Глава XX. От бойкота «Дамм» — в застенки полиции

Деятельность Дуррути со дня его приезда в Барселону в мае вплоть до июня 1934 года была очень напряженной как в профсоюзах НКТ, так и в группах ФАИ. Ко всему ещё добавлялись поиски рабочего места, и его жизнь нельзя было назвать нормальной в смысле семейных обязанностей по отношению к жене и растущему ребёнку. Поэтому нам трудно описать его в семейной среде, о которой мы можем судить лишь по некоторым коротким историям; хотя они, конечно, добавляют человеческие штрихи к описанию личности Дуррути. Говоря о каждодневном поведении, он стоял намного выше предрассудков испанского общества в его понимании ролей мужчины и женщины. В силу бойкота буржуазных предпринимателей на Мими приходились все затраты домашнего хозяйства: она работала в кассах кинотеатра, металлургической или текстильной промышленности. Дуррути прилагал усилия, присматривая за ребёнком, убирая в квартире и занимаясь другими домашними делами. Друзья, постоянно заходившие к нему, часто видели его с повязанным фартуком на кухне, или как он, купая Колет, напевал своим баритоном детские песни и революционные куплеты. Товарищи, видя его погружённым в заботы, спрашивали: не больна ли Мими? В ответ он ухмылялся и говорил: «Когда женщина ходит на службу, а мужчина — нет, то он — хозяйка в доме. Когда же вы перестанете думать, как буржуазия, что женщина — прислуга мужчины? Довольно того, что общество разделено на классы! Давайте же мы покончим с разделением на классы в наших домах и не будем устанавливать различий между мужчинами и женщинами!»432.

Такие сцены уже не были новостью для приходивших к нему товарищей, часто застававших его за домашним трудом. Друзья Дуррути, особенно Аскасо, не обращали внимания и не удивлялись такому положению дел; когда Аскасо приходил, то они вместе с ним, чистя картошку или перебирая фасоль, обсуждали насущные вопросы.

В те дни Дуррути, несмотря на присущий ему оптимизм, переживал депрессию. Он считал, что организация переживала целый ряд сложных проблем. Кроме того, думая о трудностях, с которыми приходилось сталкиваться рабочему классу для приобретения теоретических знаний, он придерживался мнения, что активисты должны прилагать усилия и пополнять свои знания, чтобы иметь как можно больше информации; таким образом, они могли глубже понять какую-либо тему, вынести её на обсуждение. Не один раз он упрекал активистов за недостаток усилий и усидчивости в отношении исследования теоретических вопросов, что могло бы помочь им лучше понять происходящее. Что касалось его самого, то он старался читать газеты различных политических тенденций, выходящие как в Испании, так и во Франции. Переписка с братом Педро показывает широту его осведомлённости, когда он обсуждает такие проблемы, как война, появившаяся на мировой арене как реальная угроза. Такое самообразование Дуррути, наряду с интуицией, придавало его личности интеллектуальное равновесие, которое проявлялось при обсуждении ряда тем — например, каталонизм и проблема Рабочего альянса, пропагандируемого в те дни социалистами. Его позициям был чужд оппортунизм.

Дуррути чётко понимал реальное положение вещей и пытался рассматривать его с точки зрения идей анархизма — иными словами, никогда не упускал из вида, что именно анархизму предстоит играть в Испании ту роль, которая ему отводилась историческими условиями. Для него синдикализм не представлялся не чем иным, как инструментом борьбы, который нуждался в постоянной инъекции политической силы, чтобы не дать ему застояться в рамках борьбы за экономические права. И такая политическая функция внутри синдикализма была, по его понятию, специфической задачей анархизма. Дуррути хотел внести в среду синдикализма революционную практику, которая бы смогла постепенно превратить его в сознательную и революционную силу, способную в процессе борьбы разрушить капиталистическую систему и создать основы социализма, упразднить наёмный труд. Несомненно, с теоретической точки зрения, НКТ была такой организацией, однако иногда на практике опровергала саму себя, как это произошло в недавнем интервью с Компанисом. Это был непоследовательный шаг, никак не соответствующий революционной практике, которую, как утверждала НКТ, она претворяла в жизнь.

«Для чего, — сказал Буэнавентура на одном из собраний активистов, — мы боролись с идеями “группы тридцати”, если мы сами придерживаемся этих идей?! Разве мы не делаем то же, что и они, когда идём к Компанису жаловаться на преследования? Какая разница между Компанисом, Касаресом Кирогой или Маурой? Разве не они — враги рабочего класса? Разве они не представители буржуазии? Нас преследуют? Хорошо: это входит в логику вещей, потому что мы представляем постоянную угрозу той системе, которую они воплощают. Чтобы избежать преследований, мы должны исполнять их законы, адаптироваться к ним, стать частью системы и превратиться в бюрократов до мозга костей и совершенных предателей рабочего класса, как это делают социалисты и все те, кто пытается жить за счёт этого класса. Если мы будем так вести себя, нас не будут преследовать. Но разве мы хотим быть такими? Нет. Тогда наша каждодневная практика должна питаться нашим творческим воображением. Наша сила заключается в способности к сопротивлению. Нам могут наносить удары, но мы никогда, перед кем бы то ни было, не должны становиться на колени. Если мы будем совершать ошибки такого рода, то можем скатиться в политический оппортунизм, который превратит нас в то, чем мы не хотим быть...»433.

Дуррути предчувствовал наступление необыкновенных событий, которые требовали готовности; эти события создавались не рабочим классом, а различными сложностями испанского общества, при столкновении которых должны выйти на поверхность недостатки и противоречия групп и классов. Для Дуррути политический и социальный кризис был неизбежен. И если люди не были готовы к противостоянию, то не только бы потеряли единственную возможность совершения глубокой революции в Испании, но, кроме того, встали бы перед опасностью разгрома рабочего класса. Из его анализа исходило, что необходимо установить следующую стратегию: сконцентрировать боеприпасы и людей в одном месте, и не давать свободного хода буржуазии. «Методы борьбы должны меняться, — говорил Дуррути; так, мы должны наносить удары противнику, ослабляя его и укрепляя самих себя, рабочий класс». Однако Дуррути не останавливался только на теоретических размышлениях, но и, пользуясь представленными возможностями, переходил к практике; такую позицию мы увидим на примере бойкотa компании «Дамм».

По приезде из Бургоса Дуррути не мог найти работу и по совету Аскасо обратился в Профсоюз работников пищевой промышленности для регистрации на «бирже безработных». В конце мая начинался летний сезон, и пивные фабрики работали на полную: рабочий день делился на три смены по восемь часов каждая, и для этого потребовался дополнительный штат работников — так называемых «сезонников», которых предоставлял профсоюз. Дуррути был в первом списке работников для фабрики Дамм. Но когда «сезонники» пришли на фабрику, к их удивлению, руководство приняло всех рабочих, за исключением Дуррути. Что делать? Тотчас же рабочие подумали о забастовке, но Дуррути порекомендовал им намного более рентабельную меру: объявить бойкот продукции Дамм. Применяя такой бойкот, рабочие продолжали работать на производстве, но предприятие, если инструмент бойкота хорошо действовал, встало бы перед реальностью, что её продукт не находит сбыта. Так и случилось на самом деле.

Бойкот «Дамм» оказался настолько широким, что не только имел место в городе Барселоне — портовые и транспортные рабочие также отказались заниматься погрузкой и перевозкой товара в другие пункты Испании... Эта борьба против пивной компании «Дамм» не всегда проходила легко; однако в конце концов, после восьмимесячного непрерывного бойкота, заставила уступить директоров предприятия. В апреле 1935 года компания начала переговоры с Профсоюзом работников пищевой промышленности, с целью покончить с бойкотом и подписать соглашение. Пришли к следующей договорённости: предприятие должно было возместить рабочим их заработную плату, то есть все восемь месяцев, включая затраты на профсоюзную пропаганду и гонорары адвокатов, когда те выступали в защиту какого-либо работника, замешанного в саботаже против пивной кампании. Победа рабочих в деле Дамм прошла все законно установленные этапы, что послужило примером работникам пивной компании «Мориц»: они воспользовались обстоятельствами и выдвинули требования увеличения заработков и улучшения условий труда; дирекция незамедлительно пошла на уступки и удовлетворила нужды работников.

В те дни, когда объявляли бойкот «Дамм», положение в Испании продолжало ухудшаться, особенно по причине политики правых на селе и каталонского закона о земледельческих контрактах. На селе, в частности в Андалузии, картина каждый раз всё более осложнялась. Федерация работников-земледельцев, существовавшая в рамках ВСТ, открыто противостоя национальным директорам своей организации, в июне объявила всеобщую забастовку. Власти пригрозили тюрьмой руководителям, рабочим — членам соцпартии, но те не отступили. Всеобщая забастовка прошла в Хаэне, Гранаде, Кáсересе, Бадахосе и Сьюдад-Реаль; частичная — в Кoрдобе и Толедо. Крестьяне — члены НКТ воспользовались обстоятельствами забастовки, чтобы наладить более тесные контакты с рабочими ВСТ — в результате имел место альянс крестьян на низах, как того и желали анархисты. Этот единый фронт с низов, организованный непосредственно крестьянами, напугал Ларго Кабальеро; он, под предлогом того, что эта стачка ослабит боевой натиск рабочих в революционном движении, организуемом Социалистической партией, жёстко раскритиковал крестьянских лидеров. На самом же деле пугали Ларго Кабальеро не затраты сил и энергии рабочих — оспариваемый критерий, — а союз рабочих и крестьян, организованный непосредственно, без предварительного прохождения через профсоюзные бюрократические аппараты. Если такое действие заразило бы и другие отрасли производства, то конспиративная стратегия бюрократов-социалистов оказалась бы превзойдённой прямой инициативой рабочего класса. Именно в этом заключалось опасение профсоюзного и соцлидера.

В пылу событий Национальный комитет НКТ, который уже ранее созвал Региональные конфедерации для анализа вопроса о Рабочем альянсе, объявил о Национальном пленуме в Мадриде на 23 июня. В Каталонии уже состоялся Региональный пленум, хотя и прошедший в обстановке подполья, но имевший целью организовать наиболее широкое представительство рабочих: для этого проводились тайные собрания, в организации которых весьма содействовал Дуррути. Принятые на пленуме решения постановляли не участвовать в политической игре соцпартии, а, напротив, беря пример с андалузского крестьянства и трудящихся других областей, поставить ВСТ перед лицом своей рабочей ответственности и организовать Комитеты альянса на базе рабочих ячеек. Что касается каталонских товарищей, то в их резолюции категорически не одобрялся какойлибо союз с ВСТ, который не основывался бы на призывe февраля того года. Речь шла о революционном рабочем альянсе, и не с целью политического изменения в правительстве, подобно 14 апреля 1931 года, а для начала пролетарской революции. Защиту таких позиций Региональный пленум поручил Дуррути и Эусебио Карбо, а также Аскасо, в его качестве секретаря Регионального комитета.

На этом Национальном пленуме обозначились разногласия между региональным объединением из Астурии и другими провинциями. Хотя нужно отметить, что региональное объединение центра, не выказав поддержки Астурии, оправдало свою позицию. Разногласия состояли в том, что Астурия ранее подписалa договор об основах союза с ВСТ этого региона, в котором также участвовала Социалистическая федерация Астурии. Разногласия основывались на следующих аргументах:

а) ВСТ не ответила на вопрос, официально поставленный в феврале, и по этой причине являлось необходимым, чтобы весь состав НКТ придерживался последовательной позиции. Астурия, подписывая соглашение о союзе с ВСТ отдельно от других объединений, ослаблялa позицию НКТ, так как:

б) Если речь шла о рабочем союзе, то имело смысл включить две профсоюзные организации, но зачем также вводить Социалистическую федерацию Астурии?

в) Такая слабость астурийцев придавала сил исполнительным кадрам ВСТ для требования подписания профсоюзного альянса, в котором также фигурировала бы Социалистическая партия; таким образом, повторилась бы та же самая ошибка в отношении альянса, совершённая в 1917 году.

На упомянутом пленуме астурийцам дали ответ: даже и принимая во внимание чрезвычайные обстоятельства пролетариата этого региона — что могло оправдать революционный альянс, — присутствие Астурийской социалистической федерации в таком союзе ограничило бы само его действие и навредило НКТ, то есть рабочему классу. (Эти последние замечания были признаны справедливыми после октябрьских событий и позиции Астурийской социалистической федерации, которая полностью бойкотировала рабочий альянс с НКТ.)

Ввиду того, что позиции делегаций на Пленуме резко разошлись и позднее речь зашла о недостатке солидарности организации Астурии с другими региональными объединениями, в качестве заключения этого представительного собрания НКТ мы приводим краткое содержание выступления астурийской делегации:

«Подведя итог анализа революционного движения Арагона, очень слабо повлиявшего на остальные регионы Испании, делегаты перешли к жарким дебатам на тему Рабочего альянса, в которых наше региональное объединение обвиняется в подписании в марте пакта с ВСТ. Предпринимаются отчаянные попытки найти точки соприкосновения, чтобы удалить или уменьшить противоречия. Но поскольку сама действительность оказалась намного сильнее благородных усилий, предпринятых товарищами, в том числе Дуррути, Аскасо, Оробоном Фернандесом, Эхарке, Сервентом и Мартинесом, то Национальный пленум пришёл к согласию лишь в следующем вопросе: признана необходимой встреча сторон на национальном уровне, чтобы путём голосования определить позицию Национальной конфедерации трудящихся Испании.

Пленум передал Национальному комитету мандат для созыва максимум через три месяца Национальной профсоюзной конференции, чьи решения будут обязательными для всех региональных организаций; причём Астурия берёт на себя обязанность аннулировать обязательство альянса, если таковой будет воля большинства, высказанная свободным образом. Если же конференция примет астурийский тезис, то Рабочий альянс, не вошедший в силу в нашем регионе, автоматически распространится на территорию страны.

В октябре — спустя три месяца после описанного нами Пленума — вспыхнула революция, и поскольку Национальная профсоюзная конференция не была проведена, мы снимаем с себя ответственность (в нашем участии в движении Астурии), хотя никто не спасся от провала»434.

Что касается Каталонии, то после завершения Национального пленума, возвращения делегации в Барселону и предоставления отчётa Региональному пленуму (как обычно, в условиях подполья) вновь подтвердился тот факт, что политика левых республиканцев Каталонии, теперь стоящих у власти, оставалась неизменной в отношении НКТ; и кроме того, после занятия 10 июня Денкасом поста советника внутренних дел репрессии усилились.

Атмосфера, создаваемая левыми республиканцами, усугубляющими свои противоречия с центральным правительством, была истинно бунтарской: они постоянно объявляли, что с оружием в руках встанут на защиту каталонских свобод. Но пока шли разговоры о каталонских свободах, рабочий класс, 60% которого состояло в рядах НКТ, не имел даже права на свободу собраний. Пропаганда противоречила практике. Если Компанис преследовал цель своими страстными речами привлечь на свою сторону рабочих, то тем самым он выбрал самую худшую дорогу, так как симпатии рабочих нельзя было завоевать постоянными преследованиями и отрывая их от организации, которая выдерживала натиск нападок буржуазии и властей. Каталонский мятеж, организованный в силу таких идей, заранее был обречён на провал.

«Суть» такой конспирации каталонских социалистов, по нашему мнению, ещё предстоит исследовать; и мы считаем, что он никогда не будет правдиво освещён, — по той простой причине, что его главные действующие лица более всех заинтересованы в сокрытии подробностей и основ революционного движения, организованного стратегами, принимающими свои желания за действительность. После краха социалистов на ноябрьских выборах внутри партии проявились тенденции, каждая из которых пыталась преподнести свои анализы и объяснения.

После жёсткой внутренней борьбы между различными течениями партия социалистов в январе 1934 года приняла программу революционных действий (впервые опубликованную в газете El Liberal, 11 января 1936 года) с целью свержения правительства правых и занятия власти. В этой программе не предусматривается наличие союзников как таковых: революция свершится исключительно силами ВСТ и соцпартии. И, согласно этой идее, конспираторы определяют стратегию битвы. Становится понятным среди других причин и в качестве ещё одного аргументa молчание перед лицом февральского призыва НКТ в 1934 году, на тему образования революционного альянса.

В июле 1934 года мы задали себе вопрос: каким образом каталонские конспираторы были связаны с социалистами? Кроме упоминания о разговоре делегата Компаниса в Мадриде (Луи), который, наверное, информировал соцпартию о намерении каталонцев не покидать свои посты в том случае, если Центр объявит военное положение, и социалисты приняли это к сведению; было бы логичным предположить, что социалисты, с политической точки зрения, особенно после провала на выборах, почувствовали себя солидарными с каталонцами. В действительности же каталонцы не входили в их стратегические планы — по той причине, что, рассматривая каталонский вопрос, нельзя было обойти НКТ, так как она являлась в Барселоне единственной силой, на которую можно было рассчитывать в борьбе. Из этого можно сделать вывод: как готовящийся каталонский мятеж, так и появление в регионе Рабочего альянса на основе партии Блока рабочих и крестьян являлись двумя изолированными между собой фактами и, следовательно, никак не влияли с революционной точки зрения.

Если партия социалистов в программе действий в случае прихода к власти указала свои политические цели, то в воздухе повис один вопрос: дата начала революции. Исходя из хода событий, по мере того, как Хиль-Роблес утверждал своё влияние в череде правительств, формируемых сторонниками леррусистами — Леррус, Сампер, — то социалисты постепенно намечали момент старта революционного движения, в конце концов придя к заключению, что всё начнётся, как только ИНКП приступит к формированию правительственного кабинета. Предлог был правильным, так как участие ИНКП в правительстве означало нарушение Конституции, потому что она не провозгласила себя сторонницей республиканского режима.

Хосе Мария Хиль-Роблес — главная фигура того периода времени — тотчас же понял, что выступление социалистов зависело от него. С политической точки зрения в какой-то степени представлялось важным наличие инициативы в руках Хиль-Роблеса, поскольку это позволяло ему совершать продвижение к власти в наилучших условиях. Так, имея в виду эту идею, он избрал свой тактический ход: позволить леррусистам ликвидировать то небольшое число положительных реформ, принятых в предыдущий двухгодичный период правления. Таким образом, ИНКП появится в плане ХильРоблеса, подготавливаемом для всеобщего общественного мнения. Однако ввиду неуклюжей политики Рикардо Сампера положение с каталонской проблемой усложнилось. Оно стало ещё более трудным, когда министр финансов попытался провести в Стране Басков налоговую реформу, наносящую вред тем немногим свободам, имеющимся у этих испанских провинций. В ответ на указанные реформы муниципалитеты отказались выплачивать налоги административным структурaм провинций и договорились о созыве муниципальных выборов для назначения своих собственных административных правлений для сбора налогов и их распределения (12 августа). Мадридское правительство, защищая свои привилегии, объявило эти выборы вне закона, и таким образом, как и в Каталонии, административные споры перешли в политические конфликты.

Теперь налицо были две проблемы — баски и каталонцы, — и со всем этим критическое общее положение выходило из-под контроля. Недоставало всего лишь ещё какого-либо значительного события, чтобы произошла тотальная сумятица.

Тем временем на другом конце Европы в русской политике происходили важные перемены, которые обязательно отозвались бы на положении в Испании. Коминтерн — Коммунистический Интернационал — начинал знаменательный вираж как прелюдию поворота, который обозначится через год, в виде теории Народного фронта. Причины этой политической меры мы рассмотрим далее; сейчас только отметим, что 31 мая французская коммунистическая партия получила зелёный свет для поиска общего языка со своими недавними врагами: «социал-фашистами», иными словами — французскими социалистами-реформистами и парламентаристами. Социалисты и коммунисты Франции подписали договор на основе обоюдного уважения.

Такую же инструкцию получили испанские коммунисты; чтобы угодить социалистам, они поспешили запрятать в старый сундук лозунг Единого фронта.

До августа, когда начинается изменение политики КПИ, эта партия не имела значительного веса и политического влияния. На выборах 1931 года она не получила ни одного депутатского места, а в 1933 году — лишь одно; этот кандидат победил не как представитель партии, а на индивидуальной основе и благодаря влиянию в рабочей среде.

Трудно точно указать количество её членов, но не будет преувеличением утверждать, что она едва насчитывала 10 тыс. сторонников; эта цифра представлялась весьма незначительной, принимая во внимание потенциальные возможности НКТ (1 млн 200 тыс.), и к тому же высокую степень политизации испанских рабочих.

Почему же социалистическая партия согласилась принять в рядах Рабочего альянса коммунистическую? Причины лежат в переменах, происшедших в личности Ларго Кабальеро под влиянием Альваресадель-Вайо и Аракистайна, державших ориентацию на идеи марксизма-ленинизма. К этому можно добавить также малое число коммунистов: социалисты могли счесть, что этот попутчик не будет помехой в пути. 12 сентября 1934 года КПИ вошлa в состав Рабочего альянса (под этим именем скрывался сомнительный договор между ИСРП (PSOE) — соцпартией и КПИ (социалистами или социал-демократами II Интернационала, вместе с коммунистамисталинистами III Интернационала).

1 октября 1934 года Хиль-Роблес произнёс речь в Кортесах, объявляя ультиматум правительству Сампера. Этот факт должен бы неизбежно привести к кризису в правительственном кабинете и, как следствие, к взрыву мятежа. События показывают, что избрание даты со стороны Хиль-Роблеса для своего выступления было определено событиями, в рамках предпосылки «лучше предупредить болезнь, чем вылечить её»; или, другими словами, если бунт разгорится, то лучше всего cпровоцировать его. Таким образом, социалисты, пытаясь спасти законный вид своего восстания, лишая его возможности успеха, попали в собственную ловушку и ещё более углубили ошибку. Давайте рассмотрим: после ультиматума Хиля-Роблеса и остановки парламентского заседания было объявлено о кризисе правительства. Если партия социалистов в действительности хотела прийти к власти, то именно этот день — 2 октября — был подходящим моментом для объявления общей забастовки и начала восстания; таким образом соцпартия вновь взяла бы инициативу в свои руки, поскольку при таких условиях Алькалá Самора не допустил бы входа ИНКП в правительство. И если бы он не воспрепятствовал такому шагу, то тогда случилось бы то, чему постоянно противились социалисты, — иными словами, союз между НКТ-ВСТ произошёл бы спонтанно, прямо на улицах. Быть может, поэтому соцпартия и ВСТ придерживались пассивной позиции и выжидали, когда 4 октября ИНКП войдёт в состав правительства, чтобы сразу объявить всеобщую забастовку. Так это или нет, но правда то, что генералу Франко было позволено официально войти в состав Главного штаба армии. Так, партия социалистов принимала на себя бой, уже заранее проигранный…