Глава XVII. Декабрь 1933 года: социализм отсутствует

В тот день, 19 ноября 1933 года, победа на выборах правых не удивила никого: перед лицом раскола левых и разочарования рабочего класса результатами правления республиканцев и социалистов, а также наряду с бойкотом выборов со стороны НКТ, итоги голосования ни для кого не были сюрпризом.

Левые силы получили 99 мест (60 пришлось на социалистов и 1 — на компартию); центр получил 156 (102 принадлежали радикалам), и правые — 217 (из которых 117 приходились на ИНКП). Сравнение этих результатов с выборами в июне 1931 года показывает полный провал: левые — 263 депутата (среди них было 116 социалистов); центр — 110 (из них 22 приходились на партию Мауры и Алькалá Саморы), и правые — 44 (среди них 26 землевладельцев). С 1931 по 1933 год Партия социалистов потеряла 56 постов.

Могла ли такая победа правых навести на мысль, что Испания наклонялась в эту сторону? Но это было бы неверным подсчётом. В тех регионах, где НКТ имела большое влияние, неучастие в голосовании было значительным: Севилья и соответствующая провинция — 50,16%; Мáлага — 48,37%; Кадис — 62,73% и Барселона — 40%. Глубокий анализ ещё яснее показал бы важность НКТ. Тем не менее настаиваем: провал левых объясняется их антирабочей политикой, проводимой структурами власти и воинственной формой по отношению к выборам.

23 ноября 1933 года в Сарагосе обосновался Революционный национальный комитет, назначенный НКТ и ФАИ; именно этот город наиболее энергично будет участвовать в революции. Штаб комитетa разместился на втором этаже улице Конвертидос, и там взялись за работу три главных его члена: Дуррути, Мера и Исаак Пуэнте. Хоакин Аскасо, Эхарке и братья Алькрудо — уроженцы Сарагосы — были посланы Арагоном для участия в этой революционной структуре.

Карта страны разделилась на разноцветные части, причём каждый цвет имел потенциальное значение. Красные области (Арагон, Рьоха и Наварра): восстание должно развиваться с наибольшей силой; синий цвет (в частности, Каталония): всё должно начаться со всеобщей забастовки, впоследствии переходя к революционной стачке; регионы зелёного цвета (Центр и Север), где преобладали социалисты, должен был объявить забастовку и попытаться привлечь к восстанию рабочих социалистов. Что касается Валенсии и Андалузии, то они были выкрашены в красно-голубой цвет.

Революционный национальный комитет напечатал листовки, где рабочих для взятия непосредственного контроля над производством, призывали занять фабрики, шахты, мастерские и т.д.; в местах производства должны были действовать Рабочие комитеты, организованные на местах по принципу федерации, чтобы установить Местный рабочий совет; сельское население в каждом регионе объединится в Свободные коммуны по принципу федерации; склады продовольствия будут реквизированы, и продукты поступят для их распределения в кооперативы; начнёт действовать рабочая вооружённая милиция, которая обезоружит противника и обеспечит революционный надзор посредством небольших по составу отрядов, быстрых в передвижении, для чего будут использованы грузовики, автомашины и т.д.416 Такая пропаганда была разослана Комитетам обороны НКТ и группам ФАИ, причём были приняты меры для наиболее широкого тиража информации с целью её распределения во всех населённых пунктах.

Когда вся обстановка показывала, что не хватало лишь революционной искры для начала восстания, в последние минуты случилось непредвиденное: на одном собрании активистов Сарагосы участники выразили сомнения: какие именно ячейки должны были начать революцию? С самого начала наметили Сарагосу, к которой сразу же присоединились бы остальные области Арагона — Альто и Бахо. Такая ситуация, создавшаяся накануне выступления, являлась крайне неприятной. Исаак Пуэнте и Хоакин Аскасо высказали своё мнение на собрании сарагосских членов, однако безрезультатно. Тогда настала очередь Дуррути идти на переговоры. Он знал почти всех активистов Сарагосы лично, также ему хорошо были известны их мужество и храбрость. Почему же в последние моменты создалось подобное препятствие? Дуррути, как обычно, повёл откровенный разговор. Демагогия не входила в черты его характера, и он сказал прямо: если при нынешних обстоятельствах Арагон делает шаг назад, всё доверие к НКТ полностью разрушится, поскольку в Испании нет другого региона, способного взять на себя революционную нагрузку, планируемую в данный момент. Барселона после 8 января и постоянных репрессий была обескровлена; похожая ситуация наблюдалась в Андалузии. Единственной провинцией, сохранившей потенциал для борьбы, как представлялось сейчас, был Арагон. Однако, если они принимали решение не участвовать в восстании, то это их право. НКТ и ФАИ взяли на себя обязательство выступить и пойдут на это так или иначе — с Арагоном или без него, — но чего нельзя было допускать, так это потерю времени. «Необходимо решиться, и как можно скорее, — сказал Дуррути, — чтобы Революционный национальный комитет смог внести необходимые поправки в планы». Простая и открытая речь Дуррути подействовала на присутствующих, и под её впечатлением, после краткого обмена мнениями, сарагосскиe активисты обязались, как и было намечено ранее, вступить в бой417.

8 декабря началась всеобщая забастовка в Барселоне, Уэске, Валенсии, Севилье, Кoрдобе, Гранаде, Бадахосе, Хихоне, Сарагосе, Логроньо и Ла Коруньe; а также частичная — на севере страны, в районах, контролируемых социалистами: Мадриде и Овьедо. Поскольку в тех местах, где была объявлена забастовка, анархисты и члены Конфедерации ставили перед собой цель превратить её в революционную стачку, вскоре во всех указанных регионах начались столкновения с силами охраны общественного порядка. Правительство объявило военное положение, и на улицы в полном составе вышли все «правоохранительные структуры», а в некоторых местностях — и армейские подразделения. В тот день, 8 декабря, Алехандро Леррус наметил публичное представление своего правительства в Кортесах. Каррера де Сан-Херонимо была оцеплена солдатами, а Гражданская гвардия установила свои пулемёты на Plaza de Cibeles у других стратегических точках Мадрида.

В местностях, где революционерам удалось установить свой контроль, лозунги Ревкома начинали применяться на практике и на улицах появились вооружённые патрули «милисьянос». Однако уже спустя 24 часа после начала восстания можно было говорить о его провале. Революционный энтузиазм не получил поддержки. Рабочие-социалисты последовали призывам своих руководителей и не вступили в борьбу. На улицы, противостоя полиции и армии, вышли лишь НКТ и ФАИ.

Арагон сдержал своё слово и вышел на улицы с готовностью принять бой. Барбастро, Сарагоса, Уэска, Теруэль и многочисленные посёлки Арагона — Альто и Бахо — также участвовали в движении. Волна энтузиазма прошла по Риохe в Логроньо и дошла до различных пунктов Бургоса. В самой столице Сарагосы бои шли в течение нескольких дней, в рабочих кварталах революционеры даже смогли установить свой контроль. Либертарный коммунизм был провозглашён по всему региону, в посёлках Сенисеро, Брионес, Фуэнмайор, Кастельоте, Вальдерробрес, Алькориса, Мас-де-ласМатас, Тормос, Алькампель, Алькалá де Гурреа, Альмудéвар, Калаорра, а также в кварталах Логроньо.

В Валенсии наблюдались последствия революционного мятежа в различных точках провинции. В Альфафаре армейские части были вынуждены обстрелять из пушек здание профсоюза, где крестьяне установили укрепительные сооружения. Кроме того, оказалась перерезанной железнодорожная ветка.

В местности Вильянуэва-де-ла-Серена (Бадахос) один сержант и несколько рабочих засели в Отделении для призывников. В течение двух дней они отражали атаки смешанной колонны — пехоты, пулемётчиков и миномётчиков. В Фабреро (Леон) шахтёры установили свой контроль. Лишь 15 декабря движение было полностью подавлено. В течение семи дней в десятках населённых пунктов Революционные комитеты заняли муниципалитеты, суды, телеграфы и другие жизненно важные объекты.

В Сарагосе объявили военное положение. При таком состоянии дел было бы абсурдом думать, что Ревкому удастся скрыться, — и его члены приняли решение полностью взять на себя ответственность за революционное движение. Дебаты выходили на всеобщий обзор, и они решили воспользоваться возможностью объявить войну капиталистической системе и вернуть народу право на революцию. Репрессии были жестокими. НКТ была объявлена вне закона, запрещена работа профсоюзов и культурных центров, разрушены библиотеки. Перестали выходить все анархистские газеты и печатные органы НКТ, а также технические и научные журналы, такие как Tiempos Nuevos y Estudios.

Прошли многочисленные аресты, за ними последовали приговоры: 700 в общей сложности, разный срок тюремного заключения. В отношении Революционного комитета поначалу намеревались применить закон о расстреле при попытке к бегству, но благодаря прямому влиянию некоторых политических деятелей, планам губернатора Сарагосы — Ордиалеса — не удалось сбыться. Тем не менее члены Ревкома подверглись суровым мерам наказания. Огромное число арестованных прошли через это испытание и под пытками подписали компрометирующие признания в вине.

Пока задержанных помещали в тюрьмы, действовавшие заодно Хиль-Роблес и Леррус приступили к «разрушительной» политике, отменяя отвечавшие интересам народа законы, принятые во времена двухгодичного правления социалистов-республиканцев; в их числе — Закон аграрной реформы и Закон об образовании. Что касалось репрессивных законов того же периода, новое правительство оставило их без изменения; последствия таких реакционных мер распространялись теперь на социалистов и республиканцев; причём Ларго Кабальеро уже склонялся к экстремистским лозунгам, придерживаясь идеи взятия власти в руки рабочих.

В тюрьме «Предикадорес» Н.Р.К. (Дуррути, Пуэнте и Мера) обсуждал способ освобождения максимального числа арестованных. Дуррути предложил план похищения общего досье из суда Сарагосы; это учреждение являлось наиболее подходящим для работы многочисленных чиновников, занятых в судебном расследовании. Идея уничтожения судебных бумаг имела следующие достоинства: впоследствии пришлось бы восстанавливать все показания, что позволяло ответчикам изменить свои признания, вырванные под мучениями пыток. План был одобрен, и его исполнение поручили группе молодых анархистов этой местности. Вот как писали газеты о необычайном грабеже:

«Невероятно ловко совершённый набег произошёл в Коммерческом суде Сарагосы, где действовал Суд для срочного расследования, занимавшийся делами участников недавних революционных событий. Группа лиц — всего семь человек, вооружённых пистолетами, — вошла в помещение, где работали судьи. Угрожая оружием, приказали не двигаться, в то время как наполняли мешки документами знаменитого досье, связанного с революционным движением 8 декабря»418.

В ходе новых допросов для восстановления указанного судебного дела только Н.Р.К. взял на себя ответственность за совершённые действия; таким образом, целый ряд арестантов смог изменить свои показания, что помогло им выйти на свободу.

Профсоюзы Сарагосы объявили всеобщую забастовку; организаторы заявили, что она не прекратится до тех пор, пока не выйдут на свободу арестованные в результате декабрьских событий. Ввиду такой взрывоопасной ситуации правительство, опасаясь штурма здания тюрьмы, в конце февраля 1934 года приказало перевести членов Национального революционного комитета в сопровождении многочисленной охраны в провинциальную тюрьму Бургоса.

Бургос представлял полную противоположность Сарагосе, которая характеризовалась сильным рабочим движением. В Бургосе же преобладали влияние церкви, многочисленные монастыри и соборы, и с другой стороны — военные и целый ряд казарм, в которых размещалось значительное число солдат. Это был классический реакционный город Кастилии. И поэтому будет бесполезно пересказывать эффект, произведённый на население новостью перевода в тюрьму города ужасных руководителей ФАИ. Застенки Бургоса, в сравнении с тюрьмой Сарагосы, представляли из себя почти полную изоляцию. Наши герои были единственными политзаключёнными, и ввиду тюремного надзора отношения с уголовными преступниками представлялись невозможными. Несмотря на такие условия заключения, арестованные не чувствовали себя ущербно; напротив, обстановка способствовала анализу и размышлениям относительно положения в Испании и в частности — в среде социалистов.

Крах избирательной кампании явился для социалистов тяжёлым ударом, разрушившим ряд оппортунистских позиций некоторых лидеров, что выразилось в снижении числа членов партии под руководством Индалесио Прието и увеличении приверженцев Ларго Кабальеро, который в декабре 1933 года положил начало изменениям своей позиции: в одном из выступлений он призвал превратить буржуазную республику в социалистическую и высказался за единство рядов рабочего класса. В 1934 году экстремистская тенденция Ларго Кабальеро начинала преобладать в среде руководителей соцпартии. Её выражали такие печатные органы: Renovación (представлявший социалистическую молодёжь), журнал теории партии Leviatán под руководством Аракистайна, где полностью пересматривались тактические направления социалдемократии.

Фракция правых от соцпартии была представлена Бестейро — умеренным в своих политических взглядах, — а также Трифоном Гомесом и Саборитом, которые продолжали делать ставку на сотрудничество с республиканцами. Для критики такой позиции и оправдания своей совести Ларго Кабальеро признал, что его партия, сотрудничая с республиканцами, была вынуждена принять все законы принудительного и ограничительного характера, подавляющие рабочее движение и которыми в настоящее время пользовался Леррус.

В те времена партия социалистов насчитывала около 69 тыс. членов, но её основное влияние заключалось в контроле над ВСТ. Национальный комитет этой организации состоял из умеренного крыла партии, а именно: Бестейро, Саборита и Трифона Гомеса. В этом комитете Ларго Кабальеро оказывался в меньшинстве, и именно поэтому его предложение участвовать в революционном восстании с целью прихода к власти было отвергнуто. Однако нужно заметить, что в намерения Ларго Кабальеро не входило единство действий с НКТ; «его» повстанческое движение не имело ничего общего с тем, которое провозгласило НКТ в декабре. В январе кризис, наблюдавшийся в рядах соцпартии, отразился на ВСТ; это произошло в момент вступления Ларго Кабальеро на пост секретаря Исполнительной комиссии. С того момента политическая линия ВСТ становится более радикальной. Приведём такой факт: в указанный момент ВСТ в своих рядах насчитывала миллион членов, в составе которых было 150 тыс. крестьян, состоящих в Федерации земельных работников.

В либертарных кругах и НКТ с большим интересом следили за изменениями в ВСТ и партии социалистов. Первым анархистом, протянувшим им руку, был Оробон Фернандес, который 4 февраля 1934 года опубликовал в газете La Tierra большую статью под заголовком «Да — революционному альянсу! Нет — оппортунизму фракций!». Эта статья представляла из себя анализ-размышление на тему обстановки в стране, констатируя огромные ошибки в правлении социалистов с 1931 года. Кроме того, в ней описывались характеристики испанской буржуазии, реакционной по своей природе, и подчёркивалось преступное преследование НКТ, начатое в 1931 году и продолжающееся до сих пор. Оробон Фернандес признаёт сложность ситуации и опасность фашизма и рекомендует единство пролетарских действий:

«Каким образом? В центре и на периферии, снизу, сверху и посередине. Главное, чтобы само действие основывалось на революционной платформе, предполагающей верность, последовательность и честность намерений со стороны всех участников альянса. Отдаться нескончаемым дискуссиям на тему процесса сближения означало бы мрачный византинизм. Необходимо искренне желать этого сближения, и всё тут! Настоящий момент не предполагает проведения литературных турниров и демагогических преград».

Далее мы приводим подзаголовки статьи, краткие тезисы содержания: «Боевое единство — вопрос жизни или смерти», «Занять позицию на единство означает занять позицию революции», «Нет — предпринимательству в партиях!» (под таким заголовком разоблачается Коммунистическая партия в силу её фальшивых сообщений, передаваемых за рубеж; в частности, o декабрьских событияx она бесцеремонно пишет следующее: «Коммунистическая партия тотчас же приняла участие в борьбе, чтобы исправить ошибки путчистов-анархистов»).

Упомянутая статья в заключении представляет основу возможной платформы революционного альянса рабочего класса, организованной на базе прямой демократии.

Она состоит из пяти разделов:

«а) Тактический план, исключающий любую политику буржуазного характера и полностью революционный по сути;

б) принятие революционной рабочей демократии как общего знаменателя;

в) общее пользование элементами производства;

г) экономика по принципу федерации, управляемая непосредственно рабочими, и

д) любой исполнительный орган, необходимый для контроля над деятельностью, не связанной с экономикой (политическая и административная), будет отдавать отчёт народу, избираться и отзываться народом»419.

Статья Оробона Фернандеса нашла горячий отклик в среде Конфедерации Мадрида и Астуриаса. Однако в остальных регионах Испании, в частности в Барселоне, где репрессии не прекращались, содержание рабочего альянса понималось как действие не сверху, а снизу. Различные позиции привели к дискуссиям, и Национальный комитет решил созвать пленум региональных объединений с целью направить различные мнения в единое русло. Такой пленум прошёл 14 февраля в Мадриде. На нём произошло серьёзное столкновение позиций и мнений организаций из Каталонии, центра страны и Астурии. Каталония в силу особых причин защищала свою теорию альянса между базовыми организациями: в этом регионе практически не существовало социализма, однако он был вынужден испытать на себе политическую акцию репрессий со стороны левых республиканцев Каталонии. Каталонцы, по сути, не верили в возможность рабочего союза между ВСТ и НКТ сверху (последующие исторические события подтвердят правильность этой позиции). Этот вопрос обсуждался на пленуме в ряде выступлений, и перед ВСТ поставили прямой вопрос о её отношении к рабочему альянсу:

«Национальная конфедерация трудящихся требует, чтобы ВСТ ясно и во всеуслышание заявила о своих революционных намерениях. Однако необходимо иметь в виду, что вести речь о революции означает не просто смену властей, как это произошло 14 апреля, а полное упразднение капитализма и государства»420.

Эти дебаты имели естественный отклик в местах заключения, в частности в Бургосе, где находились члены Н.Р.К. Что касается Дуррути, то тот выразил своё мнение в одном из писем Либерто Кальехасу:

«...Альянс, чтобы быть, по сути своей, революционным, должен совершиться в среде рабочих, истинных рабочих. Никакая партия, как бы она ни называла себя социалистической, не может участвовать в альянсе такого рода. Для меня репрезентативные и базовые органы любого рабочего альянса — это фабричные комитеты, избранные рабочими на открытых собраниях. Такие комитеты по принципу федерации — в кварталах, районах, местностях, регионах и на всей национальной территории — будут, с моей точки зрения, подлинным выражением воли низов. Я так понимаю, в том смысле, как мы толкуем всё на эту тему: снизу вверх, причём с уменьшением полномочий по мере того, как организационные структуры удаляются от фабричных комитетов, мастерских или шахт. Задумывать рабочий альянс в обратном направлении — это политический способ лишить её функцию самой сущности. Именно по этой причине я не считаю — как думают некоторые товарищи, — что рабочий альянс может быть организован “любым способом”. Один из таких “любых способов” — это пакт верхов посредством существующих национальных комитетов НКТ и ВСТ, который для меня неприемлем в силу его бюрократической опасности. Я ещё раз говорю тебе: для того, чтобы революционный рабочий альянс стал бы истинно таковым, необходимы желание, намерение и его защита со стороны трудящихся на их рабочих местах, так как первой целью альянса является власть рабочих над средствами производства для установления социализма»421.

Образ мыслей Дуррути в отношении рабочего альянса совпадал с идеями активистов Каталонии. Однако, как и следовало ожидать, его точка зрения разошлась сo взглядами других товарищей, которые вместе с ним отбывали тюремное наказание, в частности с мнением Сиприано Меры, находившегося под влиянием мадридской тенденции; её представителем был, как мы уже знаем, Оробон Фернандес.

Эта организация никак не ответила на февральский призыв Национального пленума НКТ в адрес ВСТ, что ясно показывало намерения её руководителей: в их планы не входила революция в духе предложений НКТ. Спустя несколько лет станут известны планы социалистической партии того времени. В январе 1934 года соцпартия под влиянием Ларго Кабальеро разработала план политических действий, преследовавший цель изгнать сторонников Лерруса из структур власти. Сам по себе этот проект не был революционным; напротив, он подразумевал на практике реформистские действия в социальной сфере. В этой программе говорилось следующее: «После взятия власти, если революция одержит победу, партия социалистов и Всеобщий союз трудящихся призовут в состав нового правительства те элементы, которые способствовали успеху революции»422.

Этот пункт, без сомнения, указывал, что в деле свершения революции соцпартия рассчитывала лишь на свои силы или, другими словами, не желала подлинной революции, и для этого наилучшим способом являлось воспрепятствование созданию рабочего и революционного альянса. В сущности, оба стремления дополняли друг друга, так как намерение выражалось весьма ясно, и было видно, что социалисты продолжали рассматривать республиканцев в качестве союзников, а их социализм не выходил за пределы Республики в период 1931– 1933 годов.

В правительственных кругах пакт Леррус — Хиль-Роблес приносил свои плоды: декрет от 11 февраля 1934 года сводил на нет ту малую пользу, которую принесла аграрная реформа на селе; в результате такой меры 28 тыс. крестьян были изгнаны из занятых ими поместий. Сельский касикизм применил на практике циркулярное письмо, беря на себя инициативу снижения заработков. Таким образом, положение крестьян в какой-то мере возвращалось к положению до 1930 года. Но, с другой стороны, с точки зрения растущего прогресса в области политической зрелости, ни рабочие в городах, ни сельские труженики уже не поддавались давлению и не отступали. Четыре года сражений способствовали росту сознания рабочих и крестьян, сейчас более острого и глубокого; и именно поэтому в ответ на репрессии проводились протесты, стачки или акции саботажа, другими словами — столкновения между крестьянами и полицией, забастовки как, например, строителей Мадрида, в которой НКТ начинала занимать равные позиции по сравнению с ВСТ. Одним из требований была 44-часовая рабочая неделя, причём оплачивались 48 часов. Также произошли — стачка столичных металлургов и перестрелки между группами фалангистов и рабочих.

В парламенте этого оживлённого иберийского сценария встал вопрос о политических заключённых. Правые торопились выпустить на свободу руководителей и военных деятелей, скомпрометировавших себя в событиях 10 августа 1932 года (Санхурхо и других) а также ряд финансистов, осуждённых за вывоз капиталов из страны. Для разрешения участи указанных лиц был предложен проект амнистии, который мог посодействовать освобождению многих рабочих, задержанных в результате участия декабрьского восстания 1933 года.

Декрет об амнистии был вынесен на голосование в последних числах апреля 1934 года, но президент республики, хотя и имел намерения помиловать офицеров и военачальников, участвовавших в антиреспубликанском восстании августа 1932 года, отказывался от восстановления этих лиц на своих постах. Разногласия на эту тему привели к правительственному кризису, который быстро разрешился с заменой Лерруса на доверенное лицо — адвоката из Валенсии Рикардо Сампера (28 апреля 1934 года).

В то время как шли эти жаркие дебаты, имел место факт, на первый взгляд незначительный: в Италию отправились монархисты — Антонио Гойкоечеа, генерал Баррера, Рафаэль Оласабаль и Антонио Лисарса. Они встретились с Муссолини и военным министром Италии Итало Бальбо. Все пришли к общему согласию: организовать в Испании военный переворот, отменить Республику и восстановить монархию. Фашистское правительство Италии одобрило проект и выдало на руки конспираторам полтора миллиона песет — на нужды организации переворота. Поддержка Муссолини таким планом сводилась к его намерению осуществлять контроль Балеарских островов, чтобы перекрыть морской доступ Англии и Франции.

Когда объявили о вступлении в силу амнистии, Дуррути вместе с товарищами по заключению покинул тюрьму Бургоса. Поскольку ему нужно было срочно вернуться в Барселону, но не было денег на дорогу, Рамон Альварес — астурийский парень, который, несмотря на молодость, работал секретарём Регионального комитета НКТ в Астурии (именно в качестве профсоюзного руководителя он посетил Дуррути в тюрьме), — передал свои сбережения Буэнавентуре, в надежде что астурийцы, в свою очередь, помогут ему добраться до Хихона, где он проживал в то время423.