Глава XVII. Да здравствует Мадрид без правительства!

В день, когда министры НКТ сели за стол с другими членами правительственного кабинета Ларго Кабальеро, Мадрид практически осаждали четыре фашистских колонны, которые поставили перед собой цель взять город штурмом. Многие деятели из лагеря республиканцев, и даже социалисты, среди которых — Индалесио Прието, считали, что сдача Мадрида была вопросом времени, максимум — два или три дня. В государственных учреждениях все сосредоточились более на эвакуации в Валенсию, нежели на организации обороны. Министры, объятые паникой, торопили Ларго Кабальеро дать приказ о выезде, говоря, что, если «безумцы» хотели превратить Мадрид в новую Нуманцию201, это их дело, но только после того, как они сами будут на безопасном расстоянии, вдали от огня202.

В Барселоне хотя и не царила атмосфера войны, и залпы пушек не слышались на площади Каталонии, как в Мадриде на Пуэрта дель Соль, тем не менее всех объяло нервное напряжение, только другого рода: думали не о бегстве, а о том, как помочь Мадриду. Становилось предельно ясно: если столица страны попадёт в руки фашистов, иностранные посольства всего мира признают правительство генерала Франко, и, таким образом, войну можно было считать оконченной. Для того чтобы обсудить создавшееся положение, Департамент обороны Женералитат созвал всех делегатов колонн, сражающихся в Арагоне. Многие из них, согласно недавнему декрету о милитаризации, уже щеголяли военной формой с соответствующими нашивками. Единственными, кто не изменил внешнего вида, оставались ответственные за колонны НКТ и Ровира, делегат милиций ПОУМ. Диас Сандино, а затем Сантильян доложили о тяжёлом положении Мадрида, а в итоге призвали к направлению подкреплений для обороны столицы. После их выступления воцарилась тишина, и взгляды присутствующих обратились к Дуррути; он, как и все, молчал. Тем не менее мысли и сердца участников заседания занимала одна забота — быстро прийти на помощь столице, которой угрожала опасность. Но они не приняли конкретных решений и не определили ни того, какие именно подразделения будут посланы, ни того, какого именно числа. Дуррути было предложено выступить по радио с обращением к защитникам города для поднятия их духа. Предполагалось, что такое выступление также положительно подействует на самих мадридцев. Наметили для радиовещания число — 4 ноября 1936 года.

Выйдя из зала заседания, Дуррути отправился на встречу со старым товарищем 20-х годов Маркосом Альконом. Они решили поужинать вместе с другими давними друзьями тех героических лет. О чём могли беседовать революционеры, оставшиеся верными делу? Все они, каждый по-своему, боролись с тенденцией бюрократизма в комитетах. Дуррути сказал своим друзьям, что его пугали: быстрое продвижение контрреволюции и вред, наносимый бюрократизмом в рядах НКТ И ФАИ. Он сказал, что собирался изобличить эту тенденцию в выступлении, которое ему предложили сделать. Маркос Алькон добавляет:

«Я прекрасно помню, как подействовало это выступление на многих товарищей, “ответственных” в НКТ и ФАИ, и тем более запомнилась мне та паника, которую почувствовали политические круги Каталонии. Дуррути заставил их подпрыгнуть от страха, когда, используя весьма суровую лексику, объявил: какие бы попытки удушения революции они ни предприняли под предлогом действия бесцветного антифашизма, им это не удастся. Я не преувеличиваю — многие свидетели показывают: напечатанный в газетах текст, хотя и сохранил жёсткий тон, был подвержен цензуре, включая конфедеральные печатные органы. Я могу заверить, что опубликованное выступление совсем мало походило на слова, произнесённые Дуррути; они звучали как настоящие пощёчины в адрес тех, кто использовал революцию в собственных целях. Такие обрезки и аранжировки текста местами превращают его в нечто нелогичное, но всё равно остаётся его дух — жёсткий, суровый и, несмотря на всё, — обдуманный»203.

Ниже мы приводим упомянутое выступление:

«Трудящиеся! Я обращаюсь к каталонскому народу — этому великодушному народу, который четыре месяца назад смог разрушить заслон военных, желавших подмять его своими сапогами. Я привёз вам приветствия братьев и товарищей Арагона, стоящих в нескольких метрах от Сарагосы, им оттуда видны башни Пиларики204.

Несмотря на угрозу, нависшую над Мадридом, нельзя забывать: народ, как один, встал на борьбу, и ни за что на свете его не заставят отступить.

Мы будем стойко бороться на линии фронта Арагона, отражая атаки фашистов, и обращаемся к нашим мадридским братьям, чтобы сказать: не сдавайтесь! Милиции Каталонии смогут выполнить свой долг, как и в те дни, когда все разом вышли на улицы Барселоны, чтобы покончить с фашизмом.

Рабочие организации не должны забывать о настоятельном долге в эти моменты. На фронте, как и в траншеях, живут лишь одной мыслью, одной целью. Взгляд устремлён только вперёд, с единой целью — победить фашизм.

Мы просим народ Каталонии покончить с интригами, с внутренней борьбой; станьте выше обстоятельств; оставьте склоки и политику и думайте о войне! Долг народa Каталонии — соответствовать усилиям тех, кто сражается на фронте. Нет иного выхода, все должны быть мобилизованы! И пусть не думают некоторые, что будут мобилизованы, как всегда, другие. Если трудящиеся Каталонии должны взять на себя ответственность бороться на линии фронта, пришёл момент каталонскому народу потребовать жертвы от жителей городов. Необходимо эффективно мобилизовать всех трудящихся тыла, потому что мы, уже сражающиеся на линии фронта, хотим знать имена тех, кто стоят позади нас.

Пусть сейчас никто не думает ни об увеличении заработка, ни о снижении продолжительности рабочего дня. Долг всех рабочих, в особенности членов НКТ, — жертвовать собой, работать по мере необходимости.

Я обращаюсь к организациям и прошу их оставить споры и взаимные подножки. Мы — фронтовики — просим об искренности, а особенно просим об этом НКТ и ФАИ. Мы просим руководителей быть искренними. Эта война ведётся при отягчающих обстоятельствах современной войны, и Каталония платит большую цену. Руководители должны понять: если эта война затянется надолго, нужно приступить к организации экономики Каталонии.

Если правда то, что борьба идёт за высшие цели, вам докажут это “милисьянос”, которые краснеют, когда видят в прессе сообщения о сборe средств для них, когда видят эти листовки с просьбами помощи для них. Они краснеют, потому что, когда пролетают фашистские самолёты, они сбрасывают фашистские газеты, в которых можно прочесть о таких же сборах средств и таких же советах.

Если вы хотите устранить опасность, всем нужно создать гранитный забор.

Мы, сражающиеся на фронте, хотим иметь позади себя ответственных людей и гарантию. Мы требуем, чтобы именно организации заботились о наших жёнах и наших детях.

Если декрет о милитаризации был принят для того, чтобы насадить железную дисциплину, то тут совершена ошибка, и мы приглашаем тех, кто составил этот декрет, прийти к нам и посмотреть на наши моральные устои и нашу дисциплину, и потом мы сравним её с моралью и дисциплиной в тылу.

Можете быть спокойны: на фронте нет ни хаоса, ни нарушений дисциплины. Мы все несём ответственность и осознаём ценность доверенного нам. Можете спать спокойно. Но мы покинули Каталонию и доверили вам экономику. Возьмите на себя ответственность, будьте дисциплинированными. Давайте не будем нашей безответственностью провоцировать кроме этой войны, ещё одну гражданскую войну… уже между нами.

Если каждый из вас думает, что его партия — наиболее мощная для того, чтобы диктовать свою позицию, то ошибается, потому что перед лицом фашистской тирании мы должны противопоставить одну силу, должна существовать одна организация, с единой дисциплиной.

Ни за что на свете фашистские тираны не пройдут по нашей земле. Это наш фронтовой лозунг. Мы говорим им: “Не пройдёте!” А вам: “Они не пройдут!”»205

Речь Дуррути имела, как все его выступления, двойной эффект: рабочим ещё раз было доказано, что Дуррути не изменял своей революционной сущности; a что касается бюрократов и политиков, их представления освежились — в том смысле, что если было много таких, как Дуррути, то, что бы они ни предпринимали, революционеры возьмут верх. Как говорят в народе, имея в виду неразрешённую ситуацию, «мяч всё ещё лежит на крыше».

Что касалось Мадрида, то там «мяч тоже всё ещё лежал на крыше». 4–5 ноября колонны фашистов приближались к Мадриду. Генералу Вареле были сданы населённые пункты: Леганес, Алькоркон и Хетафе. «Хунта де Бургос» (иными словами, правительство, сформированное фашистами) была уверена в сдаче Мадрида и уже приготовила список деятелей для будущего управления столицей Испании. Мартинес Анидо, занимавший в Хунте пост министра внутренних дел, заявил, что в Валенсии, Мадриде и Барселоне вместе взятых будут расстреляны два миллиона «красных». Но ни заявления Мартинеса Анидо, ни пушечные раскаты возле Мадрида не явились причиной психологического феномена среди «милисьянос». До сих партизаны, хотя и сражались храбро, терпели поражение от современно вооружённой армии фашистских генералов. И бежали, бежали, воображая какую-то чудесную преграду, которая вдруг встанет между атакующими и обороняющимися. В таком бегстве они подошли к Мадриду, и отступать уже было некуда... А кроме того, перед ними вставал невозможный сценарий: женщины, дети, старики бросились на строительство баррикад, что означало: никто не собирался покидать Мадрид.

Такая массовая реальность, казалось, служит упрёком всем беженцам. Все силы, которые до этого отступали, приготовились к сопротивлению. А так как нужно было умереть, то лучше было умереть, убивая. Ожидаемое чудо наступило.

В зале Совета Министров царила паника. Ларго Кабальеро, приняв патетическую позу, предложил немедленное отступление в Валенсию. Это было первое заседание Совета Министров с участием конфедеральных министров НКТ. Приступить к карьере министров, поспешно покидая Мадрид, никому не представлялось хорошим началом деятельности: ни министрам НКТ, ни даже умеренным. Все они, согласившись вступить на эти посты, переживали внутренний раскол; даже Пейро позднее напишет, что «для НКТ, перед тем как пойти на такие меры, существовал другой выход». Кроме того, они знали: их назначение поднялo много шума в рядах НКТ, потому что проведённая процедура была не совсем правильной. А если ко всему этому добавить бегство из Мадрида, то они знали: простые члены организации никогда не простят им. Впоследствии НКТ для оправдания своего входа в состав правительства заявила: «Мы абсолютно уверены: товарищи, избранные для того, чтобы представлять НКТ в правительстве, смогут выполнить свой долг и справятся с возложенной на них миссией. В них нужно видеть не простых людей, а бойцов, революционеров на благо победы антифашизма...»206.

Бойцы и революционеры после первой атаки покидали поле боя, участвуя в карнавале вместе со всеми персонажами, крупными и мелкими, которые при залпах пушек не знали куда себя девать от страха? Ни за что!

«Уйти? Нам? — задал вопрос Гарсия Оливер в адрес Ларго Кабальеро от имени четырёх членов организации. — Но мы только что прибыли! Нет! Правительство должно оставаться в Мадриде, а министры, как истинные уполномоченные комиссары, должны вдохновлять всех на борьбу и даже сражаться на баррикадах».

Все без исключения министры, и среди них — коммунисты с ужасом посмотрели на этого безумца, который просил их выйти на баррикады... Затем они обратили свой взгляд на премьер-министра: выражение его лица ясно говорило об раздражении. Ларго Кабальеро опять взял слово, призывая министров от НКТ «вести себя разумно». Гарсия Оливер подтвердил ранее сказанное, его позиция ставила правительство в мёртвую точку. Что делать? Ларго Кабальеро предложил четверым министрам НКТ переговорить наедине: он повторил: голосование должно быть единогласным. Четвёрка министров НКТ покинула зал, чтобы посоветоваться в отдельном помещении.

Все поддерживали уже высказанную позицию, она не подлежала изменениям. Однако, так как необходимо было найти выход из создавшейся ситуации, решили позвонить в Национальный комитет НКТ, чтобы посоветоваться с организацией. Орасио М. Прието ответил: «Не сдавать позиции, но, если создастся угроза кризиса, уступить...» Вновь Гарсия Оливер подтверждает указанную позицию, Ларго Кабальеро отвечает; переговоры зашли в тупик... В помещении сгустился воздух... Как покончить с этими сумасшедшими из НКТ? Министры выходили из себя, и представители партии Мануэля Асаньи уже в полный голос упрекали Ларго Кабальеро в том, что он ранее настойчиво требовал включения анархистов в правительство.

«Смотрите, каких невменяемых вы ввели в кабинет!»

Опять министры, члены Конфедерации, уединились на совещание. Снова позвонили Орасио М. Прието, он на этот раз ответил:

«Голосуйте “за” и потом сразу же возвращайтесь в Мадрид».

Когда Гарсия Оливер встал, чтобы сообщить о результате совещания, воцарилось глубокое молчание. Тишину нарушило его заявление: «НКТ — за эвакуацию правительства». В зале ясно послышался всеобщий вздох облегчения207. С того самого момента всё завертелось в сумасшедшем ритме. Одержимость была общей: уехать, и как можно скорее.

Обстановка на улицах города контрастировала с жалкой атмосферой заседания Совета Министров. НКТ и ВСТ опубликовали манифест, который вкратце выражал: «Свобода или смерть!» Радиостанции по нескольку раз передавали импровизированные выступления, призывающие к обороне. В городе выступали ораторы, они горячо убеждали взять в руки оружие, и многие требовали выдать им винтовки. Энтузиазм превратился в коллективную горячку, и когда дело доходит до этого, идёт в расчёт не отдельно взятый человек, а вся толпа. Дыхание было единым, общим, потому что в воздухе предчувствовалась угрожающая всем погибель.

Как только начало темнеть, правительство организовало свой побег; причём это было не организованной эвакуацией, а настоящим бегством. Ларго Кабальеро приказал командующему его Главного штаба передать необходимые приказы генералу Миахе, которого назначили ответственным за площадку Мадрида, а генерала Посаса — за армию Центра. Эти приказы в письменном виде были запечатаны в отдельные конверты с сургучными печатями и сопровождались инструкцией: «Не открывать ранее 6 часов утра 7 ноября».

Правительство бежало по шоссе на Валенсию, через Таранкон — посёлок, расположенный в 40 км от столицы. Там находились остатки подразделения, которое вело бои в Сигуэнсе. Ответственным делегатом там был анархист Вильянуэва. Ни он, ни его люди не знали ничего о том, что происходило в Мадриде, но ранее получили строгие приказы от Комитета обороны: препятствовать выезду автомобилей из столицы и обезоружить всех проезжающих через этот контрольный пункт.

«Из Мадрида выезжает длинный караван машин. В них едут трусы, бегущие от опасности. В Таранконе “милисьянос” с винтовками в руках останавливают автомобили. Между ними происходит такой диалог:

— Куда вы направляетесь?
— В Валенсию.
— Зачем?
— Спецзадание!

Именно сейчас время для спецзаданий. Все слабые духом нашли для себя особое задание. “Милисьянос” не уступают:

— Вы — трусы! Возвращайтесь в Мадрид!

Некоторые, пристыжённые, поворачивают назад. Другие настаивают на проездe.

— Ладно, только оставьте оружие. В Валенсии оно вам ни к чему. В одном из автомобилей подъезжает Педро Рико. Он сидит в машине сжавшись в комок, на лице — паника. “Милисьянос” смеются над ним:

— И ты хочешь сбежать, трус!”

Педро Рико — мэр Мадрида. Он пытается оправдаться, но один из “милисьянос” перебивает:

— Нам надо бы поставить тебя лицом к стенке!

Ему удаётся сбежать. Разворачивается к Мадриду, вслед ему слышны смех и язвительные шутки. Когда он прибудет в город, попросит убежищеа в одном из иностранных посольств.

Глубокая ночь. Хосе Вильянуэва командует контрольными группами. Это худощавый, решительный человек. Он сражался в гарнизоне Монтанья, в Гвадалахаре и Сигуэнсе. Когда рассветёт, он отправится со своими бойцами к Мадриду для поддержки в его обороне. Он будет сражаться в Каса дель Кампо и погибнет в суровой битве при Теруэле.

Подъезжает караван машин. “Милисьянос” останавливают их. Слышен крик:

— Пропустить! В автомобилях едут министры!

Все пассажиры должны выйти из машин. Один из них подходит к Вильянуэве:

— Это недопустимый произвол. Я — министр иностранных дел и направляюсь в Валенсию.

Вильянуэва отвечает:

— Ваш долг министра — быть рядом с народом в тяжёлые для него моменты. Ваше бегство деморализует бойцов.

Обнаружили ещё троих или четырёх министров. Речь идёт о коммунистах Хосе Эрнандесе, Висенте Урибе, и также с ними Хуан Лопес — министр от НКТ. Вильянуэва забирает у них оружие и проводит в отдельную комнату. Один из них с испугом спрашивает:

— Что вы будете делать?

— Если бы зависело от меня, — отвечает Вильянуэва, — то я повёл бы завтра всех вас вперёд, в атаку...

— Это варварство!

— Хуже было бы поставить вас к стенке — именно этого вы заслуживаете»208.

Сиприано Мера, следовавший через Таранкон в Мадрид, остановился там, чтобы поговорить с Фелисьяно Бенито (тот возглавлял командный пункт в этом посёлке), но там ему доложили, что Фелисьяно выехал по требованию Эдуардо Валя в Мадрид. Именно тогда он решил узнать у Вильянуэвы, что нового:

«Вильянуэва сообщил мне, что арестовал несколько человек, бежавших из Мадрида в Валенсию: генерала Асенсио209, заместителя секретаря Министерства обороны; социалиста Альвареса дель Вайо — государственного министра; нашего товарища Хуана Лопеса — министра торговли; генерала Посаса, который сказал, что ему приказано установить командный пункт в самом Таранконе210, и ряд других...

(…)

Там я вышел на связь с Валем, в Мадриде... рассказал ему о совершённых арестах и спросил, что делать с задержанными... Валь ответил, что немедленно выезжает в Таранкон.

(...)

Где-то в два часа ночи в Таранкон прибыл товарищ Валь вместе с генеральным секретарём НКТ Орасио М. Прието, который тоже был одним из эвакуирующихся (...) Валь сказал нам, что в связи с положением, в частности в Мадриде, каждый должен занять соответствующий пост. Иными словами, он говорил об арестованных деятелях; пусть они едут в Валенсию — там теперь будет находиться кабинет министров. Кроме того, он информировал нас о том, что товарищи, представляющие нас в правительстве, высказались против эвакуации из Мадрида и переезда в Валенсию, но ввиду того, что большинство придерживались другого мнения, нужно было согласиться с ними. Он добавил:

— Так что, товарищи, опять нам придётся уступить. Пусть едут»211. Важность только что поведанного эпизода состоит в том, что в нём выделяются факты несоблюдения дисциплины, благодаря которым Мадрид был спасён. Это ясно указывает, что в реальной жизни люди не могут вести себя как автоматы, они обязаны думать. Вернёмся к ранее описываемым событиям.

Миаха получил приказ не открывать конверт ранее, чем в 6 часов утра 7 ноября. То былo явно абсурдное распоряжение, принимая во внимание ситуацию в Мадриде и новый пост генерала Миахи, который он должен был немедленно занять. Этот офицер ничего не предпринимал — проклятый конверт так и оставался нераспечатанным. Но наконец он решил, что его пассивность не имела никакого смысла, когда уже шли бои в Карабанчеле, и в любой момент фашисты могли прорвать оборону и занять Пласа дель Соль. Тем временем Миаха назначил Висенте Рохо Луча командиром своего главного штаба. Однако по его первым шагам уже можно было судить о полнейшем беспорядке: никто ничего не знал, и даже с точностью не было известно о местонахождении защитников Мадрида. Нужно было организовать всё с нуля. Ввиду создавшейся ситуации Миаха не стал ожидать и в 23:00 открыл упомянутый конверт. К его великому удивлению, письмо в конверте предназначалось не для него, а для генерала Посаса. Таким образом, генерал Посас также получил не тот конверт. Но где же был Посас? Посас находился в Таранконе, под арестом Вильянуэвы, но Миаха ничего не знал об этом. И именно тогда — после того, как Сиприано Мера сообщил Эдуарду Валю, что Вильянуэва задержал генералов Асенсио и Посаса, — Валь, с целью информировать Миаху о случившемся, также довёл до его сведения, что Посас находился в Таранконе. Благодаря инциденту Миаха смог обменяться конвертами с Посасом212.

В ту ночь 7 ноября борьба была суровой, и впервые «милисьянос» сражались упорно, не отступая. По громкоговорителям пeредавались обращения к бойцам, вдохновлявшие их: «Мадрид станет могилой фашизма». Местная профсоюзная федерация НКТ по радио передала призыв:

«Мадрид, свободный от министров, уполномоченных и “туристов”, чувствует себя уверенным в своей борьбе (...). Народ, мадридский рабочий класс не нуждается во всех этих туристах, которые отправились в Валенсию и Каталонию. Мадрид без министров станет могилой фашистов. Вперёд, “милисьянос”! Да здравствует Мадрид без правительства! Да здравствует социальная революция!» В Валенсии заявление НКТ и ФАИ звучало ещё более радикально: «Наш очаг, наш хлеб — женщинам, детям, старикам и раненым Мадрида. Но трусам и дезертирам, прогуливающимся в Мадриде, щеголяя оружием, — наше презрение. Товарищи, объявим им бойкот и превратим их жизнь в ад!»213

Реакция НКТ в Мадриде, Валенсии и Барселоне отвечала революционному настроению самого народа, который во время всех ключевых моментов истории занимает более левую позицию, чем его руководители.

Именно в этой атмосфере всеобщего недовольства Дуррути обратился по радио к народу (мы привели его речь в тексте). Его настроение совпадало с настроением рабочих масс, и такое совпадение могло лишь способствовать более радикальной позиции народа. За несколько часов популярность Дуррути стрелой поднялась вверх, превращая его в деятеля, разделяющего мысли простых людей. Дуррути говорил вслух о том, что чувствовал рабочий класс: «Война, которую мы сейчас ведём, служит для подавления противника на линии фронта. Но только этого противника? Нет! Враг также тот, кто препятствует революционным завоеваниям, и кто находится среди нас; его тоже надо разрушить».

Многие использовали те же самые слова и выражения, что и Дуррути, но имелось одно различие, и народ уловил его. У Дуррути теория и практика шли бок о бок. Дуррути говорил «нет» милитаризму и оставался верен этому принципу, не маскируясь в военного. Он говорил «нет» привилегиям и жил среди «милисьянос» как один из них. Он боролся за бесклассовое общество, и каждодневная жизнь в его колонне более всего соответствовала этой модели. Авторитет Дуррути заключался в его последовательности революционера.