Глава VI. Социальная политика республики и НКТ

Если проанализировать последний съезд НКТ в свете его резолюций, в частности той, которая приняла Промышленные федерации, то можно было бы прийти к выводу, что умеренное крыло Конфедерации взяло верх. Но так как в Испании логика не дружит с действительностью, на самом деле в силу стечения обстоятельств, обусловленных весьма специфическими причинами, произошло нечто совсем иное, противное всем послесъездовским предсказаниям: именно экстремистская тенденция НКТ предпишет анархо-синдикалистской организации свою революционную линию. Едва участники съезда добрались к местам жительства, как разгорелся один из самых значительных в течение пятигодового периода Республики конфликтов в Испании — забастовка работников телефонной компании («Телефоники»).

После провозглашения Республики основная часть рабочих телефонной отрасли вошла в ряды НКТ и основала Национальный профсоюз телефонных работников. В силу того, что ранее в этой компании не существовало профсоюза и рабочие находились в бесправном положении, так как решения дирекции в основном ущемляли их законные права, казалось логичным, что после смены правительства и объединения трудящихся в профсоюзы в этой компании начнутся действия, направленные на улучшение условий труда. Не уступая ни на шаг, предприниматели систематически отклоняли претензии рабочих. Тогда те объявили забастовку, которая вначале была поддержана не всеми рабочими, а лишь членами НКТ. Впоследствии были предприняты акции насилия против бастующих, и кульминацией стал приказ Мигеля Мауры открыть огонь против рабочих без предупредительного сигнала. Работники, до тех пор не присоединившиеся, перед лицом чудовищного бесчинства проявили солидарность и примкнули к забастовщикам от НКТ. Вопреки желаниям социалистов они также оказались замешаны в конфликт с «Телефоникой» — в силу того, что обстоятельства вышли из-под контроля. Министром связи был социалист Фернандо де-лос-Риос, и поэтому правительство приняло решение выступить в качестве арбитра в конфликте между рабочими и Телефонной компанией Испании. Инициатива была одобрена. Министр связи приступил к арбитражу и после многочисленных заседаний вынес окончательное решение, исходя из которого за рабочими признавалось право на трудовой договор, хотя компании и предоставлялись значительные привилегии. После арбитража все ожидали, что предприниматели выполнят соглашения, но на деле этого не произошло. Таким образом, стачка продолжилась несколько месяцев. Наконец президент Совета министров 15 марта 1932 года подписал декрет, который аннулировал постановление министра связи, другими словами — право рабочих на трудовой договор. На основании статьи 82 договора «Телефоники» постановлялось, что спорные вопросы между компанией и её работниками должны решаться Национальным совместным судом телефонной отрасли, чьё основание предусматривалось декретом, подписанным Мануэлем Асаньей, причём никто не мог понять, каким образом сам председатель Совета министров участвовал в этом странном деле325. НКТ не одобрила подобный арбитраж, так как его дух противоречил «закону от 8 апреля», и, таким образом, забастовка продолжилась и вошла в историю синдикализма благодаря наибольшему количеству саботажных акций и покушений.

Читатели, не имеющие достаточно информации об испанской действительности за последние годы, наверное, задумаются: почему и каким образом председатель Совета министров вмешивался в ситуацию, отменяя соглашение, принятое одним из его министров, в не более и не менее чем трудовом конфликте между испанцами и иностранцами? Телефонная компания Испании из испанского обладала лишь названием, на самом же деле это был «филиал» «Интернэшнл Телефон энд Телеграф» США. Англичане ранее уже обосновались в Гибралтаре, а янки установили ещё одну скалу Гибралтара в самом сердце Мадрида.

Контракт между И.Т.Т. и испанским государством был подписан в годы диктатуры (1924). В нём участвовали Гумерсиндо Рико, Мелькиадес Альварес, Примо де Ривера и Альфонсо ХIII, причём каждый из них поимел тут свою долю выгоды326. После подписания контракта, через который отдавались в залог И.Т.Т. не что иное, как телефонные коммуникации, были выпущены в обращение два типа акций: «льготные» и «обычные». Первый вид ценных бумаг принадлежал испанскому капиталу, представляемому банками Уркихо, которые на самом деле не выполняли никакой другой функции, кроме прикарманивания определённого процента прибыли. Вторая категория акций перешла в пользование иностранных акционеров — единственных располагающих правом голоса на собраниях.

Среди прав в рамках подписанного контракта И.Т.Т. Телефонная компания считалась единственным в Испании предприятием, имеющим абсурдную привилегию освобождения от уплаты государству налогов и других пошлин.

Этот контракт был подвергнут критике со стороны лидера соцпартии Индалесио Прието на одной из его конференций в Мадридском Атенео. Он сказал следующее: «Если бы испанское государство захотело выкупить при таких ужасных условиях телефонные услуги, которые в 1928 году оценивались в сумму 600 млн песет, отдавая Северной Америке немногим меньше одной испанской провинции, всё равно бы оно оставалось рабом этого траста, потому что телефонные автоматические коммуникации обосновались в стране, используя аппараты и системы, патентованные группами, принадлежащими И.Т.Т. Таким образом, мы любым образом оставались бы их плательщиками, до тех пор, пока не истёк бы срок прав на патент (пятьдесят лет). Другими словами, самая чувствительная и хрупкая часть нервной системы государства — средства связи, от чего в любой момент может зависеть сама жизнедеятельность этого государства, передана иностранному трасту»327.

Эти проблемы, как и многие другие такого же рода, были известны более или менее подробно всем испанцам; причём наиболее обделённые надеялись, что с приходом Республики к власти и что если в правительстве будут те деятели, которые не раз жёстко критиковали именно этот контракт с «Телефоникой», этот документ будет публично разоблачён и отменён. Никто не понимал, почему же Республика предпринимает обратные действия: предоставляет иностранной компании И.Т.Т. репрессивные силы для подавления справедливых требований испанских трудящихся. Секрет позиции республиканского правительства, в состав которого входило довольно большое число социалистов, заключался в том, что деятели нового режима не только курировали упомянутый контракт, но и, кроме того, бенефициары во времена диктатуры и монархии сменились на республиканских, в то время как обман и грабёж продолжались, но теперь под другими именами. Этот факт настолько соответствовал действительности, что сам капитан Рое, представитель И.Т.Т с наиболее высокими полномочиями, признался публично: «Моя компания проворачивает наиболее крупные сделки именно в республиках, а не в монархиях. Например, такая республика, как Гватемала, — это сговорчивый режим. Такой же может стать и Испания под началом Лерруса. Вы не представляете себе, какой мощью обладает в такого рода республиках банковский чек без указанной суммы, подписанный платёже способным лицом!»328.

Рыбаки из Пуэрто Пасахес (Сан-Себастьян) в конце мая 1931 года объявили забастовку. Хозяева никоим образом не хотели пойти на уступки. Тогда забастовщики, с целью давления на республиканские власти Сан-Себастьяна, решили организовать демонстрацию вместе со своими семьями. Узнав об этом, губернатор Сан-Себастьяна запросил инструкции Мадрида, и Маура решил остановить марш протеста, пуская в ход Гражданскую гвардию. «Планировалось, что 16 гвардейцев будут поджидать в пункте подхода к Сан-Себастьяну, по дороге из Пасахес. Это место известно, как мост Мира Крус — очень узкий и единственный путь для въезда в город по этому шоссе. Определённо, это была идеальная позиция для задержки демонстрантов». Хотя покажется странным, автор приведённой цитаты — Мигель Маура, и сам министр внутренних дел описывает произошедшее со стачечниками из Пуэрто Пасахес:

«... Толпа приблизилась к месту, где дислоцировались гвардейцы. Как мне доложили, там было более тысячи, и среди них женщины, вооружённые палками, ружьями и другим импровизированным оружием. Они были возмущены, их отчаянные крики и жесты служили доказательством возбуждения, переданного им мятежниками, прибывшими извне в эту область, никогда не отличавшуюся бунтарским духом.

Гвардейцы преграждали дорогу, расположившись двумя рядами на всю её ширину. Когда толпа подошла, горнист издал первый звук предупреждения. Агрессоры не остановились. Второй сигнал не произвел никакого действия на толпу. И, наконец, горн прозвучал в третий раз... демонстранты набросились на гвардейцев, которые, приняв позицию для стрельбы — колено на земле, — готовились к действию.

Чтобы сдержать напор нападавших, им пришлось выстрелить всем сразу. Восемь убитых и много раненых остались лежать на дороге (…). Несколько часов спустя были арестованы четверо галисийских руководителей НКТ, зачинщиков печальных событий того дня»329.

Мигель Маура был не просто министром, a Министром с большой буквы — настоящим сеньором, имевшим абсолютные полномочия для применения своей «справедливости». Именно это, по его словам, он сообщил журналистам, собрав их у себя в кабинете для освещения событий гибели рыбаков из Пасахес: «Я напомнил им, что они разговаривали с министром, располагавшим полномочиями в отношении охраны правопорядка и, следовательно, прессы (...). Я не только не препятствовал публикации новости, а напротив, убедительно просил журналистов привести скрупулёзный и правдивый рассказ о случившемся, потому что я был заинтересован, — сказал он, — в том, чтобы Испания узнала: правительство занимает должное место, и с ним не шутят»330. Все газеты без исключения, кроме La Voz, скрыли произошедшее. А все министры, видя, что пресса молчала, и думая, что таким образом они избежали скандала, одобрили хорошо исполненную работу сына Антонио Мауры.

Ещё одним подвигом Мауры была его операция в Севилье. Когда мы рассказывали о съезде НКТ, то упомянули, что правительство объявило о «военном положении» в Андалузии. Врагом для республиканского правительства не являлись землевладельцы или аристократы, которые решили оставить гнить урожай на полях в одних случаях, и вообще не засеивать землю — в других, а изголодавшиеся крестьяне. И именно против них было объявлено «военное положение» ...

Общие выборы были назначены на 28 июня. Рамон Франко проводил в Севилье и по всей Андалузии предвыборную кампанию в пользу андалузского социализма. Было очевидно, что он имел много приверженцев среди народа, как и доктор Боливар, который был кандидатом от Малаги — рабочего толка, с тенденцией к коммунистам, однако не объявляя себя членом КП. Оба были избраны депутатами. Но важен не этот факт, а то, что, несмотря на все разочарования со стороны рабочих, всё ещё говорилось о том, что неудачи связаны с временным характером правительства, и как только народ изберёт другое, обстановка изменится. Итоги тех выборов подтвердили эту надежду. Социалисты добились 116 мест в парламенте, а остальные были распределены между левыми политиками. Правые остались в тени, монархисты получили одно депутатское место; Каталонская Лига — три, и самые умеренные из партии Al Servicio de la República («На службе Республики») — 14. Левые силы и вместе с ними — социалисты побеждали по всей линии. Имея в парламенте 116 депутатов-социалистов, крестьяне думали, что аграрная реформа — неизбежный факт, а рабочие в городах поверили, что будут приняты радикальные меры для разрешения забастовки, которая расползалась, как масляное пятно. Перед лицом таких перспектив и претворяя в жизнь наиболее удачные политические меры, чем принятые до сих пор, социалисты продвинулись вперёд. Но это было не так. И чтобы доказать, что это всё не так, существовал Маура — он оставался на посту министра внутренних дел в новом составе правительства. Он смертельно ненавидел НКТ и анархизм. Между тем НКТ и анархизм начали реорганизацию своих структур на всей территории страны. В частности, в Андалузии НКТ отодвигала на второй план ВСТ. Такая потеря позиций явно не удовлетворяла Генерального секретаря ВСТ, который одновременно занимал пост министра труда. Мы не думаем, что между Маурой и Ларго Кабальеро существовало какое-либо соглашение, но интуитивно чувствуем, что Маура хотел поставить ВСТ в выгодное положение, «огнём и мечом» преследуя НКТ, в этом конкретном случае — в Андалузии. Для этого он замыслил операцию, известную «как заговор Таблады», и попытался взвалить ответственность за него на Рамона Франко, чтобы аннулировать его депутатское звание. После провала этого заговора Маура задумал другой, и на этот раз его план удался: в истории он известен как «кровавая неделя в Севилье» (с 18 по 25 июля).

По словам Мауры, доктор-анархист Педро Вальина занимался организацией восстания в Андалузии с его центром в Севилье, которое проявило бы себя всеобщей революционной забастовкой. Как и в случае с Пасахес, представлялось важным сорвать эту стачку и сурово наказать зачинщиков. Рассмотрим, как был организован преступный план, и для этого процитируем уже известное произведение Мауры и мемуары главного героя — Педро Вальины, — написанные спустя сорок лет после событий.

«Прибыв в Севилью, уже на свободе, — пишет Вальина, — я получил конфиденциальное письмо от друзей из Мадрида. Я им полностью доверял; они мне сообщали: министр внутренних дел Мигель Маура вызвал к себе губернатора Севильи Антонио Монтанера, хорошо себя зарекомендовавшего, с тем чтобы предложить ему недостойное действие. Тот сразу же отказался и подал в отставку. Речь шла о том, чтобы спровоцировать в Севилье революционную всеобщую забастовку, задержать особо активных рабочих, разрушить рабочие организации, обвинить во всём Педро Вальину и постараться убрать его навсегда как политика. То, что отверг такой достойный человек, как Монтанер, принял со всеми последствиями низкий тип по имени Бaстос, которого назначили губернатором. Мне сообщили также, что он вскоре выедет в Севилью для занятия своей должности и реализации порученной операции»331.

Рассмотрим версию Мауры: «Район Севильи к моменту провозглашения Республики был одной из тех провинций, где в основном наблюдалось влияние ВСТ или Социалистической партии. Организация этих профсоюзов и партии была настолько мощной, что считалась единственной, подлинно обладающей стойкой структурой (...)». Далее, говоря о Рамоне Франко, излагает следующее: «Я установил тесное наблюдение за его проделками и выяснил, что в сельской местности Андалузии некто доктор Вальина — анархист-либертарий, пользующийся огромной популярностью среди крестьян этой местности, — вместе с Франко и другими военными, его друзьями, подготовил нападение на город Севилью накануне дня назначенного на выборы, то есть 27-го, в субботу (...)». Маура продолжает: «Господин Монтанер с момента прибытия в Севилью начал проводить разрушительную деятельность против организаций ВСТ и Социалистической партии, предоставляя особые привилегии НКТ для замещения её соперника (...). На самом деле, когда Бaстос прибыл для вступления в должность, ВСТ практически уже не существовала в этом районе, а НКТ, её соперница, привлекла в свои ряды почти всех рабочих и крестьян провинции. Она имела оружие и занималась подготовкой не только всеобщей забастовки в столице, но и штурма города со стороны крестьянских масс под руководством доктора Вальины»332.

Посмотрим теперь, что пишет Вальина: «Спустя несколько дней после прибытия нового губернатора — Бастоса — ему нанесли визит самые реакционные и опасные деятели столицы. Так как друзья из Мадрида посоветовали мне предупредить рабочих активистов Севильи, чтобы не попасть в ловушку агентов-провокаторов, я направился к ним и проинформировал обо всём. Однако наша беседа носила неприятный характер, так что я в смятении покинул город. Речь шла не о соучастии с противником, а о состоянии невероятного возбуждения, поощряемого неуклюжим поведением правителейреспубликанцев».

Вальина уехал в город, где он проживал, — Алькалá-де-Гуадайра. А на следующий день к нему приехал активист из Севильи, который, по его словам, «имел при себе сообщение объявить всеобщую революционную забастовку». Вальина сразу же вышел на контакт с рабочими местности, чтобы предупредить о провокации Мауры: «Внимательно выслушав меня, они сказали, что тоже обеспокоены странными событиями касательно запланированной забастовки, и сам хозяин им сказал, что с его стороны вопрос забастовки решился, но с верхов на него оказывали давление, чтобы продолжать её»333.

Тем не менее груз провокаций оказался сильнее предупреждения, и в конце концов объявили забастовку: «Ночью, когда я спокойно спал у себя дома, не зная, что в тот день началась всеобщая революционная забастовка, отряд гражданских гвардейцев под командованием офицера вторгся в мой дом, меня арестовали. Впоследствии задержали четверых рабочих, которые, по их словам, были “моим генеральным штабом”»334.

Вальину и рабочих перевезли в автомобиле в Севилью, оттуда — в Кадис, там их поместили в Кастильо-де-Санта-Каталина, в полнейшей изоляции. Несколько дней спустя, пользуясь статусом депутата, республиканец Родриго Сориано, друг Вальины, смог встретиться с ним и проинформировать обо всех событиях:

«Вспыхнула всеобщая забастовка, как того и желал Маура, при содействии неразумных элементов и провокаторов. Гражданская гвардия получила приказ открыть стрельбу без предупреждения в деревнях провинции и самой столице.

Самым отвратительным стало убийство четырёх беззащитных рабочих в парке Мария-Луисa на берегу Гвадалквивира, и самым тупым действием — обстрел кафе “Каса Корнелио” на Макарена, так как там обычно собирались рабочие-революционеры»335.

Вальина пробыл в тюрьме три месяца, и в конце концов, не найдя доказательств против него, его выпустили на свободу.

Маура приводит свою версию событий: «В дни 19, 20 и 21-го, мятеж набирал силу. 20 числа на улице погибли три гражданских гвардейца — их убили выстрелами с террас; четверо рабочих погибли от выстрелов правоохранников (...) Бастос и я заранее решили в этой ситуации не привлекать военных, разве что в крайнем случае (...), но 22-го утром наступление ужесточилось — наверное, в результате подкреплений мятежников со стороны окрестных крестьян. Всё это, несмотря на арест и заключение в тюрьму доктора Вальины в тот момент, когда он возглавлял в городе процессию настоящего каравана грузовиков, битком набитых бунтарями (столь яростных, по словам самого Мауры, что не оказали никакого сопротивления захвату их командира!) (...).

Нужно было срочно прибегнуть к военным. Генерал Руис Трильо возглавлял дивизию Андалузии. Он принял на себя ответственность и объявил военное положение (...).

В течение всего дня 22 числа бои не прекращались, и на рассвете, когда арестованных перевозили из Севильи в порт, чтобы отправить в тюрьму Кадиса, при пересадке некоторых арестантов в парке Мария-Луиса в другой грузовик те попытались сбежать, и военные под командованием молодого лейтенанта выстрелили, поразив при этом четырёх заключённых (эвфемизм Закона о расстреле при попытке к бегству!)»336.

Кортесы начали свои заседания 14 июля, и новости из Севильи накалили атмосферу дебатов. Была назначена Комиссия расследования произошедших событий, и один из её членов, депутат от Малаги Антонио Хаен, заявил следующее: «Андалузский крестьянин 12 апреля проголосовал против монархии, 12 мая посредством событий в Мадриде и Малаге подтвердил свои радикальные настроения, и 23 июля подтвердил свою социальную позицию. В Андалузии — не гражданская война, там социальная война, которая реально уже идёт со времён Реконкисты и вплоть до наших дней; это сражение находит отклик во всём, даже в народных сказаниях и песнях. Я хочу привести здесь одно четверостишие, которое напевают в Андалузии, — оно совершенно правильно отражает атмосферу нашей земли:

Когда же Боженька с небес
Захочет правду нам вернуть?
Чтоб бедняки наелись хлеба
А богачи — … травы337.

29 июля в парламенте (Кортес) выдвинули на голосование вотум доверия Временному правительству, то есть для того, чтобы подтвердить его кабинет министров в том составе, в каком до сих пор управлял страной. Единственным депутатом, поднявшим вопрос о том, что правительство должно состоять исключительно из республиканцев, был Луис Компанис, который отказался от поста губернатора, с тем чтобы начать депутатскую деятельность. На должности губернатора Барселоны его заместил Ангера де Сохо. Мигель Маура, почувствовав на себе стрелу каталонца, поклялся в своём республиканском кредо и с невероятной дерзостью перед лицом четырёх министров-социалистов и 116 депутатов от испанской соцпартии заявил следующее:

«Есть ли у НКТ в рамках испанских законов такая территория, где обязанности и долг не существуют, в то время как она же обладает или намеревается обладать всеми правами, которые наши законы предоставляют гражданам Испании?

Это вопрос — по существу, и, чтобы конкретизировать его, я так определил мою позицию в кабинете правительства:

Я считаю своим долгом сказать НКТ и ФАИ, а также СС.СС., что испанское законодательство составляет единое целое, а что касается обязанностей, то, действительно, для них существует свободная территория в рамках этого законодательства, так как они не принимают законы, регулирующие трудовые отношения, не признают паритетных комитетов, совместных судов и особенно власть правительства. Также в отношении их прав будет существовать некая свободная территория, и для них не будет ни прав в рамках свободы ассоциаций, ни никаких других, защищающих их. Пусть соблюдают трудовые законы, все законы, регулирующие отношения, — и тогда у них будут права на нормальные отношения с правительством.

Палата продолжительными аплодисментами ратифицировала мою позицию, что и послужило разрешением спорного вопросa»338.