IV. Организация экономических сил

В этом этюд (предпоследним в его книге) Прудон рассматривает действие различных экономических функций после общественной ликвидации. В этой главе мы опять встречаем те же систематические ошибки, которыми отличались предыдущие рассуждения и которые мы разоблачим ниже

a. Кредит

Народный или Национальный Банк обращения и ссуд есть центральный орган кредита. Он доставляет капиталы беспроцентно, по цене стоимости, т. е. за небольшую комиссионную плату в размере половины или четверти процента, представляющую из себя точные расходы на администрацию.

Остаётся только учредить всюду, где нужно, отделения этого Банка, и мало по малу извлечь из обращения звонкую монету, которая во время ликвидации должна пока оставаться в обращении. Затем общество отнимет у золота и серебра монетную привилегию, которая будет отныне принадлежать исключительно ценным банковским бумагам.

Прудона часто спрашивали, каких условий будет требовать Банк от простого производителя, первого встречного, для того, чтобы дать ему требуемый кредит. Потребуется ли от него залог, и какой? Не потребуется ли удостоверения, что этот производитель получил заказ?

Но в таком случае это учреждает два класса между гражданами: те, которые могут предоставить какой бы то ни было залог, и те, кто не могут это сделать; выйдет нового рода пролетариат, составленный из париев[43], которым навеки закрыт доступ в царство небесное дарового кредита. Если же Банк не будет требовать залога, то всеобщий кредит будет просто расхищаться.

Прудон, не отвечая прямо на это возражение, делает, однако, одно замечание, могущее служить ответом:

«Что касается личного кредита, говорит он, то не дело Национального Банка заниматься им; этот кредит должен существовать среди рабочих земледельческих и промышленных обществ»

То есть, это значит, что Банк не будет ссужать капиталом, т. е. орудием труда, индивидуального работника, который может получить капитал только через посредничество промышленных и земледельческих обществ, за которым признаётся исключительное право на владение орудием труда.

Но это есть коллективная собственность.

Рабочие общества, владетели крупных орудий труда, нам уже известны. В первой главе мы уже говорили о них. Но Земледельческие общества, которые здесь у Прудона являются на ряду с рабочими обществами, далеко не представляют логического вывода из его теории индивидуальной поземельной собственности. Если земля есть личная собственность каждого крестьянина, то крестьянам нет надобности вступать между собой в ассоциации, чтобы получить кредит, и трудно придумать, что мог бы привести прудоновский Банк в оправдание своего отказа в кредите крестьянам, которые проникнувшись прудоновскими правилами, отвергли, отвергали бы ассоциацию, как несовместимую с земледелием. Заметим, что тот же Прудон, который говорит о земледельческих общества, пишет несколькими страницами выше:

«Никогда не было видано, чтобы крестьяне составляли общества для возделывания своих полей, и никогда этого не увидят».

Каковы бы ни были эти противоречия – делающие, впрочем, честь Прудону, показывая, что его могучий инстинкт революционера возвращал его на истинный путь, с которого его сбивали иногда ошибочные рассуждения – во всяком случае, вывод из его учения остаётся тот, что отдельный работник не имеет права на кредит. Кредит, который у Прудона есть орудие труда, будет дан только ассоциациям производителей, как в промышленности, так и в земледелии.

b. Поземельная Собственность

Теперь мы вынуждены утверждать совершенно противное тому, что только что сказали: а именно, крестьяне не вступают в ассоциацию; Прудон, только что предписывавший им это, теперь положительно запрещает.

Он напоминает, что ликвидация сделала крестьянина собственником его земли; и он объясняет, на основании каких причин нужно было, чтобы собственником земли был крестьянин, а не община или государство.

Будь это община, крестьянин был бы не более как дольщик во владении; индивидуальный труд заменился бы общим, и земледелец не мог бы свободно располагать своим полем. Но, по Прудону, земледелие должно оставаться индивидуальным трудом; каждый крестьянин должен оставаться особняком на своём клочке земли.

Из всех родов производства обработка земли более всех не допускает ассоциационного начала.

Другое средство, состоящее в отдаче всей поземельной собственности государству, имело бы, по словам Прудона, свою хорошую сторону: земледелец, сделавшись арендатором государства, остался бы хозяином своей деятельности; ему не навязывалось бы никакой ассоциации с общим трудом; плати только ренту государству, и государство предоставляло бы ему обрабатывать свою землю, как он знает и хочет. Но вместе с тем, этим сохраняется государство, уничтожение которого есть именно цель ликвидации, чрезмерное право; в его руки отдаётся орудие труда половины нации; правительственный произвол утверждается на веки.

Вот отчего земля должна сделаться личной собственностью крестьянина.

Замечательно, что Прудон не говорит: «Земля должна быть собственностью того, кто её обрабатывает». Нет, она должна быть собственностью крестьянина. Это различие чрезвычайно важно по последствиям. Так как земля остаётся продажной и покупной, то богатый крестьянин может купить много земли и обрабатывать её наёмными работниками; таким образом может появится новый сельский пролетариат. Эта перспектива, по-видимому, не заботит Прудона, лишь бы крестьянин не платил аренды капиталисту, а за тем, что этот крестьянин заставит наёмников работать в свою пользу – Прудону до этого нет дела. По-видимому, он признаёт наёмный труд законной формой труда, и единственная несправедливость, которую он видит в буржуазном общественном порядке, это повинность, платимая собственнику-капиталисту предпринимателем или крестьянином.

Наше предположение, что Прудон считал существование класса земледельческих наёмников совместимым с равенством подтверждается ещё тем, что он советует избегать раздробления поземельной собственности и желает восстановления наследств, т. е. крупной собственности. Система же крупной собственности имеет необходимым последствием тот факт, что часть земледельческих работников не владеют своим участком, а работают на чужой земле.

Оставим пока этот вопрос и взглянем на организацию промышленного труда.

c. Рабочие Общества

После общественной ликвидации промышленность представит две категории производителей: работники отдельные (одиночные) и работники в ассоциациях.

Всякая промышленность, эксплуатация или предприятие, требующие по природе своей соединения большого числа работников различных специальностей, предназначены сделаться средоточием рабочего общества или ассоциации. Железные дороги, копи, крупные орудия труда, могущие приводится в действие лишь коллективной силой, должны сделаться коллективной собственностью общества, орудие труда которого они составляют.

Но там, где продукт может быть получен без соединения специальных способностей, действием одной личности или одного семейства, там ассоциации нет места, и работник предпочтёт остаться одиноким, чтобы сохранить свою свободу.

Мало того: одинокий работник может сделаться хозяином, предпринимателем и держать наёмников. Прудон не видит в этом никакого неудобства.

Вот его подлинные слова об этом:

«Первый встречный, умеющий выкроить и сшить пару сапог, может взять патент, открыть лавку и повесить на ней вывеску: Такой-то, фабрикант обуви – хотя он и работает один за своим прилавком. Пусть к этому одинокому предпринимателю присоединится товарищ, предпочитающий довольствоваться подённой заработной платой, чем подвергаться риску торговли; из этих двух человек один будет называться хозяином, другой – работником; по своей сути, они совершенно равны, совершенно свободны. Пусть затем к ним явится юноша лет четырнадцати, пятнадцати, желающий научиться мастерству; с ним они уже могут предпринять некоторое разделение труда; но это разделение труда есть необходимое условие обучения; чрезвычайного в нём ничего нет. Положим, что лавка получает много заказов; число работников и учеников может увеличиться, прибавьте швей, может быть приказчика, и получится так называемая мастерская, где шесть, десять, пятнадцать человек делают все почти одну и ту же работу; но соединение их имеет целью только умножение продукта, который остаётся такого рода, что не требует по сущности своей соединения различных специальностей. Поэтому если дела предпринимателя расстроятся, если его постигнет банкротство, работники его ничего не потеряют кроме времени на поиск занятия в другой мастерской; что касается до заказа, то и он не подвергается никакому риску; каждый из работников порознь или все вместе могут взять его на себя».

Здесь надо оговорить – и эта оговорка относится также к земледельческим наёмникам, которых упомянули выше – что, сохраняя класс наёмников, Прудон представляет его себе не в нынешней форме. Заработная плата, по его понятию, должна представлять полную ценность труда работника; стало быть, прибыль хозяина, которая происходит оттого, что хозяин платит работнику за его труд меньше, чем он стоит, прибыль уничтожается. Хозяин имеет на своё существование лишь продукт своего собственного труда, который ценится совершенно по той же цене, как и труд его работников. Правда, в продажной цене продукта хозяин делает надбавку против стоимости материала и ценности труда, взимая сверх того известный процент за общие расходы и страховую премию в виду возможных потерь; но этот процент не имеет ничего общего с тем, что теперь называется прибылью; он представляет действительный расход, в самом деле сделанный для создания продукта и который поэтому по справедливости надо принимать в расчёт при определении цены продукта.

С этой оговоркой Прудон находит, что новый наёмный труд может сохраниться без ущерба для равенства; в его глазах это законная форма труда; и, по его мнению, было бы нестерпимой тиранией желать уничтожить его и заменить всюду ассоциационным трудом

Мы видели критерий, устанавливаемый Прудоном для определения, какой труд должен исполняться ассоциациями или рабочими обществами и какой должен быть предоставлен одиночным работникам или мелким хозяевам с наёмниками. Этот пункт надо определить точнее.

Необходимость ассоциации, по словам Прудона, вытекает из разделения труда. Если бы все роды продуктов могли твориться одним работником, который один создавал бы продукт во всех его частях и исполнял бы один последовательно все требуемые промышленные операции, ассоциация не могла бы нигде иметь места. Каждый работал бы сам по себе; и, если бы даже работники собирались в одной мастерской, из этого не вышла бы ассоциация, потому что труд каждого работника оставался бы независим от труда его соседей; они не представлялись бы простыми членам промышленной серии, в которой каждый исполняет особенную функцию. Напротив, исполняя все одну и ту же функцию и исполняя её во всех её фазах, они не нуждаются друг в друге для создания своего продукта; они не состоят в ассоциации, мастерская представляет лишь сборище работников независимых и изолированных друг от друга.

Так бывает во множестве мелких ремёсел, где разделение труда нет и где поэтому, как в примере с сапожной мастерской, нет повода к ассоциации.

Но когда предприятие требует совместного действия нескольких разных промыслов, ремёсел, специальностей; когда из этого соединения выходит новый продукт, недоступный одиночному труду; где деятельность каждого человека входит в деятельность другого, как зубцы колеса в зубцы другого; где совокупность работников образует машину, как соединение частей часов или локомотива – тогда, конечно, условия другие. Кто в самом деле может присвоить себе право эксплуатировать подобное рабство? Кто осмелится принять одного человека за молот, другого за лопату, действовать одним как крюком, другим как рычагом?

В этом совершенно определённом случае ассоциация абсолютно необходима и законна, так как без неё мы имеем тиранию, безнравственность и грабёж. Здесь и продукт, и орудие труда составляют общую и нераздельную собственность всех участвующих в труде.

Остаётся рассмотреть организацию рабочих обществ.

Они должны быть основаны на двойном договоре, определяющем их отношения ко всему обществу, и на договоре, определяющем отношения их членов между собой.

В отношении общества рабочее товарищество обязуется поставлять всегда требуемые от него продукты и услуги по цене наиболее близкой к цене стоимости и обращать на пользу публики всевозможные усовершенствования и улучшения.

Для этой цели рабочее товарищество воспрещает себе вступать сделки с другими товариществами (так как это привело бы к восстановлению монополий), подчиняет себя закону конкуренции, предоставляет свои книги и архивы в распоряжение контроля общества, которое сохраняет в отношении его право прекратить его существование, как санкцию своего права контроля.

Мы натыкаемся здесь на централистский коммунизм; приписывать обществу право уничтожать, кассировать ассоциацию, значит подразумевать существование правительства, заведующего организацией труда.

Что касается договора, определяющего взаимные отношения членов товарищества, вот его главные статьи:

«Всякий член ассоциации, мужчина, женщина, ребёнок, старик, конторщик, подмастерье, работник, ученик, имеет нераздельное право собственности в товариществе.

Он имеет право последовательно исполнять все функции в ассоциации, занимать в ней все должности, сообразно условиям пола и возраста, таланта и старшинства.

Поэтому его воспитание и учение должны быть направлены так, чтобы, подвергая его известной доле неприятных и тяжёлых обязанностей, они вместе с тем, позволяли бы ему проходить целую серию работ и познаний и обеспечивали бы ему этим в зрелом возрасте энциклопедическую способность и достаточный доход.

Все должности избирательны, и уставы подлежат одобрению членов ассоциации.

Заработная плата пропорциональна качеству должности, величин таланта и объёму ответственности[44].

Всякий член ассоциации участвует как в прибылях, так и в обязательствах товарищества в размере своих услуг[45].

Каждый волен выйти из ассоциации и, следовательно, потребовать расчёта и ликвидировать свои права; и с другой стороны, товарищество всегда может принимать новых членов».

Прудон не говорит ничего о положении отдельных работников, не участвующих ни в каком товариществе, а между тем, если, как мы выше видели, кредит будет дарован только ассоциациям, а не личностям, то было бы полезно точнее объяснить, каким образом одинокие работники могут воспользоваться кредитом, который должен служить им орудием труда.

d. Установление Ценности

Главная сущность прудоновской системы, которая составляет пропасть, разделяющая его учение от теории государственных коммунистов, состоит в том, что для коммунистов, продукты труда принадлежат государству, а не работнику; и государство распределяет их между потребителями.

Напротив, Прудон хочет, чтобы работник вполне пользовался и свободно располагал продуктом своего труда; в этих условиях распределение продуктов уже не может иметь характера раздачи, агентом которой являлась бы государственная власть; оно должно совершаться посредством обмена.

Но в настоящее время обмен является источником бесчисленных плутней и краж; надо морализировать его, согласовать с законом справедливости. Для этого надо иметь возможность точно определить ценность разных продуктов; как скоро эта ценность будет известна, каждая ценность будет обмениваться на другую ценность, действительно равную, так что ни одна из обменивающихся сторон не может понести ущерба.

В настоящее время известен только один способ определения ценности – закон спроса и предложения. Если продукт редок и имеет спрос, ценность его увеличивается; если, напротив, его много, а число его потребителей уменьшается, ценность его падает. Таким образом ценность непостоянна; это качество чрезвычайно неустойчивое, изменяющееся каждую минуту, и потому обмен нельзя подчинить никаким положительным правилам.

Идя против общепринятого мнения, Прудон полагает, что возможно научно и совершенно точно определить ценность продукта. Для этого достаточно анализировать элементы, составляющие его стоимость, т. е. стоимость материла, плату работников и известные надбавочные проценты, представляющие расходы на перевозку, страховую премию, расходы на содержание лавки и т. п. Сумма этих элементов составляет истинную цену продукта или, другими словами, составляет его ценность.

Если все производители взаимно согласятся оценивать свои продукты по их действительной цене, по цене стоимости, обмен будет совершаться в условиях равенства и справедливости; не будет мошеннического повышения на одни продукты, ни искусственного понижения на другие; все добровольно и взаимно откажутся брать при продаже товара барыш или ажио[46], и равный обмен будет осуществлён.

На эту теорию коммунисты[47] отвечают: Прудон предаётся иллюзии. Прямой обмен продуктов на продукты и установление ценности – вещи невозможные. Пока продукты останутся товарами и будут обмениваться, они останутся подчинены неизменному закону обмена, а закон этот состоит в следующем:

1) Меновая ценность[48] продукта определяется потребностью в нём потребителя и большим или меньшим его количеством, находящимся на рынке, т. е. спросом и предложением;

2) При каждом обмене продавец и покупатель вынуждены прибегать к необходимому посреднику, который служит общей мерой ценности; этот посредник – монета. Без неё обмен невозможен, ибо два товара, если их прямо сопоставить друг с другом, оказываются двумя количествами несоизмеримы; отношение между их ценностями может быть выражено лишь при посредстве монеты, этого необходимого агента обмена, который один только может служить им общей мерой.

Злоупотребления, порождаемые обменом, говорят коммунисты, могут быть поэтому устранены лишь одним способом: необходимо радикально уничтожить в продуктах их характер товаров. Заменив обмен раздачей, мы решаем задачу ценности или, вернее, вовсе уничтожаем её; меновая ценность совершенно исчезает, и продукты сохраняют лишь потребительную ценность (полезность)[49].

По нашему мнению, как Прудон, так и коммунисты одинаково ошибаются, потому что одинаково ставят абсолютные принципы. Искать средства для математически точного определения действительной и абсолютной ценности продукта, по нашему мнению, дело химерическое[50], потому что ценность не абсолютное понятие, а, напротив того, существенно относительное. С другой стороны, не менее химерично требовать, подобно коммунистам, совершенной отмены обмена, потому что для этого потребовалось бы слияние всех жителей земного шара в одну общину, управляемую одной центральной распределяющей властью; но и тут ещё остался бы обмен между различными областями земного шара; для того, чтобы не нанести ущерба одной части общины в пользу другой, пришлось бы известным образом уравновесить вывоз из одной области в другую и ввоз в них, а это уравновешение ничто иное как одна из форм обмена.

Мы не может браться a priori определять, как решат этот вопрос в будущем рабочие группы. Верно одно только, что они решат его не по-прудоновски и не по-коммунистически, потому что и тому, и другому решению противоречит природа вещей.

Возможно, что в известной мере обмен заменится распределением продуктов, согласно условиям, заключенных между рабочими группами; и в основание этого распределения будет, конечно, принята потребность потребителей, а не какая-нибудь теория ценности; но, с другой стороны, это распределение не может перейти за известную меру, и области/общины и рабочие ассоциации будут принуждены прибегать к обмену и искать, следовательно, средств устроить его на основаниях, как можно менее произвольных. Уничтожение же монополий капиталистов, статистические таблицы труда и потребления, наконец, расширение и усиление производства значительно облегчат эту задачу.

Идти далее и пытаться теперь предугадать подробности было бы слишком смело. Довольно отметить общее направление, от которого абсолютные решения одинаково отклоняются.