Глава XXI. Дуррути убивает Дуррути

Когда между 14:30 и 15:00 смертельно раненое тело Дуррути, было доставлено в госпиталь колонны (отель “Ритц”), то в тот день там дежурили врачи: Хосе Сантамария Хауме, начальник санчасти Колонны, его ассистент Мойа Пратс, Мартинес Фрайле, Кунилл, Сабатéс и Абадес.

Тотчас же после поступления раненого поместили в операционную, которую, ввиду непрекращающихся бомбёжек, по соображениям безопасности оборудовали в подвале здания. Весь медицинский персонал, узнав о личности раненого, поспешил в операционную.

«Дуррути узнал в одном из присутствующих там медработников знакомого доктора, с которым его связывали узы дружбы и доверия. Он слегка приподнялся со смотрового стола и начал возбуждённо и сбивчиво рассказывать о случившемся. В его речи смешивались недоумение и неверие перед лицом только что произошедшего; ведь всё случилось так неожиданно и непоправимо. Врач, услышав его откровенные слова, сильно побледнел. Затем энергичным жестом он категорично приказал ему замолчать и порекомендовал успокоиться»261.

Когда вместе с коллегами доктор произвёл осмотр раны и понял степень её тяжести, когда все осознали всю свою будущую ответственность — ввиду авторитета личности раненого в случае, если они осмелились бы повести рискованное хирургическое вмешательство, — Мартинес Фрайле и Сантамария решили посоветоваться с опытным и престижным хирургом, доказавшим за долгие годы службы свой профессионализм. Сантамария приказал срочно послать за знаменитым врачом Мануэлем Бастосом Ансартом, который в тот момент находился в другом госпитале НКТ, неподалёку от «Ритца», в отеле «Палас».

В отеле «Палас» был оборудован хирургический госпиталь НКТ № 1. Ответственным за хирургическое отделение был Мануэль Бастос Ансарт, которого Сантамария вызывал на консультацию. Однако мы должны указать на любопытные подробности в отношении этого госпиталя. Первое — в одном из крыльев нижнего этажа отеля «Палас» находилось советское посольство в Мадриде; второе — именно в отеле «Палас» секретные службы генерала Франко установили одну из своих первых структур. Эти службы шпионажа и безопасности не ограничивались исполнением своих непосредственных задач, но и каким-то образом способствовали исчезновению данных о больных и, более того, умерших; такая документация поставлялась агентам Франко.

Итак, после констатации описанного факта перейдём к свидетельству Мануэля Бастоса Ансарта:

«Во время одной из тех бомбёжек ко мне подошла группа “милисьянос”. Они, весьма взволнованные и с выражением секретности на лицах, попросили меня осмотреть в другом отелегоспитале одного очень важного командира, тяжело раненного (...). Мне стало известно, что тот (раненый) был очень авторитетной шишкой, но потрясающей репутации, и его окружение без утайки дало мне понять, что ему нанесли ранение его собственные сторонники. Рана горизонтально пересекала верхнюю часть брюшной полости и нанесла повреждение важным внутренним органам. Рана была фатально смертельной, и мы ничем не могли помочь пациенту — он доживал свои последние минуты. Мне удалось услышать его последние слова. Это было: “Они уже отдаляются”. Он имел в виду утихающий грохот взрывов, который наводил на мысль об отступлении вражеских самолётов.

Дело в том, что, когда я признал состояние пациента безнадёжным (он через некоторое время действительно скончался), в помещении почти что послышался вздох облегчения со стороны всех медиковассистентов. Ведь у них буквально гора свалилась с плеч: их принуждали делать операцию, а кончина пациента во время хирургического вмешательства была вполне вероятна. Наверняка его сообщники обвинили бы в смерти раненого оперировавших, со всеми вытекающими из этого последствиями. Спустя несколько лет я встречал некоторых врачей, присутствовавших в тот день в госпитале, и, когда они вспоминали ту сцену, их всё ещё охватывала дрожь; они обсуждали происшедшее только с глазу на глаз и при одном её упоминании бледнели»262.

На основе диагноза Мануэля Бастоса было принято решение не оперировать раненого, что означало оставить его умирать. Так, в 4 часа утра 20 ноября в номере 15 отеля «Ритц», в присутствии врача Хосе Сантамарии, который, строго приказав никому не беспокоить, беспрерывно дежурил у постели пациента, скончался Буэнавентура Дуррути. Ему было 40 лет и 129 дней. Прошло четыре месяца после смерти Франсиско Аскасо. С закатом их жизней завершалась одна из самых беспокойных глав пролетарской борьбы.

Бóльшую часть своей жизни Дуррути провёл в подполье. Его деятельность активиста всегда являлась противоречивой: враг буржуазного порядка, Дуррути для него не мог быть никем другим, кроме как бандитом. Тем не менее, посвятив себя полностью делу революции, для революционеров он был чрезвычайно одарённой личностью. Конец такого бойца не мог быть прозаичным, мещанским, а напротив — незаурядным... Именно поэтому, что являлось обычным для тех, кто ежедневно погибал в сражениях с оккупантами Мадрида, для Дуррути не могло стать нормой. Коллективный вымысел ещё до его кончины принялся создавать невероятные сценарии в отношении его смерти.

После того, как Антонио Бонилья вместе с его друзьями Лоренте и Мигелем Догой уехал с того места, где был ранен Дуррути, все трое направились в штаб-квартиру колонны, расположенную на улице Мигель Анхель:

«Меня принял Мансана. Я спросил у него, где Дуррути, и он сказал, что отправился на заседание Национального комитета. Я ответил, что это неправда, что Национальный комитет находился не в Мадриде. Он изменился в лице и сказал: если он входил в состав колонны, то из-за Дуррути и всех нас, и что если мы уже не доверяли ему, он мог выйти из её рядов. “Ты солгал, — сказал я, — но на тебе ответственность за то, что случилось, и в следующий раз ты обязан рассказать мне буквально всё”. Мне надо было вернуться к товарищам. На следующий день, в пять утра, Мора приехал на мотоцикле с новостью о кончине Дуррути»263.

Хотя стрелки часов показывали больше назначенного времени на час (иными словами, было 16:00 19 ноября), опоздание Дуррути нас не смущало, потому что все мы знали о его занятости и необходимости его присутствия во многих местах. Спустя какое-то время приехал Мансана. Он отозвал меня в сторону, чтобы поговорить наедине. Он был не в себе, и я сразу спросил:

— Что случилось, Мансана?

Почти со слезами на глазах он ответил:

— Только что ранили товарища Дуррути, и мне кажется, ему не выжить.

— Что?! Какого чёрта? Мы виделись всего несколько часов назад, и он мне сказал, что поедет на свой командный пункт, чтобы отдать распоряжения.

— Да, так и было. Но приблизительно в четыре часа второй половины дня (время указано неверно) один связной сообщил нам, что капитан, командовавший двумя ротами, посланными в Клинический госпиталь, отдал приказ всем своим бойцам отступить. Ты знаешь, как Дуррути относится к таким делам. Он приказал подать машину, и мы тотчас же выехали к Клиническому, чтобы проверить достоверность информации. Я сказал ему, что на самом деле его присутствие для проверки фактов не было обязательным. Я не думал, что с ним могло что-нибудь случиться, но придерживался другого мнения, то есть, что он должен был оставаться на командном посту, чтобы руководить частями в спокойной обстановке...

— Но ладно, что же произошло?

— Мы подъехали к концу проспекта и не останавливаясь поехали по улице, которая выходит на восточную сторону Клинического. На этой улице Дуррути приказал машине остановиться, так как увидел бегущего по направлению к нам “милисьяно”. Он вышел из автомобиля и спросил, почему он бежит. Тот ответил, что направляется в санчасть, чтобы достать носилки, так как у них были раненые и один погибший в бою. Дуррути не стал его задерживать и в момент входа в автомобиль (его открытая дверца находилась напротив Клинического), сказал нам, что его ранили...

— Кто был с вами?

— Дуррути, его два связных, Йолди и я.

— Ты думаешь, что выстрел был сделан из госпиталя и что наши уже покинули его?

— Да, без сомнения, то была вражеская пуля.

Товарищ Мансана предупредил меня, что очень важно держать случившееся в секрете, так как бойцы Дуррути после целого ряда волнений могли подумать, что это было покушение. На том мы и расстались, но я сказал Мансане, что необходимо рассказать обо всём Валю. Он согласился, и мы зашли в кабинет Валя, чтобы сообщить ему страшную новость.

После этого Мансана и я тотчас же направились в отель “Ритц” (...). Когда мы прибыли, Дуррути выносили из операционной на носилках. Его подняли на главный этаж, в изолированную комнату. Когда он уже лежал на кровати, то открыл глаза и смотрел на нас, не в состоянии вымолвить ни слова. Меня переполняли эмоции, я поцеловал его лоб и вышел вместе с Мансаной из помещения, говоря:

— Мы потеряли товарища Дуррути.

(...)

Валь попросил, чтобы я тотчас же поехал в Валенсию — сообщить о случившемся Национальному комитету НКТ и лично товарищам Мариано Родригесу Васкесу (который недавно заменил на посту генерального секретаря Орасио Мартинеса Прието, снятого с должности по причине отъезда из Мадрида), Гарсии Оливеру и Федерике Монтсени. Я не соглашался, приводя аргумент о возможной ошибке медиков и что не было необходимости распространять тревожную новость на всю организацию.

Я никого не смог убедить, так как всем было ясно, что ожидало Дуррути. Тогда опять заговорили об обстоятельствах трагичного происшествия, и Валь с подозрением спросил у Мансаны:

— Быть может, это дело рук коммунистов?

— Нет, — категорически ответил Мансана, — пуля вылетела из Клинического. Это фатальный случай. Госпиталь сейчас занят противником.

Мы ещё немного поговорили и распрощались. Я тотчас же отправился в Валенсию»264.

В период между приговором врачей о неизбежной смерти раненого и до самого его последнего вздоха Дуррути для облегчения страданий ввели большие дозы морфия, которые привели его в полусознательное состояние. Он иногда приходил в себя и в четыре часа утра 20 ноября скончался.

В том же самом госпитале доктор Сантамария произвёл посмертное вскрытие. Оно доказало повреждения органов пулей крупного калибра 9. Входное отверстие находилось в грудной клетке, почти под левым соском, по направлению к подмышечной впадине. Вот результаты проведённого вскрытия:

«Грудная клетка Дуррути была очень развитой. Согласно её топографии, мне стало ясно, что в диагнозе произошла ошибка, так как сочли невозможным хирургическое вмешательство. В момент аутопсии я удостоверился, что операция могла бы быть проведена с положительным исходом, хотя, несомненно, раненый был обречён»265.

После окончания процедуры вскрытия труп Дуррути передали специальным службам муниципалитета Мадрида для бальзамирования, так как ранее уже было решено перевезти тело в Барселону для похорон.

Ни одна из глав жизни Дуррути не содержит столько противоречий, как эта, повествующая о его последних моментах жизни. Из трёх очевидцев, согласно их собственным показаниям, ни один не совпадает в своём рассказе с другими. Каждый представляет свою версию, отличную от остальных, вносит какие-то детали и умалчивает о других. Именно поэтому случившееся обретает оттенок таинственности. Хулио Гравес опровергает версию Мансаны, когда тот утверждает, что в автомобиле ехали кроме трёх уже известных нам пассажиров ещё три: два неизвестных (охранники) и Мигель Йолди. Показание Гравеса категорично: очевидцев было двое — он и Мансана. С только что приведённым свидетельством Антонио Бонильи, которое мы привели не полностью (во французском издании мы исправили это), он сам исключается как пассажир того автомобиля; однако никто (мы имеем в виду Мансану и Гравеса) не упоминает о присутствии Бонильи «в качестве связного», который предупредил Дуррути в отношении Клинического госпиталя.

Два врача также противоречат друг другу: Хосе Сантамария заявляет, что рана, нанесённая Дуррути, является результатом выстрела, сделанного наверняка на расстоянии от пятидесяти до тридцати пяти сантиметров от жертвы. Такой расчёт основан на степени проникновения пороха в ткань одежды в момент происшествия266.

Мануэль Бастос Ансарт, давший окончательный диагноз (согласно Сантамарии, ошибочный), пишет: «... рана горизонтально пересекала верхнюю часть брюшной полости и повредила жизненно важные органы». Тот же самый медик, приводя больше деталей в своём заключении, сообщает: «...пуля крупного калибра (возможно, 9) затронула прямую кишку, повредила селезёнку, пробила диафрагму, ранив лёгкое, где она застряла»267.

Доктор Бастос, прослеживая траекторию пули через различные органы раненого, не упоминает того, что выстрел наверняка был произведён с короткого расстояния. Также он не говорит, что вокруг смертельного отверстия в теле остались какие-либо следы в результате вспышки пламени выстрела, произведённого на расстоянии менее чем пятьдесят сантиметров.

Прибавим ко всему этому абсурдное решение, принятое, судя по всему, Мансаной, держать в тайне ранение Дуррути и придерживаться версии «выстрела, произведённого из Клинического госпиталя». Тот находился на расстоянии тысячи метров, и не представлялось возможным, что пуля 9 кaлибра могла бы нанести столько разрушительных повреждений организму Дуррути. Следуя какому инстинкту Мансана фальсифицирует факты? Единственным авторитетным лицом, находившимся в Мадриде в те дни, был не кто иной, как Эдуардо Валь, и, по словам Меры, тот был оповещён благодаря настойчивости Мансаны. Мариано Родригес Васкес, Гарсия Оливер, Федерика Монтсени и остальные активисты со стажем находились за пределами Мадрида и, следовательно, не могли порекомендовать какое-либо объяснение фактов. Таким образом, они на самом деле должны были принять и поддержать рассказ Мансаны, Гравеса и других. Таким образом, перед захоронением тела Дуррути и даже в моменты агонии возникла огромная проблема для тех, кто близко или на расстоянии связывал свою жизнь с жизнью смертельно раненного революционера. Его товарищи, хотя и знали, что Дуррути всегда был бескомпромиссным революционером, продолжали сражаться за Мадрид, следуя его чистому и последовательному примеру. Кроме того, эти люди, стоявшие рядом с ним на протяжении многих рабочих дней и сражений, признавали, что начался этап отступления революции и что гибель Дуррути означала утерю важной опоры для революционного процесса. Любое объяснение смерти Дуррути — и меньше всего несчастный случай — носило оттенок покушения, и покушение могло исходить только из лагеря сталинистов. Если мы соединим в одно все эти элементы, в результате получим то, что назовём «сговор страха». Страх почувствовали Мансана и Гравес (и те, кто находился рядом с ними); также страх почувствовали врачи, которые имели перед собой раненого Дуррути. Они дрожали при мысли: если они оперировали его, и он бы умер на операционном столе, то «милисьянос» сочли бы, что именно медики убили его. Диагноз, поставленный доктором Бастосом, представился всем спасательной соломинкой, и, таким образом, они оставили Дуррути постепенно умирать в течение двенадцати часов, пока длилась агония. Этот страх ясно виден в отрывке авторства Сантамарии, дословно приведённом нами здесь. В нём врач утверждает, что была совершена ошибка в отклонении операции, однако в любом случае раненого не удалось бы спасти. На что всё это указывает? Если можно было провести операцию, то, исходя из существования возможностей сохранения жизни, не используя такие минимальные шансы, пациент неизбежно приговаривался к внутреннему кровоизлиянию.

В завершение ко всему мы скажем: герой, которого создали из Дуррути, убил в нём человека. Коллективное мнение превратило антигероя в героя. Иными словами, это наилучшим способом показало, что Дуррути так и остался непонятым.