Глава XXIX. Долгое ожидание 19 июля 1936 года

С тех пор как 10 мая Мануэль Асанья вступил на пост президента Республики, замещая Алькалá Самору, Сантьяго Касарес Кирога занял должность Председателя Совета министров и одновременно возглавил Военное министерство. Как и его предшественник, Касарес Кирога проводил политику игнорирования заговора, сети которого плелись на глазах у всех. По словам главы правительства, «не было причин для тревоги, поскольку правительство контролировало ситуацию».

Но такое необъяснимое отношение достиглo своего кульминационного момента 10 июля, когда стало очевидным, что правительство не контролирует абсолютно ничего. Военные, участвовавшие в заговоре, подчинялись исключительно приказам генерала Молы — главаря мятежа, который организовал в Памплоне свой генеральный штаб. Военные, поддерживавшие Республику перед лицом бездеятельности Военного министерства, устанавливали контакты с рабочими организациями или различными политическими партиями с целью оказать поддержку левым силам в их борьбе, которая уже стала неизбежным фактом.

Число террористических актов Испанской фаланги возросло — таким образом эта группировка сеяла панику среди населения. Умножились покушения на отдельных лиц; так, например, был тяжело ранен юрисконсульт социалистов, заместитель председателя Кортесов Хименес де Асуа.

Как рассказал сам Франсиско Ларго Кабальеро, 8 июля, перед отъездом из Мадрида в Лондон, где он должен был принять участие в съезде Международной организации профсоюзов (Амстердамской), он провёл долгий разговор с Касаресом Кирогой в доме Аракистайна; оба социалиста серьёзно предупредили главу правительства о надвигающемся военном перевороте. В ответ Касарес Кирога назвал их паникёрами480.

11 июля одна из группировок фалангистов атаковала помещение радиостанции «Валенсия» и передала сообщение, что «в настоящий момент Испанская фаланга оккупировала студию станции Уньон Радио» и закончила своё выступление призывом: «Не падать духом!». 12 июля лейтенант Штурмовой гвардии Хосе Кастильо, известный своими левыми взглядами, был убит группой из четырёх «пистолерос»; ходили слухи, что приказ был отдан Испанским военным союзом (Unión Militar Española (UME)); другие утверждали, что фалангистами481. Той же самой ночью подразделение гвардейцевштурмовиков вывело Кальво Сотело из его жилища под предлогом отправки в Генеральное управление безопасности, но на рассвете труп этого деятеля был обнаружен на Восточном кладбище Мадрида. 14 июля генерал Мола созвал в свой штаб военачальников различных населённых пунктов севера страны: на этом военном совете наверняка должны были уточниться последние детали восстания.

15 числа в Мадриде прошли похороны Кальво Сотело и лейтенанта Кастильо. Военные в форме, шедшие за гробом первого, без устали кричали: «Мы отомстим за твою смерть!» С другой стороны, эскадроны Гражданской гвардии окружили рабочих, участвовавших в похоронной процессии лейтенанта; в результате выстрелов было ранено несколько человек.

16 числа в результате аварии погиб генерал Бальмес, глава плацдарма в Лас-Пальмас. 17 июля, чтобы почтить память товарища, в ЛасПальмас прибыл генерал Франко. Там ему выдали фальшивые паспорта для вылета в Испанское Марокко на борту английского самолёта Dragon Rapide через Касабланку. Во второй половине того же дня гарнизон Мелильи поднял бунт, и вскоре генерал Франко отбыл по направлению к Марокко. Война началась, но правительственная сводка Республики с уверенностью сообщила, «что положение находилось под контролем».

14 июля Дуррути, за несколько дней до того перенёсший операцию по удалению грыжи, не дожидаясь полного выздоровления, покинул клинику. В тот же самый день он встретился с товарищами по группе, которые также входили в состав Комитета обороны Барселоны. Ему доложили, что тщательно разработанный план начинал приносить плоды. За день до того приступили к действию Комитеты обороны в рабочих кварталах; взаимодействие между этими структурами, группами НКТ, ФАИ и анархистской молодёжи было отличным; так же эффективно вместе работали Комитеты рабочих кварталов и Комитет местной обороны.

Сержанты Мансана и Гордо обеспечивали постоянный контакт с Артиллерийским парком в Атарасанас. Такие же отношения существовали с рядом офицеров на военно-воздушной базе Прат. С ними договорились о бомбардировке Центрального парка Артиллерии в Сант-Андреу, как только войска мятежников выйдут на улицы; что поддержит рабочих из Побле Ноу, Сант-Андреу и Санта Колома, которые предварительно должны были окружить казарму для нападения. Если он попадал в руки рабочих, снабжение народа оружием было обеспечено, так как на его складах хранились около 90 тыс. ружей и десятки пулемётов, не считая пушек482.

На широком собрании Комитетов обороны рабочих кварталов на карте была проанализирована тактическая обстановка города в целях обороны и нападения. Каждому рабочему кварталу поручили контролировать центры, участки и казармы Гражданской и Штурмовой гвардий в своей зоне. Группы активистов Профсоюза газовой и электрической отрасли должны были сразу же занять электростанции и газовые фабрики, включая центральные склады нефтяной компании (Compañía Arrendataria del Monopolio del Petróleo, S.A. — Campsa). Подземная часть столицы также входила в зону контроля групп обороны НКТ и ФАИ, так как канализационная система могла служить прекрасным путём для доставки подкрепления в наиболее напряжённые зоны действия. Подземные тоннели метрополитена отводились под контроль групп соответствующего профсоюза. Комитетам обороны был отдан приказ: в момент выхода войск на улицы позволить им продвигаться в свободном ритме, чтобы они как можно дальше отошли от казарм, и затем с тыла атаковать, заставляя их в перестрелке истощить весь запас боеприпасов и одновременно любой ценой воспрепятствовать поддержанию контактов между мятежными подразделениями. Войска могли продвинуться максимум до линии Бреча-РондасПласа Универсидад-Каталония, никоим образом не позволяя им занять пункт Лас-Рамблас. Любой ценой нужно было удержать контроль над старыми кварталами города, а также портовую зону. На каждый Комитет обороны приходилась защита своего собственного участка — таким образом, не надо было прибегать к передвижениям товарищей из одной точки в другую, что позволяло людям хорошо знать своё окружение и избегать проникновения в их ряды провокаторов.

15 числа Solidaridad Obrera напечатала новость о том, что активисты НКТ и ФАИ всю ночь патрулировали улицы города, наблюдая за подозрительными манёврами противника. Это действительно было так. На вооружении имелись очень небольшое число пистолетов мелкого калибра и скудные боеприпасы. Также располагали несколькими винтовками марки «Винчестер», подобранными на улицах, где их побросали подразделения Автономной Каталонии на рассвете 6 октября; но эти длинноствольные ружья находились пока в резерве, так как полиция Женералитaт, тоже патрулировавшая улицы, имела обыкновение обыскивать группы людей и иногда изымать оружие, хотя потом отобранное возвращали: ни полицейские, ни рабочие не были заинтересованы в столкновениях между потенциальными союзниками.

В тот день, 15 июля, со слов непосредственного свидетеля, Дуррути нанёс визит элегантно одетый мужчина в летнем костюме светлых тонов. Оба уединились в одной из комнат и говорили о чём-то около четверти часа. Когда посетитель ушёл, Дуррути сказал упомянутому свидетелю:

«Это Перес Фаррáс — команданте Мосос д´Эскуадра (полиция Каталонии); он приходил выведать о наших планах. Они знают, что без нас с ними произойдёт то же самое, что и в октябре; тем не менее они нас боятся. Не хотят выдать нам оружие. Их тактика — использовать нас как пушечное мясо...»483.

16 июля вечером в помещении «Ла Фаригoла», квартал Клот состоялось масштабное собрание Комитетов обороны; там Профсоюз фабричных и текстильных рабочих основал свой штаб. На заседании было сказано, что есть большие сомнения в том, что Женералитет выдаст НКТ оружие, и нужно было привыкнуть к мысли, что оружие необходимо было достать силой, как и намечено в плане действий, то есть атакуя казарму Сант-Андреу.

17 июля, следуя повествованию событий в труде Сантильяна, делегация НКТ встретилась с Советником внутренних дел Жозефом Марией Эспаньей и поставила вопрос о выдаче оружия тысяче активистов, которые бы обеспечили разгром военных. Эспанья заверил, что Женералитет не располагалa оружием и что, быть может, в последний момент они могли предоставить несколько пистолетов. В этой связи Сантильян замечает:

«У нас сложилось ясное впечатление, что если политики и страшились фашизма, то больше всего они боялись нас (...). Накануне 19 июля мы были вынуждены собрать в одно всю нашу энергию, чтобы защитить то малое число оружия. Оно у нас было в результате ходатайствования перед полицейскими, которые изъяли оружие у ряда наших товарищей, совершавших ночное патрулирование улиц»484.

В тот день, 17 числа, цензура не пропустила манифест НКТ и ФАИ в выпуске Solidaridad Obrera, где рабочему классу давались руководства к действию. Исходя из того, что манифест нужно было срочно выпустить, его напечатали подпольно и размножили из рук в руки. Этой ночью повсюду ходили слухи (и это были верные сведения), что в Марокко армия подняла мятеж против Республики, но в вечерних газетах не упоминалось об этом; напротив, на страницах прессы можно было прочесть сообщение правительства о «контроле над обстановкой».

Той же самой ночью, с 17 на 18 июля, группа рабочих профсоюза морского транспорта под руководством моряка Хуана Ягуэ захватила ряд торговых кораблей и овладела двумя сотнями ружей, которые тотчас же были распределены среди профсоюзных организаций: среди них — Профсоюз металлургов на Рамбла Санта-Моника. Новость о нападении на торговые суда дошла до Советника внутренних дел, и Эспанья приказал Генеральному комиссару охраны правопорядка капитану Федерико Эскофету немедленно вернуть это оружие. Эскофет поручил эту миссию своему начальнику служб, команданте Висенте Гуарнеру. Гуарнер в сопровождении роты штурмовиков прибыл в здание Профсоюза металлургов, намереваясь занять силой помещение и обезоружить находившихся в нём людей. Бенхамин Санчес, секретарь этой профсоюзной организации, вышел ему навстречу и, узнав о его цели, категорично заявил, что тот не должен предпринимать никаких действий, если не желает столкновения между НКТ и Штурмовой гвардией. Его логика заключалась в следующем:

«Женералитaт отказывается вооружить народ под предлогом, что не располагает оружием; а когда рабочие доказывают, что оружие всё-таки есть, то прибегает к полиции для обезоруживания. В эти трагические моменты для всех нас не кажется ли вам, команданте, что поддержание принципа власти является детским зудом?»485

Правда была на стороне Бенхамина Санчеса, и это было хорошо известно команданте Гуарнеру, который знал последние новости: арест капитана Штурмовой гвардии Вальдеса, имевшего инструкции начать мятеж. И кроме того, он знал, что военный гарнизон Барселоны насчитывал приблизительно 6 тыс. человек, причём не было известно точное число фалангистов или сторонников правых, которые могли бы поддержать восставших военных. Он знал, что всей этой силе Женералитет могла противопоставить всего лишь 1960 гвардейцев безопасности и штурмовиков. И кроме того, ему было известно, что те 3 тыс. гражданских гвардейцев, находившихся в подчинении генерала Арангурена, представляли собой сомнительный контингент, который в любой момент мог перейти на сторону мятежников. Гуарнер знал обо всём этом, но тем не менее приказ есть приказ — он был готов начать бой между полицией и рабочими... Быть может, случайно, а быть может, по оповещению кого-либо, но дело в том, что на сцене появились Гарсия Оливер и Дуррути. Гуарнер подумал: эти «начальники» лучшим образом поймут сложную обстановку и объяснил Гарсии Оливеру, что должен произвести обыск и изъять оружие. Дуррути возмутился и сказал:

«В жизни обстоятельства складываются таким образом, что невозможно исполнить приказ, какого бы высокого ранга ни было лицо, отдавшее его. Человек становится цивилизованнее, когда не подчиняется. В этом случае станьте цивилизованнее, присоединяясь к народному делу. В настоящий момент военная форма уже не имеет никакого смысла. Нет более сильной власти, чем революционный порядок, и он требует, чтобы оружие осталось в руках рабочих»486.

Убедили ли Гуарнера аргументы Дуррути, но была предпринята попытка «спасти престиж властей» — и властям сдали дюжину никуда не годных винтовок.

Висенте Гуарнер и Федерико Эскофет в написанных ими книгах о войне особо упоминают этот факт с винтовками. Первый пишет, что изъял 50 или 60 винтовок, второй — что ему выдали всё количество оружия, то есть 200 винтовок. Правда, простая правда в том, что из здания Профсоюза металлургов была вынесена всего лишь дюжина старых винтовок, и как бы ни обыскал Гуарнер помещение, он не смог бы ничего найти по той простой причине, что оружие сразу же было передано Комитетам обороны рабочих кварталов487.

Суббота 18 июля была отмечена многими событиями и очень напряжённой, нервной атмосферой. Несмотря на все усилия, приложенные НКТ для овладения оружием, они оказались безрезультатными. Правда то, что некоторые молодые активисты смогли вооружиться, отнимая у городских сторожей их ружья; но те «Смиты 38» с шестью пулями более подходили для показухи, чем для боя. В резерве имелась дюжина ружейных магазинов, на которые планировалось напасть. Но что значило всё это по сравнению с ружьями и пушками? Оставалась единственная надежда — атаковать казарму Сант-Андреу, и именно туда было рекомендовано пойти рабочим.

Со своей стороны, Женералитaт принималa, по её мнению, эффективные меры, но они на самом деле более походили на абсурд: был издан приказ, в силу которого солдаты не должны были подчиняться своим начальникам. А это распоряжение входило в силу вместе с другим, не менее абсурдным: со своих постов снимались офицеры, которые, как предполагалось, симпатизировали фашизму. Солдаты находились в гарнизонах, полностью во власти своих офицеров и в рамках поддержки фалангистов, занимавших казармы. Второй приказ вызывал насмешки «смещённых с постов», поскольку именно в эти моменты они предпринимали действия для смещения самого Луиса Компаниса.

В 23:30 Дуррути, Аскасо и Гарсия Оливер находились в здании Отдела внутренних дел, пытаясь в последний раз убедить Эспанью, чтобы тот передал рабочим какую-то часть оружия Гражданской и Штурмовой гвардий. Генерал Гражданской гвардии Арангурен давал присягу относительно лояльности делу Республики его подчинённых. Пока вопрос обсуждался, на Дворцовой площади собирались рабочие, которые приходили из Барселонеты с требованием выдать им оружие. Три роты Штурмовой гвардии, находившиеся на площади, охраняли правительственное здание. Толпа росла за счёт прибывавших; вся площадь и Пасео Колон заполнилась людьми. Советник Эспанья изменился в лице, и его страх уже был очевиден, когда он убедительно попросил Гарсию Оливера выйти на балкон и сказать что-нибудь рабочим, чтобы успокоить их. Гарсия Оливер вышел на балкон и сказал портовикам то же самое, что Женералитет говорила неделю назад: «Нет оружия для рабочих». Эти слова были встречены недовольством, и толпа начала скандировать: «Октябрь! Октябрь!» Эспанья, Компанис и все те деятели, стоявшие у руля правления и контроля над оружием, прекрасно поняли значение этих криков.

Однако становилось ясно, что страх перед рабочими был больше страха фашизма. Вынесет ли рабочий класс достойные для себя уроки, видя позицию правительства в Барселоне ночью 18 июля?

Пока в Отделе внутренних дел продолжался нервный разговор (Гарсия Оливер говорил страстно, а Франсиско Аскасо — с нескрываемым презрением), зазвонил телефон, и Эспанья взял трубку. Новости были не из приятных — его бледное лицо свидетельствовало об этом. Положив трубку, он обратился к делегатам НКТ:

— Этого не может быть, это — беспорядок! Мне сообщают, что люди НКТ угоняют автомобили и маркируют их заглавными буквами своих профсоюзов! Что они атаковали оружейные магазины столицы! Идите, идите и успокойте этих людей!

Дуррути пристально посмотрел на советника Эспанью. Подошёл поближе и на расстоянии всего лишь письменного стола со всей силы стукнул по столу кулаком и сказал:

— Но за кого вы нас принимаете? Мы — представители того народа, который кричит на улице, требуя выдать ему оружие; представители тех, кто угоняет машины и нападает на оружейные магазины; представители того рабочего класса, который не желает идти безоружным в бой, но мы — не прислуга власти! Это ваша обязанность, господин Эспанья, идти «успокоить этот сброд», как вы называете рабочий класс!.. Здесь нам больше нечего делать, друзья! — сказал Дуррути своим товарищам.

И все трое покинули Отдел внутренних дел. На выходе они столкнулись с Диего Абадом де Сантильяном, который вместе с двумя активистами Профсоюза работников строительства, шёл к советнику с требованием оружия. Было бы излишним приводить обширные объяснения, но Сантильян и его сопровождающие настояли на визите к Эспанье. Эта акция Сантильяна не оказалась совсем бесполезной, так как, когда объявили о выходе войск на улицы, один офицер Штурмовой гвардии, не прося разрешения свыше, начал искать по всем комнатам Дворца, пока не нашёл ящик с сотней пистолетов, и отдал их Сантильяну488.

Выйдя на улицу, Дуррути, Аскасо и Гарсия Оливер поговорили с портовыми рабочими. Гарсия Оливер посоветовал им идти к СантАндреу, но Дуррути возразил: он считал, что будет лучше подождать здесь, продолжая требовать оружие и наблюдать за артиллерийской казармой Лос Докс и пехотной казармой в Парке-де-ла-Сьюдадела. Офицером, которому поручили руководить фашистским восстанием в городе Барселоне и остальных областях Каталонии, был генерал Годед; Мола отдал такой приказ в последние минуты. Но генерал Годед находился на Балеарских островах в качестве военачальника на этом архипелаге. Его прибытие в Барселону было объявлено на раннее утро 19 июля. Пока Годед был в пути, руководство восстанием взял на себя генерал кавалерии Буррьель, имевший самый давний срок службы на плацдарме Барселоны. Буррьель находился в кавалерийском гарнизоне на улице Таррагона, руководя полком Монтеса. И именно оттуда, отдавая приказы, поддерживал связь с другими воинскими частями.

Генерал-капитаном этого региона был Льяно-де-ла-Энкомьенда. Этот генерал с самого начала понял, что окружавшие его офицеры в своём большинстве перешли на сторону заговорщиков, и поэтому он мог считать себя их пленником. Тем не менее Льяно-де-лаЭнкомьенда всё ещё мог быть очень полезен Женералитет — в том смысле, что он не объявлял о военном положении, на чём без устали настаивал генерал Буррьель с целью обеспечить более оптимальные манёвры в рамках такого чрезвычайного положения.

В Военном правительстве или Военном штабе — величественном здании на углу улицы Рамблас-Пасео Колон — заседало огромное количество военачальников, служащих бюрократических структур армии, находившихся в подчинении у Рамона Молы (брата генерала, действующего в качестве его представителя в Каталонии).

Проанализируем силы военных, которые готовили восстание на рассвете 19 июля489:

Полк № 10, входивший в состав VII пехотной бригады, под началом генерала Анхеля Сан-Педро. Штаб мятежного полка находился в Педральбес, и его возглавлял полковник Фермин Эспальяргас. Почти весь офицерский состав этого полка участвовал в заговоре. Команданте Лопес Амор после ареста Фермина Эспальяргаса и СанПедро которые не изменили Республике, взял на себя руководство двумя батальонами. Ввиду летних отпусков (пока) не известна точная цифра солдат и офицеров этого полка. Тем не менее их было не менее 600, плюс фалангисты или молодёжь — сторонники правых, которые в этот день примкнули к восставшим. На их вооружении было 17 пулемётов и четыре миномёта.

Полк № 34 (ранее Алькáнтара). Гарнизон Парке-де-ла-Сьюдадела (улица Сицилия). Им руководил полковник Хакобо Рольдан, участник заговора. В этом гарнизоне половина офицеров поддерживала мятеж — то, что позднее превратится в более или менее нейтральность. Его компоненты в отношении личного состава и военного снаряжения приблизительно равны предыдущим.

II кавалерийская бригада под началом генерала Альваро Фернандеса Буррьеля, предложившего свою кандидатуру для руководства мятежом в Барселоне. Оба полка этой бригады имели свои казармы в полке № 4 (ранее Монтеса) на улице Таррагона, под руководством полковника Педро Эскалеры. Номер его компонентов неизвестен, но можно предположить что 600 человек, как и состав пехотного полка; но их вооружение было слабее, так как на счету у них имелось только 6 пулемётов. В этом гарнизоне генерал Буррьель установил свой командный пункт.

Полк № 3 (ранее Сантьяго). Казарма де-Лепанто, командует полковник Франсиско Лакаса. Почти весь офицерский состав, включая полковника, — участники мятежа. Их личный состав и вооружение приблизительно равны предыдущему.

Артиллерийская бригада. Находилась под командованием генерала Хусто Легорбуру, участника заговора. Эта бригада состояла из двух полков. Полк №7 имел свою казарму в Сант-Андреу, и им руководил полковник Хосе Льянас. В его составе — две группы из трёх батарей каждая, в батарее — четыре пушки калибра 10,5 «Викерс» (24 пушки) в каждой группе. Офицерский состав разделён в своих настроениях, но с перевесом на сторону повстанцев, которые установили свои орудия на улице вместе с пулемётами.

В Сант-Андреу также располагались Парке Сентраль де Артильериа (Артиллерийский центральный парк) и генеральный оружейный склад, в котором, по мнению Комитета обороны НКТ-ФАИ, имелось приблизительно 9 тыс. винтовок; затем, после взятия склада, речь пошла о 35 тыс. Тем не менее цифра была значительной, и Комитет защиты Каталонии не ошибался, указывая на этот запас как революционный арсенал.

Авенида Икариа Упомянутая Артиллерийская бригада кроме полка № 7 имела в резерве другой — поблизости от Барселоны (Матарó), в котором насчитывалось 16 орудий.

Горнопехотный полк № 1. Им руководил полковник Франсиско Серра, и он квартировал на (Лос Докс). Имел 24 орудия «Шкода» 10,5 калибра. За исключением полковника, все офицеры участвовали в заговоре. В этом гарнизоне находилось основное ядро конспирации, также участвовал капитан Лопес Варела — представитель Испанского военного союза.

Инженерный батальон. Располагался на улице де-лас-Кортес, около площади Испании. Личный состав — приблизительно 400 человек. База военной авиации Прат-де-Льобрегат под руководством полковника Диаса Сандино, сторонника Республики. Имела на счету три эскадрильи по пять самолётов марки «Брегет» в каждой. Большинство офицеров были верны Республике, некоторые из них поддерживали контакт с Конфедеральным комитетом обороны. Однако на рассвете ряд фашистских офицеров дезертировал на самолётах — наверняка тех, которые находились в более оптимальном состоянии.

Морская авиация насчитывала 10 гидросамолётов марки «Савойя». Вся база, за исключением некоторых механиков, принимала участие в заговоре. Именно отсюда на рассвете вылетели самолёты «Савойя», которые должны были доставить Годеда с Мальорки в Барселону.

Подразделение карабинеров. В составе — 400 человек, казарма — на улице Сан-Пабло. Занимало нейтральную позицию, но склонялось на сторону мятежников. Они не смогли присоединиться к мятежу, так как их окружили, как только наступило 19 июля.

Гражданская гвардия по всей Каталонии насчитывала 3 000 человек под командованием генерала Арангурена, который заявил о своей поддержке Республики. В Каталонии имелись две терции (равнозначные полкам). Терция 19 располагалась в Барселоне, и ею руководил полковник Антонио Эскобар, квартировалa на улице Аусиас Марч. Онa состоялa из двух комендатур (равнозначных батальонам), по четыре роты каждая. Терция номер 3 под началом полковника Франсиско Бротонса распределяла свои силы по всей территории Каталонии, но в Барселоне имела резерв, номер которого нам неизвестен. Кроме этих двух терций имелось также кавалерийское подразделение на улице Консехо-де-Сьенто, в его составе — три эскадрона по 150 человек в каждом. Настроение этого личного состава находилось в полном противоречии с Республикой; и это проявилось в такой степени, что в шесть утра 19 июля был отдан приказ одному из эскадронов, под командованием Суэро, выйти в поддержку штурмовой гвардии; первым долгом они перешли на сторону кавалерийского полка № 3, практически окружённого народным сопротивлением в точке «Синк д´Орс» (в настоящее время Пласа-де-ла-Виктория) на перекрёстке Диагональ — Пасео-де-Грасия. Как и подразделения карабинеров, и даже хуже того, начиная с пяти утра 19 июля до 14:00 их действия представили постоянную угрозу для революционеров. Даже сама Женералитaт, намереваясь взять под прямой контроль эти силу, приказала генералу Арангурену собрать гражданских гвардейцев на Дворцовой площади в 7 часов утра.

Военные части, рассеянные по всему каталонскому региону, в своём большинстве были солидарны с мятежниками; тот факт, что ни одна из этих сил не смогла ответить на призыв генерала Годеда двинуться на Барселону в 15:00, 19 июля, зависел в первую очередь от сильного психологического эффекта головокружительного поражения военных в Барселоне, и во-вторых — что Революционные комитеты, тотчас же организованные, окружили эти подразделения, препятствуя их продвижению.

Что могла противопоставить Женералитaт этим воинским частям? Ответ нам даёт Висенте Гуарнер, начальник служб генерального комиссариата охраны правопорядка в те дни:

«При нашем сравнительном недостатке “железо наших вооружённых эскадронов” было не чем иным, как скромными шипами. Согласно подсчётам, мы должны были противостоять дисциплинированным воинским частям, хотя и плохо управляемым, которые могли составить: приблизительно 5 000 человек, 24 артиллерийских орудия, 48 пулемётов и 20 тяжёлых миномётов; с нашей стороны мы имели 1 960 гвардейцев службы безопасности и штурмовиков при поддержке для уличных боёв, 16 пулемётов и 8 лёгких миномётов. Позиция Гражданской гвардии была неопределённой, и наши старые гвардейцы местных служб безопасности не имели должной военной подготовки (...). Также у нас не было ни ручных гранат, ни слезоточивых бомб (...). Перспектива была самая мрачная»490.

Главный штаб Женералитaт, в состав которого входили Эскофет, Гуарнер и команданте Аррандо, наметил защиту каталонской столицы согласно предположительному наступлению мятежников. Они заняли кардинальные пункты, вокруг которых должна быть построена их оборона: «Эль Синк д´Орс» — куда хотели свести все силы противника — и оборона Отдела внутренних дел, противостоя артиллерийским и пехотным подразделениям в районе Парке-дела-Сьюдадела. Повсюду расставили роты штурмовиков: одниx — на площади Испании; других — в Порту, защищая Таможню и противостоя Атарасанасу; и, наконец, у гарнизонов СантАндреу. Некоторые части заняли оборону Уркинаона и площади Каталонии, Женералитaт и Генерального комиссариата охраны правопорядка. Когда такой план обороны был представлен Диасу Сандино, тот «перед фактом преобладания сил мятежников над нашими порекомендовал, чтобы Председатель Женералитaт и его советники, а также деятели высокого ранга Каталонии перебрались на авиационную военную базу в Прат-дель-Льобрегат...»491. С такими настроениями и ясным пониманием своей сравнительной неполноценности в случае недостатка поддержки со стороны рабочего класса было очевидным повторение ситуации от 6 октября. Тем не менее все действия властей в течение недели, предшествующей 19 июля, были нацелены на деморализацию трудящихся и более того — на борьбу с ними с оружием в руках, как это случилось 18 июля в Профсоюзе металлургов.

Если мы внимательно проанализируем оба плана — разработанный военными Женералитета и рабочими Конфедерального комитета обороны, — то заметим большую разницу. Действия Конфедерального комитета основаны на стратегии с использованием усилий рабочих. Классической военной тактике противостоит городская герилья, которая нацелена на ослабление противника с изоляцией его воинских частей, чтобы поразить каждую в отдельности. С другой стороны, рабочие предполагали, что военные намеревались создать две своего рода преграды, чтобы отделить западные рабочие кварталы от восточных промышленных районов, контролировать центральный сектор города, где находились официальные здания телефонной службы и радиостанции. Для воспрепятствования такому плану группы должны были максимально отвлечь повстанцев, помешав установлению контакта между восставшими силами образом и, кроме того, их гарнизонами.

План Женералитaт ставил перед собой одну цель: «Синк д´Орс». Меры, предпринятые отделом внутренних дел, были направлены только на оборону. А те, задуманные в казарме Сант-Андреу, полностью — на подавление выступлений рабочего класса; другими словами — для того, чтобы любой ценой помешать рабочим занять казарму и овладеть оружием. Эта мера вошла в силу, как только стали очевидными настойчивые запросы Конфедерального комитета обороны в адрес пилотов, чтобы они бомбардировали Артиллерийский парк. На самом же деле авиаторы не сдержали своего слова и, когда приступили к бомбардировке, в ней уже не было необходимости, поскольку в те моменты рабочие держали ситуацию под контролем, и очаги мятежников сопротивлялись без всякой надежды на успех, причём офицеры, предпочитающие умереть в бою, нежели попасть в плен к революционерам, оказывали давление на солдат.

Около трёх часов утра на рассвете Дуррути, Аскасо и Гарсия Оливер посетили Комитеты обороны рабочих кварталов и профсоюзные организации, где должны были собраться рабочие: деревообрабатывающей промышленности — на улице Росалес, Паралело; Профсоюзa транспорта и металлургии — на Рамбла Санта-Моника, центральном пункте Пятого района; а также Профсоюзa фабричных и текстильных работников — в самом центре большого рабочего квартала Сант-Марти. После осмотра позиций они вышли из помещения организации фабричных и текстильных работников по улице Сан-Хуан-де-Мальта, спустились к дому номер 276 на Пасео-де-Пухадас, где на третьем этаже, в центре сбора группы «Мы», жил Грегорио Ховер. Товарищи, увидев новоприбывших, облегчённо вздохнули. Гарсия Оливер и Аскасо, очень уставшие, присели. Только Дуррути, силы которого, казалось, от усталости только увеличивались, остался стоять и даже пошутил: «Эти типы способны на то, чтобы и сегодня не выйти на улицы». Никто не поддержал эту шутку — все были убеждены, что на этот раз им придётся сразиться как никогда. Наступило долгое молчание, только было слышно, как Ховер раздавал бутерброды с колбасой и стаканчики с красным вином. Все принялись за еду, кроме Аскасо, который пил кофе и нервно курил сигарету. Единственным, что оживляло безмолвие, была медленная мелодия, доносившаяся из старого приёмника. Вдруг музыка прервалась и все сосредоточились в ожидании сообщения. Речь шла о тревожных новостях: передавали обращение к французскому народу, предупреждая его о возможной атаке фашистов на улицах городов. Было около четырёх часов утра. Взгляд Дуррути уже не отражал детского оптимизма — он помрачнел и оглядел своих товарищей: Аскасо, нервно затягивавшегося сигаретным дымом, словно спеша поскорее закончить эту сигарету, чтобы закурить другую; Гарсию Оливера, что с удивлением смотрел на Аурелио Фернандеса, как всегда, одетого в элегантный костюм, из верхнего кармашка пиджака которого выглядывал белый носовой платок; Рикардо Санса, жадно поглощавшего свой бутерброд, держа в правой руке полстакана вина; Грегорио Ховера — худого, с вытянутым лицом, всё ходившего туда-сюда с кухни в столовую; Антонио Ортиса, который никак не мог привести в порядок свои курчавые чёрные волосы; и, наконец, «Валенсию» — самого старшего из всех, недавно вошедшего в состав группы, одного роста с Аскасо, и как последний, нервно курившего одну сигарету за другой. Какое впечатление мог вынести Дуррути из такого обзора? В те моменты можно было думать только об одном: кто из присутствующих выйдет живым из рискованной баталии, которая вот-вот должна была разразиться? В тишине прозвучал голос Гарсии Оливера:

«Установили пулемёт?»

То было старое орудие марки «Хотчкисс», которое вынесли по частям из гарнизона Атарасанаса.

«Да, — ответил кто-то, — он уже на грузовике, надо только вынести драндулеты из комнаты».

«Драндулетами» называли два автомата и несколько винтовок «Винчестер» с перезаряжением. Вновь наступило молчание. Тревожное и беспокойное... Послышались осторожные стуки в дверь, и сообщили новость: «Войска начали покидать гарнизон в Педральбес». Все порывисто встали, как будто сработала общая пружина, и стиснули оружие. На улице был виден квартал Побле Ноу, там виднелись два грузовика и дюжина рабочих, охранявших груз. Активисты группы «Мы» поднялись на машины вместе с рабочими. На ехавшей впереди был установлен пулемёт, на кабине развевался чёрно-красный флажок. По мере продвижения грузовиков к центру Барселоны группы рабочих, патрулировавшие всю ночь, приветствовали их восклицаниями, которые вскоре станут едиными лозунгами всего города: «НКТ-ФАИ!»492.

На Дворцовой площади, где тысячи рабочих безрезультатно требовали выдачи оружия, уже узнали о выходе войск из казарм. На минуту шум стих, и все протестующие посмотрели друг на друга. Продолжительные взгляды и глубокое молчание — действительно глубокое, не нарушенное даже выходом из здания Дворца Сантильяна и двух товарищей, к счастью, добывших знаменитую сотню пистолетов. Один из гвардейцев-штурмовиков посмотрел на толпу, потом на самого себя; он стоял с винтовкой в руке, на поясе — пистолет в кобуре. Одно из двух оружий показалось ему ненужным, а вокруг было столько безоружных людей... Этот гвардеец первым нарушил дисциплину, подавая заразительный пример своим товарищам. Он вынул из кобуры пистолет и, вручая его ближайшему соседу в толпе, сказал:

«Возьми, товарищ, — будем сражаться вместе!»493.

На всех часах Барселоны стрелки показывали 4:45; этот день будет самым долгим в жизни тысяч людей. В этот момент, согласно принятому решению НКТ и её Комитетов обороны в рабочих кварталах, на всех фабриках начались гудки: настал час идти в бой...