ПОСЛЕСЛОВИЕ

Историю, как известно, пишут победители. Именно им посвяще­ ны главные страницы в научных трудах — автобиографиях челове­ чества. Проигравшие удостаиваются в лучшем случае сухих упоми­ наний или примечаний, независимо оттого, насколько яростно и ярко отстаивали они свое дело, насколько близки они были к ус­ пеху. Поле битвы остается за победителем дважды: первый раз — в ходе событий, второй раз — в сознании и историографии. Историю подчиняют неумолимой дарвинисткой логике торжества сильней­ шего и тем обедняют, калечат ее. Для оправдания такого подхода было придумано знаменитое изречение: «История не знает сосла­ гательного наклонения». Что было — то было, что произошло — должно было произойти. Вопрос закрыт, страница перевернута навсегда.

К счастью, не все мирятся с тем, что целые пласты человечес­кой культуры забыты или должны, как «военный трофей», плестись за триумфальной колесницей в кортеже победителей. Задача исто­ рика, писал в эссе «О понятии истории» немецкий философ Валь­ тер Беньямин, состоит не только в том, чтобы рассказать, «как было», но и в том, чтобы прочувствовать и усвоить отторгнутые, но всегда скрыто присущие традиции, веяния и стремления, которые прорываются всякий раз снова и снова, как мессианский порыв, как будто бы из ниоткуда, из глубины полузабытого, но вечно вы­ зывающего смутную тоску «утраченного рая». Историк призван не только проследить события в их последовательности, но и «выде­ лить из однородного хода истории» такие поворотные моменты, когда это «уничтоженное возможное» прорывалось наружу. Толь­ ко это и позволяет оценить место и значение той или иной эпохи в развитии человечества [1].

Одним из таких узловых, поворотных моментов в минувшем столетии стал период между Первой мировой войной и Великим кризисом 1929—1932 гг. Это было время, во многом предопределив­ шее дальнейшие судьбы мира как минимум на весь последующий век. Русская революция 1917—1921 гг., окончание мировой войны и стремительный подъем массовых социальных движений в самой радикальной и масштабной их форме знаменовали собой реши­ тельное столкновение между противоборствующими исторически­ ми тенденциями: индустриально-капиталистической цивилизации с ее массовым производством и потреблением, торжеством наци­ онального государства, а затем — и глобального рынка, с одной стороны, а с другой, — отчаянным стремлением социальных «ни­ зов» остановить такое развитие, схватиться за то, что упомянутый уже Вальтер Беньямин именовал «стоп-краном» истории [2].

Попыткой остановить наступление мира гигантских трестов, концернов и банков стало, в частности, революционно-синдикали­ стское движение, которое возникло в различных регионах мира (прежде всего, в Европе и Америке) в начале XX века. Стремитель­ ные общественные изменения, вызванные переходом к индустри­ альному обществу, оказывались весьма болезненными для трудя­ щихся, принуждая их оставлять традиционные занятия и образ жизни и отправляться работать на фабрики, зачастую в тяжелых условиях, обрекая их на все более узкую специализацию и деква­ лификацию. Сознание людей с трудом переносило растущее от­ чуждение и атомизацию человеческой личности в возникавшем «массовом обществе». Сопротивление против этих тенденций опи­ ралось на еще сохранявшийся от доиндустриальных, ремесленно­ цеховых времен дух независимости, общинное и коллективизма, противостоявший фабричному деспотизму. Разделение труда еще не доходило до тейлористской фрагментации, и квалифицирован­ ным трудящимся вполне доступна была мысль о том, что они сами могут контролировать развитие производства. С другой стороны, государственные механизмы социальной интеграции еще не полу­ чили достаточного развития, социальная сфера почти полностью контролировалась институтами и организациями самих трудящих­ся (ассоциациями взаимопомощи, рабочими союзами, «биржами труда» и т.д.), которые нередко рассматривались как основа для возможной самоуправленческой альтернативы. Именно на этой ос­ нове сложилось массовое революционно-синдикалистское рабо­ чее движение. Профсоюзы понимались им как основная форма организации и борьбы наемных работников, как орган сопротив­ ления против власти предпринимателей и государства, инструмент «прямого действия», то есть непосредственного отстаивания трудя­ щимися своих интересов, не передоверяя его политическим парти ям, парламентам и лидерам. И в то же самое время, профсоюз вос­ принимался в революционном синдикализме не только как орудие в экономических и производственных конфликтах, но и как ос­ новное средство революционной борьбы: совершения всеобщей стачки, захвата предприятий трудящимися и создания нового, свободного общества, основанного на всеобщем самоуправлении работников [4].

Идейные искания синдикалистов нередко влекли их в самых различных направлениях. После Первой мировой войны они встали перед решающим выбором: покориться социал-демокра­ тическому профсоюзному большинству с его бюрократической организацией и реформистской практикой, примкнуть к больше­ викам, обещавшим соблазнительный, на первый взгляд, путь ра­ дикального захвата власти рабочим классом и строительства со­ циализма с помощью государства, или принять на вооружение идеи анархизма, идущие от бакунинского крыла Первого Интер­ национала. Именно те организации трудящихся, которые выбрали последнюю из этих трех возможностей, сформировали анархо-син- дикалистское движение. После ожесточенного противоборства почти во всех рабочих союзах они образовали в конце 1922 г. свой И нтернационал — М еждународную ассоциацию трудящ ихся (МАТ).

Анархо-синдикализм предложил свой вариант развития челове­ честву, стоявшему на распутье в тот ключевой период истории.

«МАТ, — подчеркивал ее секретарь А.Сухи в статье к 10-летию И н­ тернационала, — отличается от всех остальных течений современ­ ного рабочего движения как по своим целям, так и по тактическим средствам, которые применяют и хотят применять ее сторонники в борьбе против институтов существующей эксплуататорской сис­ темы. МАТ придерживается мнения, что реорганизация жизни об­ щества в социалистическом духе не может быть достигнута н и в результате политической деятельности каких-либо партий, ни по­ средством какой бы то ни было государственной организации. Если освобождение трудящихся должно быть делом самих трудящихся, то экономическое и социальное строительство нового общества также должно быть их собственным делом»1. Речь шла, иными сло­ вами, о пути общественной самоорганизации и самоуправления в ходе повседневной борьбы за права и интересы наемных работни­ ков и в деле создания нового, справедливого социального строя. Эта линия противостояла и либеральному капитализму, и рефор­ мистским планам «социального государства», и большевистскому курсу на полное огосударствление общества.

Анархо-синдикалистский Интернационал возник на спаде пос­ левоенной революционной волны. Социально-экономическая ста­ билизация 1920-х гг., которую в США не зря прозвали словечком

«просперити» (процветание), не дала его приверженцам больших шансов на осуществление своего варианта развития мира. Органи­ зации МАТ предупреждали, что наметившемуся прогрессу нельзя верить, что человечество еще ждут многочисленные страдания, включая грядущую новую мировую войну. Но далеко не все гото­ вы были прислушаться к Кассандрам социальной революции. От неудачных революционных сражений, когда прежде невозможное, несбыточное вдруг показалось возможным, остались лиш ь уста­ лость, измученность и глухое раздражение. Люди отложили в сто­ роны мечты и принялись выживать в суровых условиях послевоен­ ного кризиса и инфляции. Сначала «безмерное несчастье сделало нас людьми, — говорил один из героев немецкого писателя Ремар­ ка. — А теперь бесстыдная погоня за собственностью снова превра­ тила в разбойников»4. Экономические потрясения мирного време­ ни вначале заставляли воспринимать существующее общество как что-то нереальное, иллюзорное и преходящее. Какая уж тут реаль­ ность, если цены (как в Германии в 1923 г.) измеряются в милли­ ардах марок? Но потом «отвратительный карнавал кончился», «ги­гантский мыльный пузырь лопнул» [5], но общество не распалось. Наоборот, жизнь стала казаться все более стабильной, надежной, особенно по контрасту с предыдущими годами. Человек устал бо­ роться и страдать; он хотел, наконец, «просто» жить. Конечно, почти все понимали, что по-прежнему уже не будет, что мир необ­ ходимо сделать менее иррациональным, более подконтрольным человеческим желаниям и потребностям. Но надежды все чаще связывали не с самоорганизацией и революцией, а с защищеннос­ тью «свыше». Защиты все больше ждали от государства — суще­ ствующего, реформированного или деспотического (как в больше­ визме). Идея сильной разумной власти, казалось, никогда еще не была так разлита в воздухе, как в этот период. «Дух эпохи» выра­ зил в 1926 г. писатель К.Хиллер, призывавший к «логократии», гос­ подству «мудрых» над «незнающим» народом. Даже такой далекий от политики интеллектуал как архитектор Ле Корбюзье утверждал в те годы, что для осуществления градостроительных планов необ­ ходима сила, сравнимая с абсолютизмом XVII века [6].

Анархо-синдикалисты 1920-х годов сознавали противоречи­ вость переживаемого ими времени. «Никогда еще перед людьми не вставала столь однозначно неумолимая необходимость коренного преобразования, — писал Сухи. — И тем не менее, все яснее проявляется, что социализм как движение в его нынешней форме не дорос до этого»7. Большинство наемных работников в мире следо­ вало или за социал-демократами и другими сторонниками реформ, или за коммунистами-государствснниками. В Германии, во Ф ран­ ции и в Швеции к началу 1930-х гг. за анархо-синдикалистами шли лишь несколько тысяч или десятков тысяч рабочих; крупнейшие секции МАТ в Италии, Португалии, Аргентине были разбиты го­ сударственными репрессиями; в Мексике возобладала линия на компромисс с властью; в Великобритании и США сторонникам Интернационала так и не удалось обрести прочную почву под но­ гами. Лишь в Испании намечался новый подъем после падения диктатуры Примо де Риверы в 1930 г.

Тем не менее, анархо-синдикалисты не теряли надежды. «Ни­ когда прежде либертарный социализм не имел такого морального значения как сегодня, когда во всем мире свирепствует реакция, которая не только находит свою опору в правящих кругах, но и глубоко проникла в массы народов и наполняет их духом веры в государство..., — замечал один из инициаторов Интернационала Р. Роккер. — Пока МАТ сохраняет верность безгосударственному социализму, ее существование не только оправдано, но и крайне необходимо, каким бы большим или малым ни было число ее при­ верженцев по сравнению с партиями и направлениями авторитар­ ного социализма. Дело не в численности, а в духе движения, в том, что указывает в будущее и пробуждает новую страсть в сердцах униженных и оскорбленных, чтобы они оказались в силах найти путь, который приведет их к целине социализма»8. Борьба еще не была проиграна, исход ее еще не разрешился. Опираясь на десят­ ки и сотни тысяч своих реальных и потенциальных сторонников, анархо-синдикалисты рассчитывали повернуть ход истории в сто­рону социальной самоорганизации и самоуправления...

Крах послевоенного «процветания» произошел столь же внезап­ но, как и его начало. В пятницу, 24 октября 1929 г. резкое падение курса акций на нью-йоркской бирже стало началом глубокого эко­ номического кризиса в США, который в последующие годы охва­ тил весь мир: сначала более связанные с американской экономи­ ки центральной и южной части Западного полушария, затем — Германию, Великобританию, Францию и другие страны, за исклю­ чением СССР с его огосударствленной хозяйственной системой. Повсюду последствия спада оказались катастрофическими для масс: огромная, невиданная до тех пор безработица, нищета, голод и полный крах прежних стремлений и надежд. Казалось, старый мир вновь трещит по всем швам. Но не социальная революция ста­ла результатом этого распада, а новый взрыв эгоизма, национализ­ ма и упований на сильное государство. Ведь революции, говорил некогда Кропоткин, делают не отчаяния, а от надежды. Шанс опомниться (если он существовал) был упущен. Впереди были подъем фашизма, военные конвульсии и гекатомба Второй миро­вой войны.