Глава VIII. Хосе Регераль и кардинал Сольдевила
Дуррути, который в своё время выразил неприятие идеям своего друга Пины, сторонника «профессиональных революционеров», в силу быстрой смены событий, так же, как и другие члены группы «Солидарные», превратился в одного из них. Эта новая форма жизни требовала от «Солидарных» радикальной перемены своей деятельности. Тем не менее необходимо отметить, что Дуррути и его товарищи никогда не были «оплачиваемыми революционерами», что их разительно отличает от бюрократов и «бессменных деятелей» социалистических, коммунистических и профсоюзных организаций. В этом смысле полезно будет привести слова Оливера Гарсии на эту тему, сказанные им по прошествии многих лет: «Вступив в 1919 году в ряды НКТ, я прошёл через все этапы борьбы за выживание: организовывал вместе с товарищами кружки, профсоюзы (местные и областные); я сражался днём и ночью, иногда с бóльшим или меньшим успехом; четырнадцать лет моей молодости прошли в местах заключения. Но я никогда не дал своё согласие занять оплачиваемую должность. Я хочу сказать, что профессиональное членство в организации не соответствовало моему мировоззрению, и, наверное, поэтому я никогда не был на посту секретаря местных комитетов в Барселоне, Региональных комитетов Каталонии и Национальных от всей Испании. И это произошло не потому, что мне казалось унизительным жить на скудную зарплату Организации, и не потому, что зарплата рабочего могла быть выше, а потому, что это подорвало бы мой дух независимости»145.
Группе поначалу пришлось столкнуться с изнурительной проблемой нехватки денег. Все их средства были использованы на приобретение оружия и взрывчатки. Теперь обстоятельства требовали значительной суммы для покрытия новых расходов — не только для личного содержания, но и для новых проектов. Поскольку ресурсы были необходимы без промедления и не было ни средств, ни времени для нападения на какой-либо государственный банк, они прибегли к грабежу служащих Городского совета Барселоны, которые перевозили купюры.
Персонал сопровождался охраной полиции. Тем не менее с огромным риском на перекрёстке улиц Фернандо и Лас-Рамблас, в двух шагах от банка, было совершено нападение, обезоружены полицейские и похищены деньги. По оценкам прессы, речь шла о сумме в сто тысяч песет146.
Дуррути сразу же выехал в Мадрид — на Конференцию анархистов, созванную группой «Свободный путь» (Via Libre) (1923). В столице он также должен был передать некоторую сумму для оплаты адвокатов, защищавших Педро Матеу и Луиса Николау; оба обвинялись в совершении покушения на Эдуардо Дато — председателя Совета Министров.
Пока Дуррути был в пути, события в Барселоне развивались с головокружительной быстротой. «Солидарные» узнали, где скрывался один из самых известных «пистолерос» по имени Лангия; он был правой рукой Салеса, руководителя Свободных профсоюзов. Предполагалось, что Лангия был непосредственным участником покушения на Сальвадора Сеги и после этого скрылся в Манресе. Аскасо вместе с Оливером Гарсией выехали в тот город, и уже там им стало известно, что Лангия всегда появлялся на людях в сопровождении четырёх «пистолерос» охранников. Так как времени было в обрез, они решили действовать вдвоём; неожиданно появившись в баре, где «пистолерос» часами играли в карты, открыли по ним огонь. Перестрелка была короткой, и активистам удалось быстро скрыться; они тотчас же покинули Манресу, взяв путь на Барселону. Прибыв в столицу Каталонии, прочли в вечерних газетах о покушении на «примерного гражданина, сеньора Лангию»147.
Смерть этого знаменитого «пистолеро» привела в шок весь преступный мир Барселоны. Салес, глава «пистолерос», отдал приказ своим подчинённым покончить с предполагаемыми авторами покушения — Гарсией Оливером, Аскасо и Дуррути. Эти имена регулярно появлялись на страницах испанских газет как имена зачинщиков нападений, грабежей, и т.д. С того момента, чтобы спастись, этим героям или их друзьям можно было надеяться только на своё чутьё. Засады и неожиданности угрожали им. Несмотря ни на что «Солидарные» были полны решимости продолжать намеченный план. Когда пришла информация о местопребывании Мартинеса Анидо и Хосе Регераля, Аскасо, Торрес Эскартин и Аурелио Фернандес отправились в путь, чтобы разделаться с Мартинесом Анидо. С другой стороны, Грегорио Субервьела и Антонио (Эль Тото) выехали в Леон, убежище Регераля.
Мартинес Анидо находился в Ондаррете — аристократическом районе Сан-Себастьяна. Он жил там в коттедже, днём и ночью под охраной полиции. Однако его образ жизни не был уединённым. Каждый день ближе к полудню он пересекал туннель между Миракончей и Ондарретой и совершал длительную авто прогулку по шоссе вдоль пляжа Ла Конча, а после посещал Военное казино или Гран Курзал.
«Солидарные» располагали точными данными этого маршрута, но с целью проверки решили подождать прибытия генерала в кафе-бар, с которого можно было обозревать всё шоссе, и уж потом принять окончательное решение. По прибытии на место, Торресу Эскартину через некоторое время показался подозрительным тип, который с улицы через занавески смотрел в зал заведения; тогда он быстро вышел, чтобы застать типа с поличным. И неожиданно увидел перед собой самого генерала Мартинеса Анидо в сопровождении двух полицейских, пытавшегося проникнуть в кафе.
Едва оправившись от удивления, он, как смог, скрыл свой шок и вернулся в бар, в то время как фигура Мартинеса Анидо исчезала в глубине улицы. Эскартин рассказал друзьям о происшествии, и все трое пожалели, что оставили оружие в отеле. Франсиско Аскасо — «подозрительная натура» — предположил, что Мартинесу Анидо, должно быть, стало известно о прибытии трёх анархистов в столицу Сан-Себастьяна, а также об их намерениях. Поэтому он предложил иметь наготове оружие, чтобы напасть на генерала в любом удобном для этого месте.
Они побывали в Военном казино, Гран казино и других местах, которые предположительно часто посещал Анидо. Но всё было напрасным. Мартинес Анидо исчез из СанСебастьяна, и единственное, о чём им стало известно, — это то, что он срочно выехал в направлении Ла-Коруньи. Не теряя времени, три товарища (на этот раз каждый в отдельности) купили билеты до галисийской столицы. Прибыв в город, Аскасо в сопровождении Аурелио отправился в порт; ему было нужно встретиться с портовыми рабочими, имевшими сведения о пересылке оружия из Галисии в Барселону, в то время как Торрес Эскартин выходил на связь с другими контактами из НКТ в Ла-Корунье: они договорились встретиться около полудня в одном из центральных кафе города.
Пока Аскасо и его друг прогуливались по территории порта, их задержала полиция. В портовом Комиссариате их тщательно обыскали, подозревая, как потом было выяснено, что задержанные занимаются наркотрафиком. Арестованные смогли убедить начальника полиции, что целью их пребывания в порту было оформление документов для эмиграции в Америку; благодаря этой версии они смогли выйти на свободу, с тем чтобы сразу же покинуть Ла Корунью. На этот раз не Анидо, а они сами попали врасплох148. Донос о нарко-трафикантах исходил от Анидо, и когда он собственной персоной прибыл в полицейский участок для допроса задержанных, то, к своему удивлению, узнал, что после удостоверения личности, задержанные уже на свободе. Этот факт навсегда испортил карьеру комиссару полиции; Анидо заявил, что «речь шла о двух опасных анархистах, выслеживавших его самого»; приговор полицейскому был вынесен: данный промах означал крах его карьеры.
Полиция организовала облавы в гостиницах и задержала целый ряд подозреваемых. Однако «Солидарные» поступили очень умно и тотчас же покинули столицу Галисии; в этот раз их план не удался. Удручённые, они вернулись в Барселону, где их ждали вести об аресте Дуррути в Мадриде.
Дуррути всегда был человеком динамичного темперамента, для него не было ничего более противоестественного, чем покой и ожидание. Бездействие было не в его вкусе, и когда в силу обстоятельств он находился в таком состоянии, то прибегал к многочисленным попыткам делами компенсировать избыток энергии149.
Когда Дуррути прибыл в Мадрид, то узнал, что Конференцию анархистских движений пришлось отложить на неделю; этот факт выбил его из колеи. Вместо того чтобы спокойно дожидаться объявления нового срока, он воспользовался свободным временем, чтобы выполнить часть своей миссии и проведать друга Буэнакасу, с которым ему надо было уладить вопрос о процессе, упомянутом выше.
При встрече, Буэнакаса не узнал Дуррути из-за «его стиля одежды по английской моде и очков в толстой оправе». После разговора о судебном процессе и передаче денежных средств на расходы тот выразил желание посетить заключённых. Буэнакаса приложил невероятные усилия убедить друга, что это слишком дерзкий замысел и что лучше было бы ему самому, заранее связанному по рукам и ногам, сдаться полиции. Но ничто не могло переубедить Дуррути — он сказал, что «свидание с заключёнными подкрепит его дух». В конце концов Буэнакаса уступил в надежде, что в таком костюме на иностранный лад тюремщики сочтут его экстравагантным туристом150.
После посещения тюрьмы страсти Дуррути не улеглись, так как ему удалось встретиться лишь с одним из узников — журналистом Мауро Бахатьеррой151; и с другой стороны, разговор с ним в помещении для свиданий не удался из-за его плохого слуха. Едва выйдя из тюрьмы, Буэнавентура распрощался с Буэнакасой и направился в центр города.
Прогуливаясь по центральной улице Алькалá, сзади себя он неожиданно увидел полицейского. Пытаясь чтолибо предпринять, обнаружил, что полностью окружён агентами. Его сразу же затолкали в автомобиль и на всех парах повезли в Центральный полицейский участок.
В участке после опознания Буэнавентура был обвинён в трёх различных преступлениях: вооружённом грабеже коммерсанта по фамилии Мендисабаль в Сан-Себастьяне; в предполагаемом покушении на Альфонсо ХIII и в дезертирстве из армии (побег из Военного госпиталя в Бургосе). Предъявив это тройное обвинение, его направили в тюремное заключение Сан-Себастьяна.
Мадридская пресса уделила огромное внимание этому аресту, подчёркивая, что задержан один из главных террористов Испании. Писаки колонки «Происшествия» открыли в арестованном необычайного персонажа, описывая его как законченного бандита, грабителя поездов, опасного террориста и кроме того, обладателя неуравновешенного мозга с признаками прирождённого преступника, типичной личности, описанной «криминалистом» Ломброзо в его экстравагантном исследовании об анархистах152.
«Солидарные», прочитав эти интригующие рассказы и узнав о пребывании Арлеги в Главном управлении безопасности в Мадриде, сочли, что Дуррути невозможно спасти, так как в его случае в любом месте страны могут применить «закон расстрела при попытке к бегству». Однако Аскасо не впал в пессимистическое настроение и вместе с адвокатом Русиньолом организовал план атаки, с тем чтобы отвоевать у «правосудия» его жертву. Русиньол пришёл к выводу, что наихудшим из всех трёх являлось обвинение в вооружённом грабеже. Что касается двух остальных, то обвинение в покушении на короля было простым предположением, а дезертирство представлялось выгодным, чтобы организовать побег. Он посоветовал Аскасо посетить господина Мендисабаля, чтобы убедить его в ошибке, в случае если тот будет настаивать на авторстве Дуррути в совершённом грабеже.
Для уточнения всех этих деталей Франсиско Аскасо и Торрес Эскартин вместе с адвокатом, прихватив всё, что оставалось у них из денег, направились в Сан-Себастьян. Разговор с коммерсантом Мендисабалем закончился весьма положительно. Он заявил, что никогда не подавал заявление против кого-либо по фамилии Дуррути и что вполне может подтвердить этот факт в суде. «После объявления невиновности в деле Мендисабаля, при неясном положении дел в покушении на короля и при щедрых гонорарах адвокат подал ходатайство об освобождении своего клиента, на что судья выразил согласие; однако Дуррути всё ещё оставался в заключении в связи с последним обвинением»153.
Все эти новости при посещении в тюрьме были доведены до сведения Дуррути. Он пишет в письме сестре Розе: «Уже две недели, как я должен был быть выпущен на свободу, но, кажется, кто-то влюблён в фамилию Дуррути и задерживает меня неизвестно по какой причине. (...) Пишу ночью, при свете маленькой свечки; морской прибой, бьющий в стены тюрьмы, не даёт мне заснуть. (...) Доверяю твоему здравому смыслу, что не позволишь матери опять отправиться в Сан-Себастьян. Эта поездка будет тяжёлой для неё, а мне невыносимо видеть её через решётку. Наверное, она уже очень устала после приезда. Поговори с ней и убеди, что я в порядке и моё освобождение — дело нескольких дней и, может быть, часов»154.
Пока Дуррути ожидал освобождения, в его родном городе проходил Праздник святого покровителя — тот случай, когда богатые и бедные праздновали своего святого, каждый общественный класс по-своему. Первые ещё больше похвалялись своим могуществом, а вторые тратили свои сбережения на богато накрытые столы и обновки — так хоть раз в году бедные люди могли поесть досыта. В рабочих районах устраивали фейерверки, а в центре города на Бал года в казино или на театральное представление собирались богатые сограждане; для этой цели из Мадрида специально приезжала труппа со спектаклем-сарсуэлой «Король, впавший в ярость»155.
Премьера этого произведения прошла 17 мая 1923 года, и на неё собрался весь цвет аристократии, богатых граждан и иерархической лестницы города. Прибыл и бывший губернатор Хосе Регераль в сопровождении личной охраны.
Никогда не будет известным, почему в тот вечер Регераль вышел из театра до конца представления, что чрезвычайно облегчило планы Грегорио и Эль Тото, которые прогуливались по площади, слившись с толпой.
Выйдя из здания театра, Регераль на какое-то мгновение задержался на верхней ступеньке лестницы. Позади него стояли двое полицейских из его охраны. На площади праздник был в разгаре, и никто, за исключением «Солидарных», не обращал внимания на хвастуна. Он начал спускаться вниз по лестнице; едва прошёл несколько ступенек, раздались выстрелы, слившиеся с грохотом фейерверков и петард. Регераль пошатнулся и покатился вниз по ступенькам. Смерть наступила мгновенно, и полицейские из его личной охраны не могли определить, кто послал смертоносные пули, застыв в шоке перед бездыханным телом человека, «отличавшегося» своей ненавистью к рабочему классу.
Грегорио и его товарищ, пользуясь обстановкой хаоса, среди шума и криков скрылись в мягкой и звёздной ночи. На следующий день пресса осветила происшествие в сенсационном свете, характерном для журналистов, пишущих, не зная подоплёки события. Одни утверждали, что покушение было совершено анархистской группой из Леона под руководством Буэнавентуры Дуррути, в данный момент находившегося в заключении в СанСебастьяне. Другие, путая действующих лиц, утверждали, что один из зачинщиков уже задержан леонской полицией. Дело было в том, что полиция, будучи не в состоянии найти какую-либо зацепку для расследования, раздавала удары направо и налево, арестовывая кого попало. Среди задержанных оказался один из братьев Дуррути — Сантьяго. Им не удалось забрать немощного и больного старика-отца Буэнавентуры только потому, что этому воспрепятствовали Анастасия и их соседи. Вместе с Сантьяго затянули в тюрьму всех друзей Буэнавентуры, в том числе Висенте Техерина, секретаря Местного комитета НКТ.
Через сутки после дачи показаний по причине недостаточных улик задержанные вышли на свободу. Так закончилось судебное расследование, и преступление осталось безнаказанным. Полиция никогда не узнала о том, что подлинные исполнители акта прятались в доме поблизости с кафедральным собором и что спустя неделю «под видом простых леонских крестьян вышли на работу в поле, чтобы затем найти новое убежище в Вальядолиде»156. Власти в Леоне проявили углублённый интерес к делу Дуррути, и новые расследования помешали его выходу из заключения. Торрес Эскартин и Аскасо, продолжавшие ожидать в СанСебастьяне выхода Дуррути из тюрьмы, сочли правильным, что при создавшихся обстоятельствах было бы неосмотрительно оставаться в городе; и, договорившись с адвокатом о дальнейших действиях, выехали в Сарагосу, чтобы там ожидать Буэнавентуру. Сарагоса как для Эскартина, так и для Аскасо не представлялась надёжным местом — местные журналисты ссылались на них как на бандитов. Об этом им рассказали товарищи. Тем не менее, те настояли на своём и нашли убежище у одного каталонского анархиста по имени Далмау. Он снимал простой домик в окрестностях города, где в то время жила давняя активистка анархизма Тереза Кларамунт, поселившаяся там, чтобы отдохнуть от поездки по Андалузии с пропагандистскими целями.
Тереза Кларамунт была знакома с Аскасо и Эскартином только понаслышке и встретила их очень мрачно, сновывая свою реакцию на субъективной оценке акций насилия, имевших место в арагонской столице в то время. Без предисловий она заговорила о «насильственной смерти одного штрейкбрехера и охранника — отцов многочисленных семейств. Эти действия, сказала она, идут не на пользу, а напротив, наносят вред идеалу рабочего класса, который сам осуждает такие акты. “Если насилие и должно применяться, — продолжила Тереза, — то хорошо продуманное и по отношению к тем, кто сам её провоцирует: руководителям государства, министрaм, епископaм — к кому угодно, только не к тем несчастным, как тот штрейкбрехер...”157
Порицаемые стояли раскрыв рот, совсем не понимая, в чём их вина. Аскасо решил, что будет лучше не спорить, а подождать, пока женщина выговорится. Это решение было благоразумным, так как их коллега, высказав свои чувства, пришла в себя, успокоилась и справилась о здоровье Аскасо. Тогда обвиняемые приступили к защите, ясно излагая свои идеи о революционном насилии, не отличавшиеся от анархистской пропаганды. И затем продолжили беседу уже в другом тоне, обсуждая ситуацию, созданную пистолеризмом в Сарагосе.
Каждодневный процесс борьбы создал в Сарагосе такую же атмосферу, что и в Барселоне. «Пистолерос», сбежавшие из Барселоны, найдя убежище в столице Арагона, под руководством одного из главарей совершали всевозможные бесчинства, грабежи и даже преднамеренные убийства. Буржуазная сарагосская пресса обвиняла во всех этих происшествиях синдикалистов, влияя таким образом не только на общественное мнение, но и на суждения таких людей, как Тереза.
Аскасо и Эскартин не отрицали тот факт, что в такого рода борьбе синдикалисты совершали прискорбные ошибки, избежать которых было невозможно в атмосфере страстей, развязанных самой драматической ситуацией. Тем не менее было принято решение обсудить среди активистов Сарагосы наиболее эффективный метод выхода из такого положения вещей. Все пришли к выводу, что один поступок с психологическим эффектом, который бы смог пошатнуть не только местные сословия, но и основы самого государства, был единственной мерой, способной парализовать волну насилия, захлестнувшую Сарагосу, угрожая разложением даже самых здоровых и рассудительных сердец.
Самой ненавистной личностью в столице Арагона был кардинал архиепископ Сольдевилa, которого глас народный обвинял в покровительстве игорным домам, а также в насаждении и защите пистолеризма. Кроме того, ходили слухи об оргиях, устраиваемых им каждую неделю в определённом женском монастыре158.
Было решено, что устранение этого деятеля будет самым значительным действием для наведения порядка в буржуазном беспорядке, захватившем столицу провинции. Взялись за эту задачу Аскасо и Эскартин.
4 июня 1923 года, приблизительно в 15 часов, из гаражной двери архиепископского дворца Сарагосы выехалo чёрное авто с номером Z-135. На заднем сиденье за перегородкой сидели двое мужчин, оба священники, одному около сорока лет, другому — восемьдесят. Они о ком-то беседовали; это была мать первого собеседника и сестра второго — богатая дама, как оказалось, уже в состоянии невменяемости. Машина пересекла центр города, выехала к пригороду Лас-Делисиас, в направлении к загородной местности под названием Эль Лерминильо, где располагалась красивая усадьба — «белая, весёлая, окружённая обильной зеленью, известной как Школа-приют для престарелых Сан Пабло (Escuela Asilo de San Pablo)»159.
Путешественниками были не кто иные, как Его Превосходительство кардинал Сольдевилa, его племянник и главный мажордом дон Луис Латре Хорро. Когда машина подъезжала к входным воротам усадьбы, шофёр снизил скорость, ожидая, когда ему откроют. «В этот момент на расстоянии трёх-четырёх метров двое мужчин разрядили свои пистолеты в пассажиров и водителя, по всей видимости, сделав в общей сложности тринадцать выстрелов, один из которых поразил сердце Его Превосходительства кардинала, скончавшегося на месте; его племянник и шофёр были тяжело ранены. Террористы исчезли, как сквозь землю провалились — никто не смог ни предоставить их приметы, ни с точностью указать детали события»160.
Новость о покушении разнеслась повсюду, и во второй половине дня, когда об этом стало известно в королевском дворце, монарх Альфонсо ХIII, глубоко ценивший кардинала Сольдевилу, отправил телеграмму в архиепископство Сарагосы, а также направил одного из секретарей на место происшествия с чётким распоряжением срочно выяснить этот вопрос.
Вся пресса Испании, в частности El Heraldo de Aragón, широко комментировала случившееся. Эта газета выставила на всю страницу такой заголовок: «Беспрецедентное и отвратительное покушение. Вчера был убит кардинал-архиепископ Сарагосы, дон Хуан Сольдевилa Ромеро». На той же самой странице помещалась фотография жертвы. Повествованию о событиях газета уделила три страницы. В описании полицейского расследования говорилось: «Начальник полиции и его агенты прошли предполагаемым маршрутом убийц. В одном месте на тропинке обнаружили пистолет марки “Алькар”, на стволе была надпись “Алькарто”, оружейная фабрика в Гернике. Девятый калибр, и в обойме ни одного патрона. Преследователи последовали далее, через поле до рабочего квартала Лас-Делисиас. Никто из встретившихся им на пути людей нe смог сообщить что-либо о преступниках».
Далее в той же газете можно прочесть, что во второй половине дня в понедельник — день, когда было совершено покушение, — прошёл слух об организации демонстрации протеста и закрытии всех торговых точек. Кроме того, El Heraldo de Aragón напечатала комментарии о случившемся из других газет страны, подчёркивая следующие строки мадридского еженедельника: «Это преступление наиболее ярко выражает симптомы ситуации, в которой сейчас находится Испания». В то время как El Heraldo de Aragón утверждала: «Преступление — дело рук не синдикалистов, а анархистов». Все расследования полиции для опознания авторов покушения в ночь с 4 на 5 июня оказались бесполезными. Однако под давлением министра внутренних дел (а тот, в свою очередь, — главы консервативной партии, господинa Де-ла-Сиерва) гражданский губернатор Сарагосы господин Фернандес Kобос приказал начальнику полиции, господину Фернандесу, провести детальное расследование и быстрый арест преступников. Полиция направилась в круги анархистов и синдикалистов Сарагосы, с тем чтобы открыть судебный процесс посредством арестов на основе простых предположений. Викториано Грасия, в то время генеральный секретарь Местной федерации синдикатов от НКТ в столице Арагона, предупредил гражданского губернатора, что «если будет арестован хотя бы один рабочий, фактически не замешанный в покушении, ответственность за последующие события в Сарагосе ляжет только на органы власти и ни на кого более»161.
Перед лицом таких публичных заявлений НКТ, губернатор под их впечатлением, а также в результате психологического давления недавнего отчаянного покушения, вопреки полученным инструкциям отдал приказ полиции не предпринимать арестов без фактических материалов для обвинения и только регистрировать данные для раскрытия состава преступления.
Один за одним задержанные по подозрению в убийстве были выпущены на свободу. Как, например, Сантьяго Алонсо Гарсия и Хосе Мартинес Магорда, восемнадцати и семнадцати лет, задержанные на мадридском шоссе, — они шли в столицу из Витории в поисках работы. Через два дня также были освобождены подозреваемые Сильвино Аситорес и Даниэль Мендоса.
14 июня La Vanguardia из Барселоны напечатала статью. В ней говорилось, что гражданский губернатор Сарагосы сообщил в Министерство внутренних дел об обвинительном заключении в отношении одного недавно задержанного лица по подозрению в участии в убийстве Сольдевилы.
23 июня суд, занимавшийся этим делом (убийством кардинала Сольдевилы), произвёл различные формальные процедуры, но безрезультатно. Только с 28 числа указанного месяца мадридские власти решили найти искупительную жертву, замешанную (или нет) в преступлении; было приказано произвести всеобщую полицейскую облаву, в результате которой по обвинению в терроризме были задержаны Пестанья и другие анархо-синдикалистские лидеры. Причиной послужила подпольная листовка, распространяемая в казармах, в которой солдаты предупреждались о манёврах своих командующих с целью установить диктаторский режим, и призывались поддержать народную борьбу162.
В облаве 28 июня полиция Сарагосы арестовала Франсиско Аскасо, которого обвинили в смерти кардинала Сольдевилы, но Аскасо смог доказать, что во время покушения он находился в тюрьме Предикадорес, нанося визит политзаключённым. Тем не менее и несмотря на то что алиби было подтверждено свидетелями, его предали суду как исполнителя преступления; газеты страны на следующий день опубликовали громкую новость об аресте одного из убийц кардинала и что его убийство было организовано знаменитой бандой под руководством террориста Дуррути163.
Рядом с этой новостью можно было прочесть следующие заявления политика-консерватора господина Де-ла-Сиерва: «В Барселоне каждый день совершаются покушения и нападения, и виновные не обнаруживаются; так, например, в случае вооружённого грабежа на Управлении по сбору налогов, или покушения, совершённого в Бильбао на адвоката из Альтос-Орнос. Как национальные представители, мы должны спросить у правительства, способно ли оно покончить с этими актами терроризма»164.
Правительство Испании и местные власти Сарагосы ощущали всё возрастающее давление со стороны церкви, с тем чтобы они дополнили досье и задержали известных анархистов — Эстебана Эутерио Саламеро Бернарда и Хулиану Лопес Мaймар. Так как Эстебана найти не смогли, вместо него арестовали его престарелую мать, больную туберкулёзом, как заложницу до тех пор, пока её сын не сдастся полиции.
Через двенадцать часов после опубликования новости об этих скандальных арестах в полицейский участок Сарагосы явился Эстебан Саламеро, обещая сдаться правосудию «без страха перед ним»165 и требуя освободить его мать. Несмотря на это, полиция, перед тем как освободить пожилую женщину, оказала давление на Саламеро, заставив его признаться в пособничестве убийства. Для этого было решено подвергнуть женщину побоям в присутствии сына. Для Саламеро эта пытка была невыносимой, и он признал свою вину, что не помешало ему в день суда публично огласить методы полиции, с тем чтобы добиться от него признания. Но тем временем в ожидании суда органы юстиции смогли подкрепить дело по убийству, обвиняя Франсиско Аскасо, Рафаэля Торреса Эскартина и двух его сообщников — Саламеро и Хулиану Лопес.
Нет комментариев