IX

Невежество уменьшается, и эволюционисты-революционеры рассчитывают, что в близком будущем власть будет направляться знанием. У нас есть достаточное основание быть уверенными в лучшем будущем: несмотря на бесконечную сложность явлений, история дает доказательства, что элементы прогресса берут верх над элементами регресса. Обозревая все факты современной жизни, как те, которые свидетельствуют об относительном упадке, так и указывающие на движение вперед, мы констатируем, что эволюция с каждым днем приближает нас к тому всеобщему перевороту, мирному или насильственному, который принято называть «социальной революцией», и который будет заключаться главным образом в разрушении деспотической власти лиц и вещей и безусловном запрещении захвата отдельными лицами продуктов коллективного труда.

Фактом величайшей важности является возникновение Интернационала. Без сомнения, такая международная организация рабочих существовала в зародыше уже с того времени, как люди различных национальностей, с глубокой симпатией и ради общих интересов, стали помогать друг другу; теоретически она возникла уже с того дня, как философы XVII века во время революции провозгласили «права человека»; но права эти оставались простой формулой, и собрание, возвестившее о них миру, воздержалось от проведения их в жизнь: оно не смело даже отменить рабство черных в колонии Сан-​Доминго​ и уступило только после целого ряда восстаний, когда только этой ценой можно было сохранить колонию. Однако, Интернационал во всех цивилизованных странах находился тогда в процессе образования; сознательное же существование он ведет только со второй половины XIX века, и возник он в мире труда: «правящие классы» были здесь не при чем. Интернационал! Со времени открытия Америки и кругосветного плавания не было факта более значительного в истории человечества. ​Колумб​, ​Магеллан​, Эль-​Кано​ первые установили материальное единство земли; будущее же идеальное единство, о котором мечтали философы, начало осуществляться с того самого дня, как английские, французские и немецкие рабочие, забыв о национальных различиях и понимая друг друга, не смотря на различие языка, объединились для того, чтобы образовать свою особую, единую нацию, наперекор своим правительствам. В начале организация имела весьма скромные размеры; едва несколько тысяч человек объединилось в этой ассоциации, образовавшей как бы первичную клетку будущего человечества, но историки поняли чрезвычайную важность ​совершившегося​ события. И уже в первые годы существования международного общества рабочих, во время парижской коммуны, на примере низвержения Вандомской колонны можно было убедиться, что идеи Интернационала стали живой действительностью. Неслыханная ранее вещь: побежденные с энтузиазмом опрокинули памятник былых побед, не из низкопоклонства перед победоносными пришельцами, но для того, чтобы засвидетельствовать чувство глубокой симпатии к своим братьям, которых вели против них, и чувство негодования к начальникам и королям, обеих стран, ведших своих подданных на бойню. Для тех, кто с презрением хочет держаться в стороне от партийной борьбы, созерцая свысока ход событий, не было в этом веке более внушительного знамени времени, как это ниспровержение императорской колонны!

С тех пор она восстановлена, точно также, как восстановлена была и королевская власть в Англии после смерти Карла I и во Франции после смерти Людовика XVI, но мы знаем цену таким реставрациям; ящерицу можно окрасить в любой цвет, но при трении о землю краска с неё быстро сойдет, можно восстановить разрушенный храм, но этим не воскресишь ту веру, которая его воздвигла. Прошедшего нельзя реставрировать, также как нельзя избежать будущего. Законы всех стран преследовали Интернационал. В Италии он квалифицировался, как «ассоциация злодеев», во Франции против него были изданы «исключительные законы». Членов Интернационала наказывали тюрьмой и каторгой. В Португалии сурово преследовалось даже произнесение его имени. Жалкая предосторожность! Под тем или иным названием интернациональная федерация рабочих тем не менее всюду существует и развивается, становясь все более и более могущественной и солидарной. Какая страшная ирония судьбы! Все эти министры, администраторы законодатели и их прислужники легко одурачивают самих себя, запутываясь в своих собственных законах. Их оружие едва послужило им, как уже притупилось, утратило остроту. Они преследовали Интернационал, но не могли уничтожить естественного и инстинктивного взаимного сочувствия между мыслящими рабочими, все более и более соединявшего их чувства солидарности, все более и более тесного союза их против паразитических классов и народов—угнетателей. Такие законы делают только смешными тех важных и сановных особ, которые их издают. Жалкие безумцы, вы думаете справиться с морем!

Правда, оружие, к которому прибегают рабочие в своей освободительной борьбе, может показаться до смешного слабым, и в большинстве случаев оно действительно таково. Жалуясь на какую-нибудь вопиющую несправедливость, выражая свою солидарность с пострадавшим товарищем, требуя повышения заработной платы или уменьшения рабочих часов, они угрожают своим патронам бросить работу: как плебеи древнего Рима, они бросают свою работу и удаляются на «​Авентинскую​ гору». Их уже не удается вернуть на работу басней «о членах человеческого тела и желудке», хотя и нам ​благомыслящие​ газеты еще преподносят эту аналогию в подновленной форме; теперь стачечников окружают войсками в полном вооружении, с заряженными пушками и держат под постоянной угрозой расстрела; и это называется «охранять свободу труда».

И действительно, солдаты иногда стреляют в стачечников; кровь обагряет пороги мастерских и входы в шахты. Но если оружие и не пускается в ход, то голод не хуже делает свое дело: не имея никаких сбережений, лишенные кредита, рабочие оказываются перед лицом неумолимой судьбы; поддерживавшее их возбуждение, внушенное гневом и воодушевлением первых дней, скоро проходит, и под страхом смерти им приходится уступить, постыдно подчиниться предписанным условиям и с поникшими головами возвратиться в те самые копи, которые они еще вчера называли своей каторгой. Поистине, борьба неравная: с одной стороны, капиталист, совершенно свободный в своих действиях, не боящийся за свое благополучие; булочники и другие поставщики постоянно толпятся вокруг него, а солдаты охраняют вход в его жилище; все могущество государства и даже, в случае необходимости, помощь со стороны соседних государств — к его услугам. И с другой стороны толпа людей с поникшим взором, без малейшего проблеска надежды в будущем, сумрачных и голодных, бредущих в ожидании чуда!

И однако такое чудо иногда совершается. Какой-нибудь более внимательный к своим рабочим хозяин иногда приносится в жертву своими собратьями, не желающими быть солидарными с ним. Другой владелец завода или мастерской, сознавая свою явную неправду, уступает голосу совести или, вернее, общественному мнению. При небольших стачках, когда дело идет о незначительных потерях, или когда самолюбие могущественных финансовых баронов от этого не страдает, рабочие одерживают небольшую победу; какой-нибудь честолюбивый соперник иногда даже не отказывает себе в удовольствии сыграть дурную игру со своим коллегой, ставшим на дороге, и смертельно поссорить его с рабочими. Но в тех случаях, когда дело идет действительно о серьезной борьбе, в которой на карту поставлены огромные капиталы, борьбе, требующей крайнего напряжения всей энергии, там безграничное различие в ресурсах, которыми располагают ​борящиеся​ силы, отнимает у рабочих, обладающих только мускулами и правотой, всякую надежду на успех в борьбе с лигой капиталистов. Последние могут бесконечно расширять свои средства к сопротивлению, располагая, сверх того, всеми ресурсами государства и поддержкой транспортных компаний. Ежегодная статистика стачек доказывает нам неопровержимыми цифрами, что ​такие​ неравные столкновения чаще и чаще оканчиваются подавлением стачек. Стратегия в войне подобного рода в настоящее время достаточно определилась: лица, ​стоящие​ во главе крупных предприятий и компаний, хорошо знают, что в подобных случаях они свободно располагают капиталами других таких же обществ, войском и жалкой толпой полуголодных.

Таким образом историки современной эпохи должны признать, что, в зависимости от условий среды, практика частичных стачек, предпринимаемых толпой рабочих со сложенными руками, конечно, не представляет никаких шансов привести к социальному преобразованию. Но следует придавать значение не столько действительным фактам, сколько плодотворным идеям и тенденциям будущих событий. И идейное движение среди рабочих проявляется с такой силой, которая во много раз превосходит мелкую стачечную борьбу, в общем признающую и, следовательно, поддерживающую институт найма, т.-е. подчинение рабочих работодателям. В собраниях, где мысль отдельных лиц слагается в коллективную волю, увеличение заработной платы не провозглашается идеалом: на международных конгрессах рабочие всех стран единодушно высказываются за захват земли, заводов и фабрик, рассматриваемый уже как исходный момент новой социальной эры. В Англии, Соединенных Штатах, Канаде, Австралии раздается клич: «национализация земли!» и отдельные коммуны и даже само правительство в Новой Зеландии уже сочли за лучшее отчасти уступить народным требованиям. И разве в простонародных социалистических песенках и припевах настойчиво не выражается надежда на присвоение всех продуктов коллективного труда?

Nègre de l'usine,

Forcat de la mine

Ilote des champs,

Lève — toi, peuple puissant:

Ouvrier, prends la machine!

Prends la terre, paysan!

[Фабричный негр, каторжник копей, илот полей, поднимайся, могучий народ: рабочий возьми себе; машину, крестьянин возьми себе землю!]

Пробудившееся сознание рабочих не выливается в одних песнях. Стачки принимают порой ​агрессивный​, угрожающий характер. Это уже не простое проявление пассивного отчаяния, или шествие голодных людей, требующих хлеба: нет, подобные манифестации принимают уже оборот, весьма неприятный для капиталистов. Разве мы не видели, как рабочие в Соединенных Штатах в течение 8 дней были хозяевами всех железных дорог Индианы и части прибрежья Атлантического океана? А во время большой стачки лондонских грузчиков и носильщиков разве все доки не находились фактически в руках международной толпы рабочих, объединившихся в братский союз? В городке ​Вьенн​, близ Лиона, сотни рабочих и работниц, ткачи шерстяных фабрик, сумели благородно отпраздновать день 1-го мая, выломав ворота одной фабрики не как грабители, а как судьи: величественно и с религиозным воодушевлением они взяли ими самими вытканный кусок сукна длиной более 300 метров и спокойно разделили между собой, зная, что на общественной площади в это время уже стягивались целые бригады жандармерии, вызванные по телеграфу из всех соседних городов, чтобы ​атаковать​ и, может быть, даже стрелять в них; но они знали также, что этот акт захвата фабрики, коллективной собственности, захваченной капиталом, не будет забыт их собратьями по труду и страданиям. Они жертвовали собой ради общего блага, и тысячи людей поклялись следовать их примеру. В самом деле, не открывает ли это замечательное событие новую эпоху в истории человечества? Вот настоящая революция в благороднейшем смысле слова: и притом, будь сила на её стороне, она тем не менее могла бы остаться совершенно мирной.

Весь вопрос в том, насколько подобные действия осуждаются или оправдываются моралью рабочих. Склоняясь все более к их оправданию, она создала бы и соответствующие факты. Каменщик объявит своим выстроенное им здание, точно также как ткач взял себе вытканную им материю, а земледелец завладеет продуктами сельского хозяйства. Таковы надежды работника и таковы опасения капиталиста. И разве в лагере ​привилегированных​ уже не раздавались крики отчаяния, разве они уже не прибегали к крайним мерам самозащиты? Так, знаменитый заводь Гомстэда в Пенсильвании, выстроен, как настоящая крепость, по всем правилам современной науки, со всеми приспособлениями для защиты и отпора против рабочих. На других заводах эксплуатируется труд арестантов, охотно поставляемых государством за самую низкую плату; все усилия инженеров направлены к применению бездушной силы машин, управляемых автоматическими движениями несвободных и отупевших людей. И кто хочет быть благоразумным, должен расслаблять и увечить себя, содействуя таким образом торжеству более ловких и искусных: он отступает перед трудностями борьбы, которая все же скоро его настигнет.

С того времени, как только идея захвата проникнет во всю массу угнетенных, всякое событие, даже, ​по-видимому​, самое незначительное, может оказаться решающим толчком к социальному преобразованию, совершенно также, как одна искра взрывает целую бочку с порохом. И уже были предвестники этой великой борьбы. Так, когда в 1890 г. раздался призыв к празднованию «1-го мая», брошенный неизвестным лицом, может быть, каким-нибудь товарищем-австрийцем, мы видели, как быстро объединились рабочие всего мира, воодушевленные одной и той же мыслью. В этот день они доказали, что официально погребенный Интернационал ожил однако — и не по призыву вожаков, но под натиском толпы. Ни «мудрые советы» социалистов по должности, ни репрессивные меры правительства не могли помешать угнетенным всех народностей земного шара сознавать себя братьями и громко заявить об этом всему миру. А между тем, ​по-видимому​ дело шло о такой невинной и простой вещи, как платоническая манифестация, объединяющий лозунг, пароль для пропуска! Действительно, предпринимателями и правительством, при содействии самих вождей социалистического движения, удалось свести этот вещий призыв к ничего ​не значащей​ формуле. И не смотря на это, этот клич, этот установленный день по своей универсальности получили этическое значение.

Всякий другой призыв — внезапный, непроизвольный, непредвиденный — может привести к еще более неожиданным результатам. Сила вещей, т.-е. совокупность экономических условий, конечно, породит по тому или другому поводу и, может быть, самому незначительному, один из тех кризисов, которые воспламеняют даже равнодушных, и мы увидим, как вдруг забьет ​ключом​ та неистощимая энергия, которая долго накоплялась в человеческих сердцах от оскорблений, наносимых чувству справедливости, от ​неискупленных​ страданий и ​неутомленной​ ненависти. С каждым днем можно ожидать катастрофы. Увольнение какого-нибудь рабочего, ничтожная стачка, случайное убийство, могут послужить поводом к революции: дело в том, что чувство солидарности захватывает все ​большие массы, и всякое местное волнение грозит потрясти все человечество. Вот уже несколько лет, как по всем мастерским раздается новый лозунг: «всеобщая стачка». Лозунг сначала показался смешным, его приняли за пустую мечту, химеру, затем он повторился громче, и теперь он раздается с такой силой, что не раз уже заставлял содрогаться капиталистический мир. Нет, общая стачка и я разумею под этим словом не простое прекращение работы, но грозное требование всего, что должно быть достоянием рабочих, — нет, осуществление её не невозможно, оно стало неизбежным и, может, быть близким.

Английские, французские, бельгийские, немецкие, американские, австралийские наемные рабочие понимают, что от них зависит в один и тот же день отказаться от работы на своих хозяев, захватить заводы и фабрики в коллективное пользование и сознавая или, по крайней мере, предчувствуя это сегодня, почему не могли бы они завтра осуществить это, в особенности, если бы к стачке рабочих примкнули и солдаты? Газеты единодушно и весьма благоразумно замалчивают военные бунты и массовые уходы со службы. Консерваторы, решительно игнорирующие факты, несоответствующие их желаниям охотно склоняются к мысли, что подобная общественная гнусность невозможна, но массовое дезертирство, частичные мятежи, отказы стрелять — факты, часто повторяющиеся в плохо организованных войсках и случающиеся также в самых прочных военных организациях. Те из нас, кто помнит Коммуну, живо представляют себе еще и теперь, как разоружены были народом и легко склонялись на его сторону тысячи солдат, оставленных ​Тьером​ в Париже. Когда большинство солдат проникнется необходимостью стачки, то рано, или поздно представится возможность осуществления её.

Стачка или скорее даже только идея стачки, в самом широком смысле этого слова, приобретает особое значение в особенности тем, что она вносит солидарность в ряды борцов за свои права. Борясь за общее дело, они научаются любить друг друга. Но кроме того существуют и профессиональные организации, работа которых все в большей и большей мере также содействует социальной революции. Правда, ​такие​ ассоциации, объединение сил пролетариев, земледельческих или промышленных рабочих, встречаются с очень большими затруднениями вследствие недостаточности у них материальных средств: необходимость заработка, обеспечивающего существование, принуждает некоторых из них покидать родину, чтобы выгоднее продать свою рабочую силу, других оставаться на месте, соглашаясь на самые ​низкие​ условия, которые предлагаются нанимателями. Они порабощаются всеми способами и ежедневная работа не оставляет времени на размышления о будущем или на свободный выбор товарищей в жизненной борьбе. Таким исключительным образом им приходится осуществлять сравнительно скромное дело, носящее тем не менее по отношению к окружающему миру зародыши новой жизни. И действительно, в жизни рабочих мы наблюдаем многочисленные признаки будущей жизни, если условия благоприятствуют и если идеи проникли в социальные группы, принадлежащие к ​привилегированным​ классам.

Нас часто спрашивают с сарказмом о тех опытах более или менее коммунистических ассоциаций, которые уже делались в различных частях света, и мы плохо бы понимали дело, если бы ответ на такие вопросы нас хоть сколько-нибудь затруднил.

Действительно, история этих ассоциаций гораздо чаще говорит о неудачах, чем об успехах, в этих случаях не могло быть иначе, так как дело идет о полной революции, о замене труда индивидуального или коллективного в пользу одного — трудом всех для блага всех. Лица, ​вступающие в одно из таких обществ, организованное соответственно новому идеалу, сами еще не вполне освободились от предрассудков, старых привычек, закоснелого атавизма; они еще не «сбросили с себя ветхого человека». В своем «анархическом» или «гармоническом» мирке им постоянно приходится бороться против тех разлагающих и разъединяющих сил, которые представляют собой привычки, нравы, семейные связи, всегда очень сильные, дружба с льстивыми советами, любовь с её дикой ревностью, проявления суетного честолюбия, жажда приключений, страсть к переменам. Самолюбие, чувство достоинства могут еще некоторое время поддерживать новичков, но при первом разочаровании в них зарождается тайная надежда, что предприятие не удастся и они вновь погрузятся в мятежные волны внешней жизни. Напоминают о попытке поселенцев Brok-Tarn в Новой Англии, которые, оставаясь верными ассоциации только из привязанности к добродетели и верности своему первому влечению, тем не менее мечтали о том, что случится пожар, который разрушит у них общественные дворцы, освободив их таким образом от связывающего их клятвенного договора, хотя и не заключенного по монашеским обрядам. Очевидно, ассоциация была осуждена на гибель, хотя бы и не случилось пожара, которого втайне желали многие, потому что внутренняя воля членов общества находилась в противоречии с деятельностью их колонии.

Большинство коммунистических ассоциаций погибло по причинам аналогичным, т. е. неприспособленности к среде: они не управлялись, как казармы или монастыри, неограниченной волею духовных или военных властей, державших в безусловном повиновении подчиненных им солдат, монахов или верующих. С другой стороны у них не было развито достаточно то чувство глубокой солидарности, которое связано с уважением к другой личности, с умственным и художественным ​развитием​, с перспективой широкого и бесконечно ​развивающегося​ идеала. Случаи таких разногласий и ​распадений​ тем более возможно предвидеть, что колонисты, увлеченные миражем обетованной земли, направились в страну, совершенно отличную от их родины, где все казалось им чуждым, где приспособление к свойствам почвы, климату и местным нравам сопряжено было с величайшими испытаниями. Основатели фаланстерий, сопровождавшие вскоре после установления второй империи Виктора Консидерана по равнинам северного Техаса, шли на верную неудачу, предполагая поселиться среди народа с грубыми и жестокими нравами, которые не могли не шокировать утонченные чувства парижан, в особенности при соприкосновении с таким позорным институтом, как рабство черных, относительно которого, в силу местного закона, они не могли даже выражать свое мнение. Точно также попытка основать колонию ​Фриланда​ или «свободную землю», предпринятая под руководством одного австрийского доктора, в странах, известных только по неопределенным рассказам, и с трудом завоеванных после истребительной войны, могла казаться только смешной в глазах историков: наперед нельзя было сомневаться, что все эти разнородные элементы не могли объединиться в гармоническое целое.

Эти неудачи не должны нас смущать; последовательно повторяясь, они указывают на непреодолимое стремление социальной воли. Ни насмешки, ни неудачи не могут заставить отказаться от таких попыток. С другой стороны у всех на глазах пример «кооперативов» и других потребительных обществ, которые также вначале встречали затруднения, а теперь в большинстве случаев они достигли цветущего состояния. Без сомнения, большинство таких ассоциаций получили очень дурное направление, в особенности наиболее ​процветающие​, в том смысле, что достигнутое благополучие и желание увеличить прибыль разжигают корыстолюбие у членов ​коопераций​ или, по меньшей мере, охлаждают революционный пыл молодости. Это наиболее угрожающая опасность, так как человеческая природа склонна пользоваться малейшим поводом, чтобы избежать борьбы, сопряженной с риском. Легко уйти в свое «доброе дело», избегая вместе с тем тревог и опасностей, сопряженных с преданностью революционному делу во всей его широте. Говорят себе, что важнее всего способствовать успеху предприятия, с которым связана коллективная честь стольких товарищей, и понемногу вовлекаются в мелкую практику обыкновенной торговли. Имея вначале твердое намерение преобразовать мир, они невольно превращаются в простых лавочников.

Тем не менее, серьезные и искренние анархисты могут многому научиться у таких кооперативных союзов, во множестве возникающих повсюду, которые соединяются одни с другими, образуя все более растущий организм, захватывающий самые разнообразные области: промышленность, транспорт, земледелие, науки, искусства, развлечения; они стремятся даже образовать организм, охватывающий производство, потребление и ритм эстетической жизни. Научная практика взаимопомощи распространяется и облегчается, остается только придать ей её истинный смысл и нравственное значение, упростив всякий обмен услуг, сохранив только простую статистику производства и потребления вместо всех этих толстых книг с «приходом» и «расходом», сделавшихся совершенно бесполезными.

И такой коренной переворот не только близок к осуществлению, но местами уже и осуществляется. Однако совершенно излишне приводить примеры попыток, как кажется, все более и более приближающих нас к нашему идеалу, так как их шансы на успех могут возрастать только при условии молчания и если шум рекламы не смущает их скромного начала. Вспомните историю небольшого общества друзей, известного под именем «​Монтрейльской​ коммуны». Маляры, столяры, садовники, экономки, учительницы, соединились с целью работать только друг для друга, не давая никаких прямых расписок и не спрашивая совета ни у сборщиков податей, ни у сельских нотариусов. Кому нужны были столы или стулья, тот брал их у своего товарища, который их делал; у кого дом требовал окраски, — уведомлял об этом товарища, и тот на следующий же день приходил с кистью и ведром с краской. В хорошую погоду гражданки развешивали для просушки хорошее чистое белье или ради прогулки отправлялись за свежими овощами к товарищу садовнику, и ежедневно мальчуганы учились грамоте у учительниц, членов общества. Это было слишком хорошо! Подобный скандал надо было прекратить. Кстати, «анархистское покушение» испугало буржуазию и у министра, жалкое имя которого напоминает нам о «преступных сообществах», явилась мысль предложить консерваторам, пользуясь благоприятным случаем, издать декрет о массовых арестах и обысках. Смелые коммунары ​Монтрейля​ подошли под этот декрет, и наиболее виновные, т. е. самые лучшие, подверглись всем испытаниям, так называемого, секретного предписания.

Так была убита маленькая грозная коммуна; но не бойтесь, она оживет!