XIII. Революция в Испании.

(Liberté. 1868. № 66)

Мы недостаточно знаем Испанию для того, чтобы судить о совершающихся там событиях с тем хладнокровием и догматическим тоном, которым стараются сохранить большинство наших газет. Об испанцах обыкновенно говорят, как об выродившемся народе, движения которого в настоящее время проявляются только в форме бессознательных судорог.

Значительное число восстаний, энергическая деятельность партий и военный характер движений пугает наши умы, привыкшие по своей натуре, развращённой формализмом, к медленному развитию. Видя, сколько энергии потрачено совершенно тщетно в продолжении шестидесяти лет, так как, по-видимому, всё указывает на возвращение старых порядков, невольно представляется, что Испания как бы катится по наклонной плоскости и придёт, наконец, в состояние диаметрально противоположное современной цивилизации. Что мы видим в Испании, начиная с 1808 года, ознаменованного гигантским, великим восстанием против нашествия французов? В 1820, 1840 и 1848 годах мы видим три революции, но все они кончаются поражением, и монархическая власть утверждается на развалинах, по-видимому, ещё крепче, чем прежде. Помимо этих главных, всеобщих движений, бесчисленные военные мятежи, так называемые пронусиаменто, периодически волнуют страну, возводят или низвергают министров, но не оказывают никакого решительно влияния на политический и социальный строй испанского народа. Все эти события с первого взгляда делают впечатление невообразимого хаоса, кажутся результатом случая и человеческого произвола, удобной почвой для отважных людей, полагающих в такие времена возможность на мгновение возвыситься над толпой, но колесо фортуны поворачивается, вчерашний победитель раздавлен, и в этом стремительном движении ничто неспособно устоять, исключая разве монархии, всегда сильной и могущественной, и составляющей, по-видимому, как бы ось Испании. Когда подумаешь затем в каких руках находится в продолжении шестидесяти лет монархическая власть, поневоле является вопрос, не стоит ли народ, подчиняющийся такому учреждению, ниже других народов.

От идиота Карла IV, корона переходит к подлецу и плуту, Фердинанду VII. За ним следует Кристина, влюблённая в лейб-гвардейца Муньоса, для которого она продаёт всё, даже бриллианты короны; а законной наследницей такой матери должна была сделаться Изабелла II, предпочитающая в Сан-Себастьяне отказаться скорее от власти, чем от своего интенданта Нафори, имя которого заключается длинный ряд имён её фаворитов.

В истории найдётся только одна женщина, могущая поспорить относительно репутации с Изабеллой II, – это Мессалина.

Таковы первые впечатления, получаемые при изучении современной истории Испании.

Большинство публицистов, к сожалению, ограничиваются таким поверхностным взглядом. Они не замечают, что все эти движения связываются общей нитью в правильный ряд, выражающий постоянное развитие; они не понимают, что весь ряд этих государей, по очереди занимающих престол, есть не что иное как мишурной образ прошлого, что они настолько же представляют собой действительные идеи народа, насколько изображения наших святых служат выражением действительных забот наших работников и крестьян.

В Испании монархия, может быть, более близка к окончательной своей смерти, чем в наших северных странах, так как там она вынуждена для поддержания своей власти прибегать к постоянной энергичной деятельности, к постоянным насилиям. Ведь в политике реакция равносильна деятельности. Если все испанские монархи, начиная с Фердинанда VII, могли держаться только благодаря тому, что поддерживали свою власть при помощи системы самого циничного макиавеллизма, так это потому, что они понимали энергичные республиканские стремления подвластного им народа.

Как современная Франция считает своё действительное существование с 1789 года, так и новая Испания начинается лишь с 1808 года. После трёх веков тяготевшего над ней беспримерного в истории деспотизма, она пробудилась от своего оцепенения при нашествии Наполеона, и начиная с этого времени в ней продолжается постоянная работа идей, благодаря которым ни один год не проходит для неё совершенно спокойно.

Действительно движение 1808 года было не только могучим отпором против чужеземного нашествия. После временного отречения монархической власти, испанский народ, соединившись в хунты, сумел создать конституцию 1812 года, самую либеральную из всех конституций Европы, не исключая конституции английской и нашей (бельгийской).

Рассматривая конституцию 1812 года, мы видим, что король только два раза может противопоставить своё вето законам, принятым кортесами. На третий раз министры обязаны внести их в свод законов и приводить в исполнение помимо санкции государя.

Каждый испанец с 21 года своей жизни делается избирателем, а с 25 лет сам может быть избираем; король приносит присягу верности конституции и признаёт за народом право восстания, в случае если он нарушит свою клятву.

В предисловии к конституции, испанский народ объявляет себя самодержавным; он «создаёт для себя законы, способные гарантировать каждому свободу и благосостояние…»

Федерация признаётся основанием политической организации. Уже одна эта идея ставит испанскую конституцию 1812 года выше всех наших централистских конституций.

Только исходя от этого времени, можно понять смысл позднейших движений испанского народа, точно также, как необходимо знать события 1789 года, чтобы понять Францию девятнадцатого столетия.

Конституция 1812 года с этих пор становится постоянной целью политических движений испанского народа. В 1820 году Риего, Кирога и другие вожди провозглашают её, и Фердинанд VII ради спасения своей жизни принужден принести ей присягу верности.

Благодаря вмешательству Франции, он нарушает свою клятву и приказывает повесить Риего; но в 1835 году милиция и армия после сожжения двух тысяч монастырей, опять-таки провозглашают конституцию 1812 года и Мендисабаль, министр-реформатор действует в духе революционных законов.

После долгих годов междоусобной династической войны между Кристиной и Дон Карлосом, прямым представителем законной наследственности, конституции 1837 года возвращается к принципам 1812 года; это доказывает, как сильно отпечатлелись идеи первой революции в сердцах испанцев.

В 1840 году является первое республиканское пронунсиаменто. Это движение также опирается на конституцию 1812 года, впрочем, расширяя её; после изгнания Кристины, оно подавляется, но уже овладевает всеми свободомыслящими умами Испании и организует с этого времени обширную пропаганду.

После этого не удивительно, что несмотря на ретроградную конституцию 1845 года и после революции 1848 года, республиканизм сумел пережить реакцию 1851 года и в настоящее время всё более и более приобретает в Испании значение самого серьёзного движения.

Идея этого движения выражается не в одном формальном республиканизме; с 1848 года возник социализм и сделался, благодаря, вождям движения Ордасу, Камара, Сервера. Тенадасу и другим, истинным основанием республики.

Несмотря на то, что движение 1854 года, главными вожаками которого были Дульче-и-Гарай, О’Доннелл и Медлина, привело к реакции несмотря на то, что в 1859 и 1861 годах республиканцы подверглись самому страшному избиению, идея самодержавия народа с каждым днём распространялась всё шире и шире, так что в настоящее время республиканизм под вилянием социальных идей не только окончательно превратился в федерализм, но даже люди, бывшие сначала преданы монархии, как например Прим и другие, пришли к убеждению, что им осталась единственная возможность сохранить своё влияние – присоединиться к прогрессивной республиканской партии.

Основываясь на принципах конституции 1812 года, испанская мысль, несмотря на преследования давивших её правительств, последовательно подвигалась вперёд, и теперешняя революция или погибнет, или же приведёт Испанию к федеральной и социальной организации[51].

По крайней мере таков тот вывод, который мы можем извлечь из истории этой великой страны, до сих пор так дурно понимаемой.

Обыкновенно говорят, что движения Испании ограничиваются военными пронунсиаменто.

При этом забывают о движениях 1812, 1820, 1840 годов, движениях чисто народных. Сегодня торжествуют возмутившиеся генералы, а завтра испанский народ, обманутый прежними правительствами, вспомнит свои прошлые предания, и возмущения, имевшие вначале военный характер, станет истинно демократическим. Кроме того, надо заметить, что войско в Испании совсем не то, что у нас. Со времени восстания 1808 года, когда во главе армии были поставлены такие люди, как Мина, бывший работником, Мансо – мельник, Хауреги (Jauregui) – пастух, Л’Эмпичинадо – конюх, испанская армия, испанская армия никогда не знала той дисциплины, которая составляет существенную основу наших войск.

Все революционные идеи прежде всего находят себе защитников в армии; в Испании она имеет значение политической корпорации, в которой солдаты гораздо более руководствуются своими собственными убеждениями, чем приказаниями генералов. Это байонеты, но байонеты истинной интеллигентные.

Для Франции, например, было бы величайшим счастьем, если бы её армия вместо того, чтобы служить орудием в руках какой бы то ни было власти, организовалась бы по образцу испанской армии. Тогда бы не было ни 14 июня, ни 2 декабря, мексиканская и римская экспедиции были бы невозможны, не существовало бы империи.

Как в Испании настроение армии помешало правительству вмешаться в дела Мексики, так и во Франции войско сделалось бы гарантией свободы, между тем как теперь граждане трепещут перед полумиллионом вооружённых людей, составляющих гвардию Наполеона III.

Из всего этого не следует, чтобы мы не понимали, что одни гражданские, народные движения плодотворны; но вместе с тем нельзя не заметить, что начиная с вандемьера[52] и фруктидора[53] гражданские движения были подавляемы военными реакциями.

Видя, следовательно, до какой степени солдаты известной страны проникнуты народными принципами, мы должны заключить, что в их прогрессивных и республиканских пронунсиаменто выражается гарантия народных прав, возможность для народа осуществить свои планы, не встречая в военном элементе постоянного противника, как это бывает в наших странах. Где же тут основание отчаиваться в будущем Испании?

В продолжении шестидесяти лет испанский народ развивается на основании идей, весьма сходных с идеями Франции 1789 года. Обе эти страны глубоко революционны; обе они после первого провозглашения новых принципов прошли через огонь страшных движений и реакций, но где бы ни восторжествовала в настоящую минуту революция, во Франции или Испании, мы можем быть уверены, что каждая из этих стран, имеющих за собой такое великое прошлое, сумеет найти элементы лучшего порядка, и что в каждой из них восторжествуют принципы, с которыми согласятся все искренние сторонники свободы и справедливости.

Мы от всей души желаем, чтобы настоящее восстание в Испании восторжествовало; это торжество благотворно отразится в Италии и Франции. Когда испанский народ поднимет и крепит знамя федеральной республики, которая одна способна обеспечить ему спокойствие, Европа последует этому великому примеру, и победа наших принципов будет упрочена.