III

Период чисто инстинктивных движений теперь уже миновал: революции не будут уже совершаться случайно, потому что прогресс становятся все более и более сознательным и разумным. Животное или ребенок всегда кричит, когда его бьют, и вообще реагирует известным движением или ударом: так и мимоза складывает свои листья от всякого внешнего раздражения; но от этих непроизвольных движений далеко еще до систематической и упорной борьбы против гнета. Народам прежде казалось, что события следуют одни за другими без всякого порядка, но они наконец научились познавать связь между ними и их неумолимую логику, они начинают понимать, что и им также следует держаться известного образа действий, чтобы выйти победителями. Социальная наука, указывающая причины рабства и как противовес — средства освобождения, понемногу освобождается от хаоса противоречивых мнений.

Первый факт, разъясненный этой наукой тот, что никакая революция не может совершиться без предшествующей ей эволюции. Конечно, древняя история рассказывает нам о множестве так называемых «дворцовых революций», т. е. о замене одного короля другим, какого либо министра или фаворитки другим советником или новой фавориткой. Но подобные перемены, ​не имеющие​ ровно никакого общественного значения и ​касающиеся​ в действительности только отдельных личностей, могли совершаться без малейшего содействия со стороны народных масс: для этого оказывалось достаточно, чтобы нашелся наемный убийца с хорошо отточенным кинжалом, и трон будет иметь нового заместителя. Без сомнения, прихоть короля могла тогда вовлечь королевство и толпу подданных в непредвиденные авантюры, но народу, привыкшему к послушанию и покорности, оставалось только сообразоваться с желаниями свыше: он не пытался выражать свое мнение о делах, которые ему казались неизмеримо выше его ограниченной компетенции. Точно также в стране, которую оспаривали друг у друга две враждебные династии с своими аристократическими и буржуазными клиентами, ​кажущиеся​ революции могли совершаться при помощи убийств: такой заговор убийц, благоприятствуемый успехом, передавал трон другому лицу, изменяя личный состав правительства; но какое значение имеет это для угнетенного народа. Наконец, в таком государстве, где основание власти было несколько расширено существованием оспаривавших главенство классов, стоявших над бесправной толпой, заранее обреченной на полное подчинение торжествующему классу, еще возможны уличные битвы, сооружение баррикад и провозглашение временного правительства в городской ратуше.

Но новые попытки в этом направлении едва ли могут ​удасться​ в наших городах, обращенных в укрепленный лагерь, с казармами и цитаделями; уже ​последние​ «революции» в этом роде имели только временный успех. Так в 1848 г. Франция шла лишь прихрамывая за теми, кто провозгласил республику, не зная, что они понимали под этим словом, и воспользовались первым случаем, чтобы повернуть в другую сторону. Масса крестьян, с мнением которых не справлялись, но которая тем не менее все же заявила его — правда неясно, темно, неопределенно, но все же сумела выразить что пока эволюция крестьянства не совершилась — оно не хочет революции, которая тем самым оказалась преждевременной; едва прошло три месяца со времени революционного взрыва, как масса избирателей восстановила старый порядок в его традиционной форме, к которому еще тяготели их ​рабские​ души: так вьючное животное по привычке подставляет свою надорванную спину под новую тяжесть. Точно так же революция коммуны, столь удивительно удавшаяся и неизбежно вызванная обстоятельствами, очевидно, не могла восторжествовать, потому что она была совершена только половиной Парижа и опиралась во всей Франции только на промышленные центры: начавшийся отлив затопил ее в море крови. Теперь уже недостаточно повторять старые формулы vox populi, vox Dei, и испускать воинственные крики, развевая в воздухе знаменами. Достоинство гражданина может при известных обстоятельствах потребовать от него, чтобы он воздвигал баррикады, защищал свою страну, свой город или свою свободу; но он не должен воображать, что хотя бы малейший вопрос мог быть отдан на неверное решение ружейных пуль.

Преобразование должно совершиться в головах и сердцах прежде чем напрячь мускулы и превратиться в исторический феномен. Однако, что верно относительно прогрессивной революции, не менее верно и относительно революции регрессивной или контр-революции. Конечно партия, захватившая правительственную власть, располагающая высшими должностями, почетом, деньгами и общественной силой, может причинить очень много зла и в известной степени способствовать ослаблению тех, у которых она узурпировала ее; однако она может воспользоваться своей победой только в границах, определяемых равнодействующей общественных мнений, в иных случаях ей придется отказываться от рискованного применения уже декретированных мер и законов, ​вотированных​ собраниями представителей покорных её воле. Моральное и интеллектуальное влияние среды постоянно сказывается на обществе в его целом, с одинаковой силой на людях, стремящихся к господству, как и на послушной толпе добровольных рабов, и в силу этого влияния колебания двух концов оси могут отклоняться в ту и другую сторону лишь довольно слабо.

Однако, как это и свидетельствует современная история, сама эта ось перемещается постоянно вследствие тысяч частичных изменений, происходящих в мозгу людей. Надо обратиться к самому индивиду к этой первоначальной клеточке общества, чтобы найти причины общего преобразования с его множеством видоизменений, сообразно времени и месту. Если с одной стороны мы видим отдельного человека, подверженного влиянию всего общества с его традиционной моралью, религией, политикой, то с другой мы присутствуем при таком зрелище, когда свободный индивид, хотя и ограниченный в пространстве и продолжительностью своей жизни, все-таки успевает оставить отпечаток своей личности на окружающем мире, изменить его определенным образом, открыв какой-нибудь закон, создав великое произведение искусства, или новую, неведомую дотоле машину, а иногда даже бросив миру новое слово, которое он уже не забудет. Не трудно отыскать в истории ясные следы многих тысяч героев, о которых известно, что они лично самым существенным образом содействовали общественному прогрессу.

Очень значительное большинство людей состоит из личностей, которые живут, как растение, и нисколько не стараются воздействовать ни в хорошем, ни в дурном направлении на среду, в которой они тонут, как капля воды в океане. Нисколько не желая преувеличить здесь действительное значение человека, сознательно ​относящегося​ к своим поступкам и решившего применять свои силы согласно своему идеалу, мы можем сказать наверное, что такой человек представляет собой целый мир по сравнению с тысячью других, мысль которых находится в ​полуоцепенении​ или погружена в глубокий сон, и которые бредут без малейшего внутреннего возмущения, ​например, в рядах армии или процессии пилигримов. При подобных обстоятельствах воля одного человека может столкнуться с стихийным движением всего народа. Известны случаи героической смерти при великих исторических событиях в жизни народов, но еще более значительна была роль личностей, посвятивших свою жизнь общественному благу.

Здесь необходима особая осторожность, так как возможно недоразумение и говоря «о лучших людях» легко смешивать это слово со словом «аристократия», взятом в его обычном смысле. Многие писатели и ораторы, в особенности из принадлежащих к тому классу, из которого вербуются лица, облеченные властью, охотно говорят о необходимости призвать к общественному управлению избранную группу, которую сравнивают с мозгом в человеческом организме. Но что это за «избранная группа», в интеллектуальном и моральном отношении, которая будет в состоянии безапелляционно удерживать в своих руках управление народами. Нужно ли еще говорить, что на этот вопрос все те, которые царствуют и повелевают: короли, принцы, министры и депутаты, самодовольно оглядываясь, весьма наивно отвечают: «мы эти избранные, мы представляем мозговой аппарат великого политического тела». Сколько горькой иронии в этом высокомерии официальной аристократии, воображающей себя действительной аристократией мысли, инициативы умственного и нравственного развития. Скорее верно обратное, или оно по крайней мере содержит значительную долю истины: во многих случаях аристократия заслуживала название «​какистократии​», как выражается в своей истории ​Леоподьд​ Ранке. Что сказать например, о тех развратных аристократах и аристократках, которые толпились в загородных виллах Людовика XV, а в современную эпоху о самом цвете французского дворянства, показавшем себя недавно во время пожара благотворительного базара, когда ​мужчины​, спасая свою жизнь, пробивали себе дорогу ударами палок и сапогов в спины и животы женщин.

Без сомнения те, которые обладают состоянием, имеют больший доступ к самообразованию и наукам, но в то же время и большую возможность испортиться и развратиться. Лица, ​привыкшие​ к лести, какими обыкновенно являются всякие власть имущие, будь то император, или начальник канцелярии, легко могут быть обмануты и никогда не знают истинного положения дел. Им живется слишком легко, у них нет возможности самим научиться борьбе за существование, они эгоистически ждут всего от других, ​угрожаемые​ опасностью впасть в грубые излишества и утонченный разврат, так как лица самого порочного поведения их окружают, как стая шакалов свою добычу, и чем ниже они падают, тем значительнее становятся в своих собственных глазах, привыкнув к грубой лести окружающих их: сделавшись скотами, они воображают себя богами и лежа в грязи, думают, что окружены ореолом. А кто те, которые стремятся захватить власть, чтобы заместить собою ​привилегированных​ избранников по богатству и происхождению, считая себя новыми избранниками, так называемой умственной аристократией? Кто эти политики, ловкие льстецы уже не королей, а толпы. Один из противников социализма и защитник того, что называют «добрыми принципами», г. ​Леруа​—​Болье​ ответит нам на вопрос об этой аристократии словами, которые в устах анархиста показались бы слишком резкими и несправедливыми: «современные политики всех степеней, говорит он, начиная с муниципальных советников и кончая министрами, представляют собой, взятые в массе, за немногими исключениями, один из наиболее ограниченных и отвратительных классов сикофантов и ​куртизанов​, какие когда-либо знало человечество. Их единственным стремлением является низкая лесть, поддержание предрассудков, которые они в большинстве случаев сами разделяют, не давая себе никогда ни времени ни труда на размышления и наблюдения». Наконец, лучшее доказательство того, что «аристократии» — одна из которых держит в своих руках власть или старается захватить ее, а другая действительно состоит из своих «лучших» представителей, не могут быть смешаны, нам дает история своими бесконечными кровавыми страницами. Рассматриваемая во всей совокупности летопись человечества, может быть определена, как повествование о вечной, непрерывной борьбе между теми, которые, сделавшись хозяевами положения, пользуются властью, добытою целыми поколениями своих представителей и теми, которые рождаются полными энтузиазма и стремления к творческой деятельности. Обе эти группы «лучших» находятся в беспрестанной войне, и исторической миссией первых является преследование, порабощение и убийство вторых. Эти официальные «наилучшие» — сами боги, которые приковали Прометея к скале Кавказа и со времени этой мифической эпохи всегда «наилучшие» т. е. императоры, паны и всевозможные властелины, заключали в тюрьмы, пытали и жгли новаторов и проклинали их произведения. Палачи всегда состояли на службе у этих «избранников» рода человеческого. Находятся и ученые, берущие под защиту их дело. Не говоря уже об анонимной толпе, которая не умеет мыслить и замыкается в своих привычках, находятся ученые и талантливые люди, которые делаются теоретиками абсолютного консерватизма, чтобы не сказать реакции и которые стараются удержать общество, так сказать, остановить его движение, как будто существует возможность удержать силой то, что находится в вечном движении, как ​несущиеся​ в пространстве небесные тела. Эти противники прогресса, ненавидящие все новое, видят во всяком новаторе, т. е. человеке мысли и идеала, только сумасшедшего. Их любовь к неподвижности общества доводит их до признания политическими преступниками тех, которые критикуют существующее и стремятся к лучшему. А между тем они признаются, что раз новая идея получила право гражданства в умах большинства, ей нужно подчиниться, чтобы не оказаться революционером, выступая против общественного мнения. Но в ожидании этой неизбежной революции, они требуют, чтобы с адептами её поступали, как с преступниками и чтобы сегодня наказывали за поступки, которые, завтра будут считаться обязанностью каждого действительно честного человека, они бы заставили выпить яд Сократа, возвели бы на костер Яна ​Гуса​, тем более на гильотину ​Бабефа​, так как ​Бабеф​ и в настоящее время является еще новатором. Они обрекают нас на все ужасы лишения общества, не потому, что мы неправы, но потому, что мы несвоевременно правы. Мы живем в век инженеров и солдат, для которых все должно быть вытянуто в струнку. «Уравнение» вот лозунг этих нищих духом, которые понимают только красоту в симметрии и жизнь в мертвой неподвижности.