11. Общий обзор

Ближе всего к осуществлению своих идеалов и проведению в жизнь своей программы испанские анархисты подошли в сотнях сельских коллективов, которые были основаны ими в различных частях республиканской Испании во время Гражданской войны. Ещё в XIX веке анархисты периодически пытались установить либертарный коммунизм в сельской местности, но их попытки всегда пресекались стражами закона и порядка. Во время Гражданской войны 1936–1939 гг. у них впервые появилась возможность в широком масштабе проводить на практике свои идеи по реорганизации экономики, общества и политического строя на значительных территориях сельской Испании.

Конечно, путь членов аграрных коллективов НКТ–ФАИ и тех, кто оказывал им поддержку, не был лёгким. У них не было какого-либо чёткого плана того, что они собирались сделать, и наблюдалось значительное разнообразие в моделях, которые были ими приняты. Реалии войны и политики заставили их пойти на многие компромиссы, которых они хотели бы избежать. Они столкнулись с ожесточённой и агрессивной оппозицией коммунистов и их союзников, которая выражалась не только в ядовитой пропаганде против «утопических», «коррумпированных» и даже «подрывных» начинаний анархистов, но и нередко в вооружённом разгоне сельских коллективов.

В конце концов, сельские очаги влияния анархистов, там, где они пережили нападение коммунистов, были, как и остальные части республиканской Испании, захвачены армиями Франко, и их организация в сельской местности была полностью уничтожена. Тем не менее аграрные эксперименты остаются одним из наиболее примечательных аспектов опыта испанских анархистов, получивших или, вернее, разделивших власть.

Теория и практика землевладения в Испании в 1936 г.

Аграрный вопрос был одной из серьёзнейших проблем, стоявших перед Испанией в XIX и начале XX века. Практики землевладения сильно варьировались от одного региона страны к другому: широко распространённая мелкая собственность и аренда на установленный срок в Галисии и Стране Басков; непоколебимая издольщина на большей части Каталонии; пёстрая смесь крупных землевладений, издольщины, денежной аренды и мелкой собственности в Арагоне; довольно преуспевающие мелкие и средние владения, наряду с издольщиной, в Леванте; обширные полуфеодальные крупные поместья в землях к югу и западу от Мадрида1. В целом испанское сельское хозяйство, за некоторыми примечательными исключениями, было технологически отсталым и относительно малопродуктивным. Гастон Леваль, кроме того, подчёркивает особенности ландшафта, бедность почвы и климатические условия, которые, как и практики землевладения, объясняли сравнительную отсталость сельского хозяйства страны к 1936 г.2.

Вальтер Бернеккер охарактеризовал распределение земли в предвоенной Испании:

«[Практика землевладения] отличалась, с одной стороны, крайним неравенством и с другой – сильными региональными различиями. Если крупные владения, обрабатываемые подёнщиками или арендаторами, были сконцентрированы (и до сих пор концентрируются) в основном в Новой Кастилии, Андалусии и Эстремадуре, то на землях Старой Кастилии, Галисии и Леона преобладали (и преобладают) мелкие хозяйства, которые едва обеспечивали (и обеспечивают) выживание семьи, в большинстве случаев заставляя их собственника (или арендатора) искать дополнительный доход. Владения среднего размера, от 10 до 100 гектаров, располагались преимущественно в Каталонии, Стране Басков и Леванте. Почти весь Юг и в особенности Юго-Восток был подчинён экономике латифундий».

Бернеккер также отмечает, что в 1930 г. в южных и юго-восточных районах владения свыше 100 га охватывали вдвое больше земли, чем владения менее 10 га:

«Помещикам здесь принадлежало более 66,5% земли. Владения, превышавшие 500 гектаров, занимали на Юге 53% общей площади земли.

[Напротив,] в центре страны земля, занимаемая латифундистами, составляла менее половины земли мелких собственников; на Севере крупные поместья не составляли и 25% земли. В 1930 г. латифундии, составлявшие лишь 0,1% всех хозяйств, занимали 33,28% общей площади, тогда как мелким собственникам (минифундистам), составлявшим 96% хозяйств, принадлежало лишь 29,57% земли…

Общая характеристика отношений собственности даёт чёткое противопоставление: в южной трети страны преобладали (и всё ещё преобладают) латифундии, обширные угодья которых обрабатывались главным образом руками сельскохозяйственных рабочих; в Центре и на Севере традиционный уклад сельского хозяйства в целом характеризовался сосуществованием крестьян-собственников, имевших очень мало земли, и крупных собственников, чьи земли обрабатывались как сельскохозяйственными рабочими, живущими на заработную плату, так и мелкими арендаторами на небольших участках»3.

Распространение влияния анархистов в сельских районах

В третьей главе я рассматривал влияние первых анархистов в сельской Испании в периоды накануне, во время и после Первой Испанской республики, в 1860-е и 1870-е гг. Это влияние ещё больше распространилось в первые десятилетия XX в.

Джеральд Бренан описывал анархический прозелитизм в сельской Испании, который ему довелось наблюдать лично:

«Необычайное брожение, столь же внезапное и, очевидно, столь же беспричинное, как и религиозное возрождение, пронеслось по районам страны. В полях, на фермах и в придорожных гостиницах обсуждалась только одна тема, и всегда с величайшей серьёзностью и пылом. Во время полуденного отдыха и вечером, после ужина, сходились группами, чтобы послушать крестьянина, вслух читающего одну из анархистских газет. Затем следовали речи и комментарии. Это наполняло новыми знаниями и чувствами всю их жизнь…

Возникало огромное желание читать и учиться, чтобы получить доступ к этому кладезю знания и мудрости, открытому анархистской прессой. Читающего крестьянина можно было увидеть где угодно: сидящего на муле или под оливковыми деревьями на обеде. Те, кто не мог читать, заставляя других проговаривать вслух их любимые отрывки, заучивали целые газетные статьи наизусть».

Он отмечал изменения, происходившие в участнике этого процесса:

«Пелена спадала с его глаз, и всё казалось ему ясным. Он становился сознательным тружеником. Он бросал курить, пить и играть. Он больше не посещал борделей. Он старался никогда не поминать Бога. Он не женился, а жил со своей компаньерой, которой был беззаветно верен, и отказывался крестить своих детей. Он подписывался по крайней мере на одну анархистскую газету, читал книжечки по истории, географии и ботанике, выпущенные типографией Феррера, и затем пускался в рассуждения по этим предметам, как только выпадала возможность. Подобно прочим необразованным людям, которым внезапно открыли глаза на силу знания, он говорил в напыщенном стиле, вставляя длинные и непонятные слова»4.

Далее в своей книге Джеральд Бренан делает наблюдения, удивительным образом перекликающиеся с анархической коллективизацией во время Гражданской войны:

«Когда кто-то пытается постичь истинный смысл испанского анархистского движения, он, я думаю, будет поражён двумя его главными аспектами, которые на практике сливаются в один. Это, в первую очередь, его решительно идеалистический и морально-религиозный характер. Эти анархисты – группа людей, пытающихся осуществить свою утопию (которая сурова и почти так же аскетична, как старая иудео-христианская утопия) за один миг и, что существенно, силой. Во-вторых, они – испанские крестьяне и рабочие, которые пытаются, хотя и не осознают этого, восстановить примитивные аграрные условия (в образе коллективистской коммуны), когда-то преобладавшие во многих частях Испании, чтобы вернуть равенство, досуг и, прежде всего, достоинство, которыми они в большей или меньшей степени пользовались в предыдущие столетия»5.

Бренан уточняет эти замечания:

«Анархисты превыше всего ставят свободу. Но тут возникает дилемма. Эти строгие моралисты, эти дети категорического императива неодобрительно относятся к существующей организации общества. Но чего они требуют? Они требуют, чтобы каждый был свободен. Свободен делать что? Почему-то только жить естественной жизнью, питаться фруктами и овощами, работать в коллективном хозяйстве, вести себя таким образом, который считают правильным анархисты. Но если он не хочет этих вещей, если он хочет выпить вина, пойти на мессу, копаться на своём собственном поле и отвергнуть все те выгоды, которые принёс в мир либертарный коммунизм, что тогда? Почему-то в этом случае он становится одним из “дурных”, “извращённых”, возможно исцелимым, но, если он не происходит из рабочей семьи, скорее всего порочным, испорченным воспитанием и наследственностью и потому недостойным разделить анархистский рай…»6

Бренан утверждает, что сельские поселения Испании удивительным образом подходили для того рода экспериментов, которые анархисты проводили во время Гражданской войны:

«Это свидетельствует о большой простоте – верить в то, что из сумятицы революционного насилия в современном обществе могла бы возникнуть такая безгосударственная форма общества. Только в небольших городах или сёлах, где огромное большинство составляли рабочие или бедные крестьяне, готовые обрабатывать свою землю общиной, было бы возможно что-то подобное. Но то, что в сознании Бакунина было всего лишь мечтой революционера, как нельзя лучше подходило испанцам, поскольку они были приучены мыслить с точки зрения своего селения. Изменение, которое в высокоорганизованном обществе могло показаться совершенно утопическим, здесь могло быть выполнимым… Избавившись от дюжины помещиков и священника, остальные смогут разделить землю и зажить счастливо. И в этой вере не было ничего иллюзорного. Каждый, кто знаком с испанскими бедняками, согласится, что, благодаря своему доброму и великодушному отношению друг к другу и благодаря столь часто проявляемой ими способности к сотрудничеству, они идеально были подготовлены к своей роли в “анархической коммуне”».

Наконец, Бренан отмечает, по его выражению, «атавистический» аспект того, что пытались осуществить сельские анархисты в Испании:

«Если анархизм, в одном смысле, является утопической концепцией жизни и простирает свои руки навстречу будущему, то также верно и то, что анархисты, подобно карлистам, с тоской посматривают на прошлое. Сельский анархизм – не что иное, как простая попытка возродить примитивные испанские общины, существовавшие во многих частях Испании в шестнадцатом и семнадцатом столетиях. Сегодня их называют коллективами, но до того, как русские изобрели это слово и современная техника открыла для них новое поле, именно старая община, где земля каждые несколько лет распределялась по жребию, была тем, к чему они стремились»7.

Бернетт Боллотен отмечает то же самое в несколько иных выражениях. Он говорит, что для анархистов коллективизация деревни «была одной из первоочередных целей и оказывала сильное влияние на их умы. Они верили, что она не просто приведёт к повышению уровня жизни крестьянина за счёт применения научной агрономии и механизированного оборудования, не просто защитит его от природных угроз и злоупотреблений посредников и ростовщиков, но и возвысит его в нравственном отношении»8.

Объединительный конгресс НКТ в Сарагосе в мае 1936 г. принял резолюцию, которая формулировала предложения анархистов по устройству сельской экономики и общества, как раз перед началом Гражданской войны. Осудив правительственный закон об аграрной реформе как «пустую иллюзию», эта резолюция призывала к следующему:

1. Безвозмездная экспроприация земельных владений, превышающих 50 гектаров.

2.Конфискация скота, инвентаря, машин и семян, находящихся в распоряжении экспроприированных землевладельцев.

3. Учёт общинного имущества и передача его крестьянским синдикатам для обработки и эксплуатации на коллективной основе.

4. Пропорциональная и бесплатная передача прав на использование земли и имущества крестьянским синдикатам для непосредственного и коллективного ведения хозяйства.

5.Отмена сборов, земельных налогов, долгов и ипотек, затрагивающих земельные владения, инвентарь и машины, которые составляют средства к существованию их владельцев, обрабатывающих свою землю непосредственно, без… эксплуатации других работников.

6.Отмена денежной или иной ренты, которую мелкие арендаторы, рабасайрес, лесоарендаторы и прочие в настоящее время обязаны выплачивать крупным землевладельцам.

7.Развитие мелиорации, средств сообщения, ското- и птицеводческих ферм, лесоразведения и создание сельскохозяйственных школ и опытных станций.

8.Немедленная ликвидация безработицы, сокращение рабочего дня и доведение заработной платы до прожиточного минимума.

9.Непосредственное приобретение крестьянскими синдикатами земель, которые из-за ненадлежащей обработки саботируют национальную экономику9.

Хосе Пейратс указал, что задолго до Гражданской войны группами крестьян проводились изолированные эксперименты по установлению либертарного коммунизма. Отметив, что подобные эксперименты предпринимались во время анархических восстаний, он пишет:

«Эксперименты с либертарным коммунизмом проводились также мирным путём, по взаимному и свободному соглашению мелких крестьян-собственников. “La Revista Blanca” от 1 мая 1933 г. указала на несколько примеров таких свободных общин, возникших в провинции Бургос, в провинции Сантандер, в низинах Лериды, в сельской местности Сории, Астурии, Андалусии и Эстремадуры… Тихо, медленно и постепенно либертарный коммунизм распространялся в сельских поселениях Испании. Даже буржуазная пресса, немало удивлённая, не могла не признать этот факт, восхищаясь в своих комментариях стихийностью этого движения»10.

Организации крестьян и сельских рабочих до 19 июля

Анархисты были отнюдь не единственными организаторами крестьян, арендаторов, издольщиков и сельскохозяйственных рабочих перед началом Гражданской войны. В первую очередь, социалисты, в лице Всеобщего союза трудящихся, имели солидную сельскую организацию.

Несколько политических групп, поддержавших мятеж Франко, имели последователей среди крестьян. Карлисты, к примеру, пользовались широкой поддержкой на сельских территориях Наварры. Кроме того, Ричард Робинсон отмечает по поводу крупнейшей правой партии СЭДА, возглавлявшейся Хосе Марией Хиль-Роблесом, что «большинство в массе её сторонников составляло крестьянство Кастилии и Леона, где католические сельские организации были наиболее сильными»11. Крупнейшая из этих организаций, Национальная католическая аграрная конфедерация (НКАК), была создана в регионе Кастилии – Леона в 1917 г. и к 1920 г., как утверждалось, насчитывала 600 тысяч членов12; согласно Робинсону, к концу 1935 г. в её составе насчитывалось около 200 тысяч семей, или миллион человек, в 39 провинциях. Наряду с ней существовали по крайней мере две меньшие по размеру католические крестьянские организации13.

«Левые республиканцы Каталонии» (ЭРК) были особенно влиятельными в сельских районах, благодаря своей связи с Союзом рабасайрес. В трёх баскских провинциях сельское население в основной массе следовало за Баскской националистической партией. В Астурии оно поддерживало республиканские партии.

К началу войны у коммунистов было мало или вообще не было организованных сторонников в сельской Испании. Однако в дальнейшем сталинисты значительно пополнили свои ряды за счёт крестьян, в особенности тех, кто прежде были союзниками правых, и через несколько месяцев после начала Гражданской войны они стали главными противниками анархистов среди сельского населения.

Перед началом войны сельские сторонники НКТ, вероятно, были наиболее многочисленными в четырёх регионах Испании: Арагоне, Леванте, Андалусии и Галисии. К несчастью для анархистов, войска Франко заняли практически всю Галисию и значительную часть Андалусии в первые недели войны, что привело к гибели, аресту или бегству подавляющего большинства активных анархистов в этих частях страны.

В Арагоне анархистам в первый год войны удалось провести свои самые масштабные эксперименты с введением либертарного коммунизма в сельской местности. Многие из созданных ими коллективов были разгромлены в августе 1937 г. войсками, находившимися под контролем коммунистов, а те, что пережили нашествие, были уничтожены, когда Франко захватил регион в марте 1938 г.

В Леванте сельская организация НКТ была, возможно, более развита, чем в любой другой части лоялистской Испании во время войны, и сами анархисты оценивали местный опыт коллективизации деревни как самый успешный в стране. Большинство левантийских коллективов, как и их региональная федерация, продолжали существовать до окончательного краха Республики в марте 1939 г.

В двух регионах, которые оставались под республиканским контролем бо́льшую часть войны, влияние анархистов на селе к началу конфликта было ограниченным. В Каталонии, несмотря на силу НКТ в городах, анархисты так и остались в меньшинстве в сельских районах, хотя за время войны им удалось создать в регионе значительное число аграрных коллективов. Напротив, в сельской Новой Кастилии, где перед войной практически не существовало организации НКТ, она стремительно выросла за первые месяцы, и в регионе было создано довольно много сельских коллективов, причём многие сельские союзы социалистов также были вовлечены в коллективистское движение.

Контролируемый социалистами Всеобщий союз трудящихся в течение многих лет имел многочисленные организации среди сельских рабочих и даже мелких собственников страны. Согласно Вальтеру Бернеккеру, уже в 1919 г. около трети членов ВСТ составляли сельскохозяйственные рабочие, и, как он пишет, «с 1932 года – и до гражданской войны – ВСТ был крупнейшим профессиональным союзом Испании, массу его членов с 1919 г. составляли преимущественно сельскохозяйственные рабочие, в то время как НКТ всё больше становилась представителем интересов промышленных рабочих, в основном в Каталонии».

В 1930 г. ВСТ организовал Национальную федерацию земледельцев (иногда также называлась Испанской федерацией земледельцев), которая, по Бернеккеру, насчитывала 400 тысяч членов к 1932 г.14. Она была особенно влиятельной в Новой Кастилии, Эстремадуре и западной Андалусии15.

Во время Гражданской войны Национальная федерация земледельцев по большей части продолжала находиться под контролем левых социалистов – сторонников Франсиско Ларго Кабальеро. Как и НКТ, они были заинтересованы в организации аграрных коллективов, хотя они, возможно, делали больший акцент на их добровольности, чем НКТ16. Как следствие, в большей части республиканской Испании, особенно в Новой Кастилии и Леванте, сельскохозяйственные рабочие организации ВСТ обычно более или менее тесно сотрудничали с аналогичными организациями НКТ. Нередко членами двух организаций создавались объединённые коллективы. Исключение составляла Каталония, где в течение войны ВСТ находился во власти коммунистов из Объединённой социалистической партии Каталонии и стал прибежищем для тех противников аграрной коллективизации, которые не присоединились к Союзу рабасайрес.

Поведение тех слоёв крестьянства, которые были связаны с правыми, зависело от того, какая сторона одержала победу в данной области в самом начале конфликта. В Наварре, как представляется, влияние карлистов среди крестьян не уменьшилось, и они дали много новобранцев в карлистскую милицию генерала Молы, взявшую регион под контроль. С другой стороны, баскские крестьяне продолжали поддерживать Баскскую националистическую партию, возглавившую республиканские силы в этом регионе. Наконец, в Леванте крестьянские группы, прежде связанные с правой Автономистской партией, вскоре взяла под своё крыло Коммунистическая партия, и они составили бо́льшую часть крестьянской федерации, сформированной здесь сталинистами.

Коммунисты, к началу войны не имевшие крестьянских групп, находившихся под их контролем, за несколько месяцев смогли создать крестьянские федерации в провинциях Валенсия, Аликанте, Кастельон, Альмерия, Теруэль и Мадрид. Не подлежит сомнению, что самой крупной из них была валенсийская федерация, куда почти в полном составе вошёл католический аграрный синдикат, ранее поддерживавший Автономистскую партию. В начале 1938 г. были заключены соглашения о слиянии контролируемых коммунистами федераций в Валенсии, Аликанте и Мадриде с соответствующими организациями Национальной федерации земледельцев ВСТ17. Однако не совсем ясно, в какой мере эти соглашения были реализованы.

Национальная крестьянская федерация НКТ

В начале Гражданской войны в составе НКТ было мало крестьянских организаций выше местного уровня. Но вскоре после начала войны/революции стали создаваться комаркальные (районные) федерации местных коллективов и аграрных синдикатов. В первые месяцы войны были также образованы региональные федерации в Каталонии, Арагоне, Центре (Новая Кастилия) и Андалусии и Эстремадуре (единая организация).

Однако, когда наступил июнь 1937 г., национальная организация, объединявшая все сельские группы НКТ, ещё не была создана. 12–14 июня в штаб-квартире НКТ в Валенсии состоялся Национальный пленум региональных крестьянских организаций, на котором были представлены все региональные крестьянские федерации НКТ. Пленум, на котором присутствовал Мариано Васкес, секретарь Национального комитета НКТ, «рассмотрел важные вопросы, затрагивающие крестьянские коллективы, которые растут с каждым днём; были заслушаны доклады, представляющие исключительный интерес, и одобрен Устав Национальной крестьянской федерации (НКТ), разработанный комитетом в составе товарища Кардоны Роселя, представлявшего НК НКТ, и делегатов от каждой региональной организации, участвовавшей в пленуме»18.

Пространная резолюция о создании НКФ, состоящая из 35 статей, логически распадается на два раздела. В первом рассматривается, условно говоря, «бюрократическая структура» новой организации, в другом – путь, по которому следовало направить реорганизацию сектора сельской экономики, находившегося под контролем НКТ. Оба раздела включают в себя существенные нововведения в традиционной философии и практике испанских анархистов.

Бюрократическая часть устава устанавливала, что должны будут проводиться регулярные пленумы или конгрессы организации, раз в год, и внеочередные, по инициативе Национального секретариата НКФ, двух региональных федераций или Национального комитета НКТ.

В промежутках между ними организация должна была возглавляться Национальным секретариатом, состоящим из секретаря, избранного пленумом или конгрессом, и представителей от каждой из региональных федераций. Различные специализированные комитеты, занимающиеся конкретными проблемами сельского хозяйства и связанных с ним областей, должны были создаваться Национальным секретариатом и находиться в его подчинении. Региональные федерации должны были образовать аналогичные органы, и, если соответствующее решение будет принято ими или Национальным секретариатом, их также следовало создать на комаркальном или местном уровне.

Устав очерчивал подчинение: НКФ – НКТ и составных частей НКФ – её руководящему органу. Статья 3 гласила: «Национальная крестьянская федерация является частью Национальной конфедерации труда, представляя собой профессиональный союз и экономический орган крестьян, состоящих в ней, и потому обязана выполнять решения НКТ»; статья 35 указывала, что НКФ не может быть распущена без одобрения Национального конгресса НКТ. В дополнение к этому, статья 9 говорила: «Официальное представительство Национальной крестьянской федерации, исполнение её решений и применение настоящего Устава возлагается на её Национальный секретариат, который по своим функциям соответствует комитету или национальному совету любой национальной отраслевой федерации».

Источниками финансирования НКФ, согласно статьям 22 и 23, являлись:

«1) Доходы от участия в Федерации в виде профсоюзных взносов, взимаемых с членов синдикатами, которые образуют региональные федерации.

2) Доходы от аграрной экономической деятельности организаций, принадлежащих к Национальной крестьянской федерации». Процент членских взносов «определяется Национальным секретариатом Национальной крестьянской федерации на основе предложений региональных федераций… но не может превышать одной трети взносов, уплачиваемых её членами в соответствующий профсоюз».

Статья 33, стоящая под заголовком «Общие положения», гласила: «Разъяснение сомнений, которые могут возникнуть по поводу применения настоящего Устава, возлагается на Национальный секретариат», – а согласно статье 34, «случаи, не предусмотренные в этом Уставе», должны были разрешаться либо пленумом или конгрессом НКФ, либо «решением Национального секретариата» федерации, которое «подлежит рассмотрению и одобрению Национального комитета» НКТ. И «только когда формально получено это одобрение, случай может считаться решённым».

Чисто экономические разделы устава показывают намерение основателей НКФ установить наблюдение и контроль практически за всеми аспектами деятельности коллективов, а также мелких собственников, входивших в НКТ. Они устанавливали основы для контроля НКФ в вопросах землепользования, реализации излишков, приобретения материалов и потребительских товаров и страхования в том сегменте сельского хозяйства страны, который контролировался крестьянами из НКТ.

Так, статья 26 гласила:

«И крестьянский коллектив, и мелкий крестьянин-собственник или индивидуальный хозяин, принадлежащие к Национальной крестьянской федерации, должны пользоваться полной свободой инициативы и действия для агрикультурного развития земли, которую они занимают; но они должны будут подчиняться решениям Национальной крестьянской федерации и её Национального секретариата, касающимся повышения урожайности, борьбы с появлением и распространением вредителей в сельской местности и селекции или замены тех культур, разведение которых нецелесообразно по причине их низкой ценности, с целью гарантировать трудящимся крестьянам лучший уровень жизни».

В соответствии с этим, те же группы и лица «будут обязаны предоставлять Национальной крестьянской федерации любые сведения, запрошенные ею, относительно существующего и перспективного производства, а также любые другие, которые потребуются Федерации, с целью обеспечить прогресс индивидуального и коллективного земледелия».

С другой стороны, та же статья гласила, что «коллективные хозяйства… будут признавать Национальную крестьянскую федерацию единственным органом распределения продукции и экспорта, в тех случаях, когда последний необходим».

Хотя за коллективами и единоличными хозяевами признавалось право «отделить от собственной продукции то количество, которое они считают необходимым для собственного потребления», тем не менее ставилась цель обеспечить «справедливое распределение продуктов, полученных сельским хозяйством, чтобы гарантировать равные права всем потребителям в общественном организме, в самом широком смысле слова». Ввиду этого указывалось, что члены НКФ «принимают ограничения, необходимые в данный момент, чтобы обеспечить крестьянину его право на потребление». Подобные ограничения будут обязательными для крестьян, только когда они «официально одобрены Секретариатом Национальной крестьянской федерации».

Все излишки продукции должны будут передаваться НКФ через региональные федерации, и НКФ «будет возмещать их стоимость, опираясь на цены, принятые в производящей местности, или на твёрдые цены, которые будут установлены в едином национальном организме, образуемом полностью самой Национальной крестьянской федерацией или же при её полноправном представительстве, и одобрены её Национальным секретариатом».

С другой стороны, организации НКФ будут получать от национальной федерации, через региональные, «все виды товаров, необходимых для развития их сельскохозяйственного производства, а также для обеспечения потребительских кооперативов и общественных товарных складов…» НКФ будет предоставлять их «по тем же самым ценам, по которым они были приобретены, с надбавкой, покрывающей лишь расходы на транспорт и администрацию…»

Также было оговорено, что НКФ займётся организацией касс компенсации, которые будут «отвечать за сборы, платежи и обмен». Кроме того, они будут, во взаимодействии с региональными федерациями, «предоставлять компенсацию в случае стихийных бедствий и убытков, вызванных авариями, пожарами, нашествиями насекомых и т.д., а также обеспечивать солидарность и взаимную поддержку, для защиты от рисков болезни, старости, сиротства, трудящимся крестьянам и членам их семей, которые не принадлежат к коллективам, поскольку в этих вопросах они не должны оставаться беззащитными»19.

Согласно Вальтеру Бернеккеру:

«Принципы НКФ открыто противоречили основным постулатам анархизма. Обязательный характер решений федерации для входивших для неё индивидуальных членов, синдикатов или коллективов едва ли был совместим с моделью принятия решений снизу вверх, которую всегда отстаивала НКТ…»20

«НКТ должна была признать, что её идеалистические представления о саморегулирующейся экономике, способной удовлетворить потребности всех индивидуумов, оказались неосуществимыми в условиях гражданской войны. Смена концепций в период между Сарагосским конгрессом… и съездом в Валенсии… сигнализировала о непрерывной эволюции от утопии экономического и социального порядка, основанного на рабочих советах и свободного от принуждения, к реалиям экономики, подчинённой государственному регулированию, и иерархически структурированного общества»21.

НКФ недалеко продвинулась в создании такой реструктурированной сельскохозяйственной экономики, которая была предусмотрена её уставом. Через два месяца её региональная организация в Арагоне большей частью была разгромлена войсками коммунистов, как и многие из действовавших в регионе коллективов и синдикатов. Хотя имеются некоторые указания на то, что НКФ могла играть некоторую роль в обмене продуктами между региональными федерациями в Леванте и Центре, она определённо не сложилась в ту интегрированную структуру, направляющую производство и регулирующую обмен, кредит и страхование, по крайней мере в анархическом секторе сельского хозяйства, о которой мечтали её основатели.

Одним из проектов, предпринятых ею, стало создание сельскохозяйственных школ, которые, в дополнение к общему образованию, давали профессиональную подготовку по широкому кругу сельскохозяйственных дисциплин. Этот план в перспективе включал в себя создание аграрного университета. У нас мало информации о том, в какой степени НКФ смогла реализовать эту программу, которая была только разработана к концу 1937 г.22.

Ещё один Национальный пленум региональных крестьянских организаций НКТ прошёл в конце октября 1937 г. Его главным решением стало объединение Национальной крестьянской федерации с Национальной федерацией продовольствия и создание единой Национальной федерации крестьян и производителей продовольствия (Federación Nacional de Campesinos y de las Industrias de la Alimentación). Новая федерация включала одиннадцать секций: земледелия, мукомольную, сахарной промышленности, виноделия, пищевой промышленности, ресторанов и баров, скотоводства, лесного хозяйства, растительных масел, садоводства и «разных производств»23.

Аграрная реформа перед Гражданской войной

Конечно, одним из факторов, способствовавших массовому распространению коллективизации на селе, проходившей в годы Гражданской войны главным образом (но отнюдь не исключительно) под руководством анархистов, было давнее недовольство крестьян аграрной политикой правительства. Это недовольство приобрело особенно острый характер в период Второй Испанской республики (14 апреля 1931 г. – 18 июля 1936 г.).

Когда левореспубликанско-социалистическое правительство пришло к власти после свержения монархии, одним из его обещаний была широкая аграрная реформа. Однако за время своего двухлетнего существования правительство премьер-министра Мануэля Асаньи сделало лишь некоторые крайне осторожные шаги в этом направлении.

Предложенная реформа вызвала довольно продолжительные дебаты в парламенте. Левые республиканцы были склонны предоставить экспроприированную землю единоличным крестьянам-собственникам, социалисты выступали за её передачу группам крестьян, организованным в коллективы24. Мятеж генерала Санхурхо против Республики в августе 1932 г. ускорил принятие закона об аграрной реформе, и, в ответ на выступление, были добавлены две группы собственников, чьи земли должны были изыматься без компенсации: те, кто поддержал попытку переворота, и гранды Испании. Гранды представляли собой группу из 70–80 крупных землевладельцев, находившихся в привилегированном положении, возможно, ещё со времён Реконкисты. Они были высшей элитой испанской аристократии25.

Аграрный устав, который наконец был принят в сентябре 1932 г., предусматривал создание Института аграрной реформы (Instituto de Reforma Agraria). Институт должен был получать ассигнования не менее чем в 50 миллионов песет ежегодно, и ему полагалось организовать Национальный аграрный банк, чтобы выдавать кредиты с низкой процентной ставкой крестьянам, в интересах которых должна была проводиться реформа26. Джеральд Бренан отмечает, что все земельные владения свыше 56 акров (23 гектаров), не обрабатываемые своими собственниками, подлежали изъятию, с выплатой компенсации исходя из стоимости земли, заявленной её владельцем в налоговые органы, – вследствие чего компенсация оказывалась ниже рыночной стоимости.

Согласно Бренану: «Следует заметить, что Аграрный устав применялся только в центре и на юге – в той части страны, где были распространены крупные поместья… Ничего не было сделано, чтобы помочь многочисленным семьям на севере, у которых было слишком мало земли, или чтобы заменить непостоянную и обычно завышенную ренту в Кастилии фиксированными платежами»27.

Однако главным недостатком Аграрного устава, принятого в правление левых республиканцев и социалистов, была неравномерность его применения. Хотя в некоторых районах, например в окрестностях Толедо, были сделаны робкие шаги по переделу земли грандов, за которую не полагалось никакой компенсации, местные власти были склонны раздавать её крестьянам-собственникам. Чиновник, возглавлявший ИАР в Толедо в 1932–33 гг., много лет спустя говорил, что при распределении земли он всегда старался отдавать бо́льшую её часть тем, у кого уже был какой-то участок, на том основании, что они проявили достаточно инициативы и рассудительности, чтобы пользоваться землёй, и лишь немного разбавлял их теми, кто вообще не имел земли28.

Таким образом, к тому времени, когда в середине 1933 г. правительство Асаньи было отправлено в отставку, реформе было положено лишь самое скромное начало. Вальтер Бернеккер пишет: «…Правительство Асаньи, особенно в лице его министра сельского хозяйства Доминго, показывало явную незаинтересованность в реализации принятого закона… Асанья и Доминго не хотели в исполнение закона, революционного по своим последствиям, принимать меры, столь же революционные, и откладывали необходимые шаги…»29 По данным Института аграрной реформы, к августу 1934 г. только 9 916 семей получили землю в соответствии с законом30.

Согласно изданной коммунистами истории Гражданской войны, число крестьян, наделённых землёй в результате аграрной реформы в первый период Республики, составило 12 26031. Независимо от того, какие цифры правильны, ясно, что процесс перераспределения земли в это время только начинался.

Джеральд Бренан отмечает долгосрочные политические последствия того факта, что правительство Асаньи не смогло провести решительную аграрную реформу: «…Можно сказать, что республиканские партии упустили благоприятную возможность, позволявшую не только искоренить некоторые вопиющие злоупотребления в сельской местности, но и дать им самим новых приверженцев и усилить режим». Он цитирует в подтверждение этого статью из ежедневной анархической газеты «Рабочая солидарность», смысл которой сводился к тому, что «если бы республиканцы сразу конфисковали без возмещения все крупные поместья, как произошло во время Французской революции, то буржуазная республика просуществовала бы многие годы. Рабочие, даже анархисты, терпели бы её»32.

Не стоит говорить, что правые правительства 1933–1936 гг. не только не пошли дальше в проведении аграрной реформы, но и в значительной степени свели на нет то, что было проделано в предыдущие годы. Только после победы Народного фронта на выборах в феврале 1936 г. вопрос об аграрной реформе вновь появился в повестке дня33.

Возможно, ещё большее недовольство и ярость, чем провал аграрной реформы, вызывало у испанских крестьян нежелание или неспособность левых республиканцев и социалистов, находившихся у власти, ослабить социальные и политические репрессии, которые были обычными для сельской Испании, особенно на юге. Правительство Асаньи, как и его предшественники, приказало Гражданской гвардии подавлять малейший намёк на сопротивление или бунт со стороны крестьян.

Один из таких инцидентов произошёл в андалусском посёлке Касас-Вьехас, где гражданские гвардейцы подожгли дом местного вожака НКТ, в результате чего он и несколько членов его семьи сгорели, а те, кто пытался выбраться из этого ада, были застрелены. Разразился большой скандал, который подорвал позиции Асаньи в парламенте и стал главной причиной бойкота анархистами выборов 1933 г.34.

После прихода к власти правительства Народного фронта процесс аграрной реформы был возобновлён в гораздо более широком масштабе. Более быстрое применение на практике закона 1932 года в значительной степени объяснялось действиями самих крестьян, повсеместно захватывавших землю: Институт аграрной реформы во многих случаях просто санкционировал их действия. Подобные захваты были особенно распространены в Новой Кастилии, Андалусии и Эстремадуре.

Меры по аграрной реформе, принятые республиканским правительством во время Гражданской войны

С 4 сентября 1936 г., когда был сформирован первый кабинет Ларго Кабальеро, и практически до самого конца Гражданской войны министром сельского хозяйства был Висенте Урибе, член Политбюро испанской Коммунистической партии. На своём посту он последовательно проводил политику, предписанную Коммунистической партией, но также пользовавшуюся поддержкой значительного числа республиканцев из среднего класса и правых социалистов.

Во время войны сталинисты встали в решительную, даже агрессивную, оппозицию по отношению к аграрным коллективам, организованным анархистами и левым социалистами из ВСТ. Хотя их позиция априори может показаться парадоксальной в свете того факта, что всего за несколько лет до этого Сталин согнал советских крестьян в колхозы, она становится понятной с точки зрения общей политической ситуации, в которой оказались коммунисты во время Гражданской войны.

Будучи изначально небольшой, хотя крепко организованной и высоко дисциплинированной, группой среди сил, поддерживавших Республику, и столкнувшись с тем, что испанский рабочий класс был (по крайней мере на начало войны) почти полностью мобилизован в анархическую НКТ и левосоциалистический ВСТ, коммунисты старались поскорее завербовать в свои ряды тех, у кого вызывали неприятие или большое беспокойство революционные изменения, происходившие в лоялистской Испании. В число их потенциальных сторонников входили большинство крестьян-собственников, а также те арендаторы и издольщики, которые надеялись стать собственниками.

Одним из главных революционных изменений, произошедших сразу после 19 июля, была экспроприация крупных поместий, в особенности тех, которые принадлежали сторонникам и сочувствующим Франко, совершённая мелкими крестьянами, арендаторами, издольщиками и батраками. Она произошла более или менее спонтанно, без одобрения официальных властей, тем более что в первые дни и недели Гражданской войны они почти исчезли со сцены. Параллельно с этими захватами земли, как анархистами из НКТ, так и значительной частью крестьян-социалистов из ВСТ была начата организация аграрных коллективов.

Одним из первых шагов Висенте Урибе на посту министра сельского хозяйства стало проведение составленного в духе аграрной политики его партии декрета республиканского правительства от 7 октября 1936 г., который легализовывал конфискацию государством всей земли, «принадлежавшей на 18 июля физическим лицам либо их супругам или юридическим лицам, которые прямо или косвенно участвовали в повстанческом движении против Республики»35. Однако Хосе Пейратс утверждает, что этот же декрет признавал право наследников вернуть конфискованную землю36.

Согласно Бернетту Боллотену, «по положениям декрета, те поместья, в которых вели хозяйство сами собственники непосредственно или через своих управляющих, и те, которые сдавались крупным фермерам-арендаторам, передавались в бессрочное пользование организациям крестьян и сельскохозяйственных рабочих, чтобы те обрабатывали её индивидуально или коллективно, в соответствии с пожеланиями большинства. Мелким хозяевам, которые арендовали землю, было обещано постоянное право пользования своими участками, не превышавшими 30 гектаров в засушливых районах, пяти – в орошаемых и трёх – в садоводческих…»37

Однако, по словам Ауроры Боск Санчес, «хотя этот декрет явным образом поддерживал старых арендаторов, издольщиков и мелких землевладельцев, он демонстрировал неоднозначное, или даже противоположное, отношение к землям, которые не принадлежали людям, вовлечённым в военный мятеж, и были захвачены и коллективизированы синдикатами. В этой ситуации положение сельского пролетариата и профсоюзов явно было невыгодным по сравнению с землевладельцами и арендаторами…»38

Вальтер Бернеккер отмечает: «В. Урибе ввёл для аграрных коллективов сложную процедуру легализации, поставив условие, что если она не будет пройдена, то коллектив может быть распущен, а его земля возвращена прежним владельцам». Он добавляет: «Декрет о национализации был разработан в первую очередь для того, чтобы поставить коллективы под контроль и помешать их дальнейшему распространению; когда он был издан, самоорганизация крестьян была уже свершившимся фактом на широких территориях республиканской зоны»39. Тем не менее сами коммунисты провозгласили декрет от 7 октября 1936 г. освобождением крестьянства. Их орган «Красный фронт» (Frente Rojo) утверждал: «[Он] является самой глубокой революционной мерой, принятой с начала военного мятежа… Он упраздняет более 40 процентов частной собственности в сельской местности».

Другая коммунистическая газета, «Рабочий мир» (Mundo Obrero), говорила: «Этот декрет ломает основы полуфеодальной власти крупных землевладельцев, которые, чтобы сохранить свои варварские кастовые привилегии и увековечить заработную плату две песеты в день и труд от зари до зари, развязали кровавую войну, которая опустошает Испанию»40.

Сходным образом, Хосе Дуке, глава Коммунистической партии в Арагоне, писал: «Правительство Республики издало важный декрет о сельском хозяйстве, который фактически доводил аграрную реформу до её полного завершения, передавая землю крупных собственников и всех, кто принял участие в мятеже, крестьянам и сельскохозяйственным рабочим, чтобы земля находилась в пользовании тех, кто на ней трудится, и самое главное, чтобы она обрабатывалась в соответствии с желаниями и чаяниями самих крестьян, по крайней мере в том, что касается применяемой системы обработки». Примечательно, что, как он добавляет, это было «мерой, политические последствия которой отвечали простой цели коммунистов – положить конец беспорядку и отчаянию, исходившим», согласно ему, от контролируемого анархистами Совета Арагона41.

Однако ни социалистические, ни анархические крестьянские лидеры не разделяли взгляд коммунистов на декрет 7 октября. Рикардо Сабальса, генсек крестьянской федерации ВСТ, комментировал: «Нам приходилось читать такое: “Благодаря декрету 7 октября, принятому коммунистическим министром, у крестьян сегодня есть земля”. Подобные заявления, несомненно, оказывают свой эффект при пропаганде среди незнающих, но они не могут убедить никого, кто хотя бы наполовину знаком с фактами… Прежде чем коммунистический министр появился в правительстве, крестьянские организации по инструкциям от нашей федерации уже конфисковали де-факто всю землю, принадлежавшую мятежникам».

Со своей стороны, анархический ежедневник «НКТ» отмечал:

«Министр сельского хозяйства только что издал декрет о конфискации в пользу государства всех сельских владений, чьи владельцы прямо или косвенно были вовлечены в фашистский мятеж 19 июля. Конечно, государство, как всегда, приходит поздно. Крестьяне не ждали, пока эта жизненно важная проблема будет разрешена декретом; они действовали, опережая правительство, и с самого начала… они захватывали помещичью собственность, делая революцию снизу… Они экспроприировали, не проводя различия между собственниками, поддержавшими и не поддержавшими заговор мятежников… Экспроприация, как наказание, только тех, кто прямо встал на сторону фашистов или оказал им помощь, оставляет главную проблему Испанской революции нерешённой».

Наконец, Рафаэль Морайта Нуньес, который в начале Гражданской войны возглавлял Институт аграрной реформы, писал после войны: «Я могу положительно заявить, и всем это известно, что вовсе не правительство передало землю крестьянам. Последние не ждали решения правительства, а занимали поместья и пахотные земли сами… Следовательно, нашумевший декрет от 7 октября, который одна политическая партия называет исключительно своим творением, в действительности не давал землю ни крестьянам, ни кому-либо ещё…»42

Но как бы ни оценивался декрет 7 октября, очевидно, что его реализация на практике продвигалась медленно. Доктор Боск Санчес замечает, что положение многих крестьян и их синдикатов «оставалось за рамками законности и предписаний правительства». Как следствие, говорит она, «весной 1937 г. Министерство сельского хозяйства не достигло многих целей, поставленных в 1936 г., так как бо́льшая часть земельного достояния Республики всё ещё оставалась под профсоюзным контролем»43.

Гастон Леваль вспоминал агрессивную пропагандистскую кампанию, проводившуюся Урибе накануне и после принятия декрета 7 октября: «Месяцами он произносил речи, передававшиеся по радио, настраивая крестьян не вступать в коллективы, призывая мелких собственников бороться с ними. Он всегда выступал как министр, так что сельские консерваторы и реакционеры чувствовали поддержку правительства в своём инстинктивном сопротивлении или сознательном саботаже…»44

Весной 1937 г. контролируемые коммунистами полицейские, военные и другие силы начали нападать на коллективы в Каталонии, Леванте, Кастилии и даже в некоторых частях Арагона. Эти действия вызвали серьёзную дезорганизацию в республиканской сельской местности, что поставило под угрозу будущий урожай. Сложившиеся обстоятельства заставили министра сельского хозяйства Висенте Урибе, перешедшего в правительство Хуана Негрина, издать второй важный документ.

Это был так называемый Закон о временной легализации сельскохозяйственных коллективов, принятый в июне 1937 г., официально заявленной целью которого было позволить коллективам «успешно и быстро, насколько это возможно, провести сельскохозяйственные работы, приходящиеся на время уборки урожая»45. Он «временно» предоставлял легальный статус всем коллективам «до завершения настоящего сельскохозяйственного цикла». Согласно доктору Ауроре Боск Санчес: «Наряду с попыткой спасти урожай, этот декрет в неявном виде признавал экономическое значение синдикатов и коллективов как сектора республиканской экономики и, таким образом, пытался сгладить пренебрежительное отношение правительства и маргинализацию, которой подвергались по декрету от 7 октября 1936 г. коллективы и безземельные крестьяне на фоне мелких собственников и бывших арендаторов»46.

Конечно, июньский декрет министра сельского хозяйства лишь условно защищал коллективы НКТ от нападений коммунистических отрядов, полиции и других. В самом деле, прошло всего два месяца, и коммунистические силы из возглавляемой подполковником Листером 11-й дивизии вторглись в Арагон и, совместно с дивизией «Карл Маркс» и 30-й дивизией ЭРК, стали разорять и разгонять находившиеся там коллективы. А когда урожай был убран, анархические и прочие коллективы вновь подверглись атакам коммунистов и в других частях страны.

Что касается самих анархистов, то идея легализации их аграрных коллективов республиканским правительством вступала в серьёзное противоречие с их традиционной философией. Однако после июньского декрета 1937 г. НКТ открыто одобрила эту идею, и несколько сотен анархических коллективов действительно были легализованы Министерством сельского хозяйства. По крайней мере в некоторых случаях подобное признание помогало коллективам защитить себя от попыток их уничтожения. Кроме того, значительное число коллективов получило заём в подчинённой министерству Национальной службе сельскохозяйственного кредита (Servicio Nacional de Crédito Agrícola). Национальный секретарь НКТ Мариано Васкес, наряду с другими, побуждал коллективы брать такие кредиты47.

Бернетт Боллотен цитирует коммунистический источник, который отмечает, что с октября 1936 г. по июнь 1937 г. Институт аграрной реформы Министерства сельского хозяйства выделил 50 миллионов песет на «кредиты, сельскохозяйственные орудия, семена и удобрения». Однако, пишет он, «эта помощь, судя по всему, предназначалась исключительно для коллективов, соглашавшихся на вмешательство института; в то же время НКТ, которая отвергала государственное вмешательство, поскольку оно угрожало автономии её коллективов, заявляла, что последние были полностью лишены помощи со стороны министра сельского хозяйства». Боллотен добавляет: «С другой стороны, согласно Мариано Кардоне Роселю, члену национального комитета НКТ и его представителю в исполнительной комиссии Национальной службы сельскохозяйственного кредита, хотя Институт аграрной реформы не был уполномочен выдавать кредиты и оказывать помощь коллективам, находившимся вне его юрисдикции, такие коллективы могли обращаться за помощью в национальную службу, не опасаясь какого-либо контроля… Но эта служба… начала нормально функционировать лишь в конце лета 1937 г. Более того, хотя, по словам Кардоны Роселя, коллективным хозяйствам, обращавшимся за помощью, были выделены значительные кредиты, некоторые коллективы НКТ долгое время не пользовались этим преимуществом, вследствие подозрительного отношения к государственным органам и опасения, что те могут урезать их независимость»48.

Возвращение земли бывшим владельцам

Хотя Министерство сельского хозяйства под руководством Висенте Урибе распространило кредит на некоторые сельские коллективы, оно также обещало вернуть землю тем владельцам, чья собственность была поглощена коллективами, с их согласия или без него. Бернетт Боллотен говорит относительно Коммунистической партии: «Ища поддержки у имущих классов в антифранкистском лагере, она не могла сбрасывать со счетов мелких и средних собственников, которые враждебно относились к движению рабочего класса перед Гражданской войной, и действительно, через Министерство сельского хозяйства и Институт аграрной реформы, которые она контролировала, она удовлетворила, на основании ограничений, поставленных декретом от 7 октября, многие их требования о реституции земли».

Боллотен приводит слова одного из лидеров «Либертарной молодёжи» в Кастильском регионе по этому поводу:

«Я могу рассказать вам о кастильской сельской местности, поскольку я ежедневно контактирую с аграрными районами Кастилии, районами, куда уполномоченные Министерства сельского хозяйства приходят… с целью вернуть буржуазии, фашистам, помещикам собственность, которая когда-то им принадлежала. Министр сельского хозяйства утверждает, что это мелкие собственники. Мелкие собственники со множеством акров! Неужели деревенские господа и те, кто замышляют заговоры против рабочих, – это мелкие собственники? Неужели те, у кого есть двадцать или двадцать пять работников и три или четыре пары быков, – это мелкие собственники? Я должен спросить, куда нас ведёт политика министра сельского хозяйства и где же заканчивается понятие “мелкий собственник”»49.

Поощрённые поддержкой коммунистов, многие консервативные крестьяне-арендаторы и издольщики, принявшие коллективизацию в первые месяцы революции, требовали назад свои участки.

Боллотен цитирует Рикардо Сабальсу, главу федерации сельскохозяйственных рабочих ВСТ:

«Наше самое горячее стремление сегодня – защитить завоевания революции, особенно коллективные хозяйства, которые были организованы разными группами нашей федерации и против которых поднялся весь вражеский мир, а именно реакционеры вчерашнего дня и те, кто получали землю в аренду, потому что были лакеями господ, тогда как нашим членам не давали земли или выселяли их с их жалких наделов. Сегодня эти реакционеры, защищённые пресловутым декретом от 7 октября и получающие неслыханную помощь от государства, порываются взять приступом коллективизированные поместья, чтобы поделить между собой их землю, их скот, их оливковые рощи, их виноградники и их урожай, чтобы положить конец аграрной революции…»50

Способ формирования коллективов

Конечно, существовало много способов организации сельскохозяйственных коллективов в первые дни и недели гражданской войны/революции. Однако Бернетт Боллотен набрасывает общую схему, по которой она происходила:

«Комитет НКТ–ФАИ создавался в каждом поселении, где был установлен новый режим. Этот комитет не только исполнял полномочия законодательной и исполнительной властей, но и осуществлял правосудие. Одними из первых действий были отмена частной торговли и коллективизация земли, принадлежавшей богатым, а иногда и бедным, наряду с усадебными постройками, техникой, скотом и транспортом. За редкими исключениями, парикмахеры, пекари, плотники, обувщики, врачи, дантисты, учителя, кузнецы и портные также объединялись на коллективных началах. Запасы продовольствия, одежды и прочих потребительских товаров хранились на коммунальном складе под контролем местного комитета, а церковь, если её не успели сжечь, переоборудовалась под складское помещение, столовую, кафе, мастерскую, школу, гараж или общежитие…»51

Количество аграрных коллективов

В нашем распоряжении нет каких-либо определённых данных, касающихся количества аграрных коллективов, созданных в республиканской Испании во время Гражданской войны, и численности крестьян и других людей, вступивших в них. Гастон Леваль, наблюдавший это явление в процессе и изучивший его самым тщательным образом, ограничился замечанием: «У нас нет точной цифры по количеству коллективов, созданных по всей Испании. Основываясь на неполной статистике февральского конгресса в Арагоне и данных, собранных мною во время длительного пребывания в этом регионе, я могу подтвердить, что здесь их было не меньше 400. В Леванте в 1938 г. было 500. К ним нужно добавить существовавшие в других регионах»52.

Вальтер Бернеккер, писавший намного позже и опиравшийся на информацию, очевидно, недоступную Левалю, говорит: «В августе 1938 г., по данным Института аграрной реформы, было 2 213 зарегистрированных коллективов, а учитывая, что Арагон с Каталонией и Левант не отражены в этой статистике, нужно полагать, что общее количество коллективов было намного выше; по текущим данным испанских анархистов, в Арагоне, Каталонии и Леванте действовали 2 700 коллективов и в Новой Кастилии – 340. Если сложить все эти данные, то в экспериментах с коллективизированной экономикой в республиканской Испании принимали участие около трёх миллионов человек»53.

Далее Бернеккер оценивает значение этих трёх миллионов для всего республиканского сельского хозяйства: «При предполагаемой численности сельского населения около 17 миллионов – что, вероятно, представляет собой заниженную оценку, – три миллиона участвовавших в коллективистских экспериментах составляют приблизительно 18% от общего числа испанских сельских жителей. А если принять во внимание тот факт, что к концу 1936 г. значительная часть аграрных по преимуществу регионов Галисии, Старой Кастилии, Андалусии и частично Эстремадуры были оккупированы “националистами”, процент коллективистов в республиканской зоне значительно повышается…»54

Наконец, Эдвард Э. Малефакис подчитал, что коллективам принадлежало около одной трети всей сельской земли в республиканской Испании и две трети обрабатываемой земли55. Ясно, таким образом, что создание сельских коллективов было одним из наиболее значительных событий испанской гражданской войны и революции.

В некоторых частях лоялистской Испании сельских коллективов практически не было. Это в первую очередь относится к трём северным регионам, который в первый год оставались в составе Республики, то есть к Стране Басков, Сантандеру и Астурии.

В баскских провинциях анархисты практически не пользовались влиянием в сельских районах. Крестьяне обычно поддерживали Баскскую националистическую партию, которая была строго консервативной и не поощряла социальную революцию ни в промышленном, ни в сельскохозяйственном секторе. Кроме того, в земельных отношениях этого региона ведущую роль играли мелкие и средние хозяйства, а не крупные поместья.

Система землевладения в Астурии была аналогичной. Несмотря на то, что анархисты пользовались здесь значительным влиянием, особенно с начала войны, сельские коллективы были редкими. Рамон Альварес, местный лидер НКТ, писал: «Во время Гражданской войны не было крестьянских коллективов в собственном смысле слова. В нашем регионе не было больших обрабатываемых массивов земли; были одни лишь мелкие собственники или фермеры и пастухи, арендовавшие землю, что очень хорошо объясняет тот факт, что в сельском хозяйстве не произошло значительных социальных изменений. НКТ создала региональную крестьянскую федерацию, которая начала исследовать положение собственности и труда в сельской местности, а также качество обработки земли, наиболее подходящие виды удобрений и множество других аспектов астурийского сельского хозяйства»56.

Общие проблемы и особенности аграрных коллективов

Среди анархических аграрных коллективов наблюдалось большое разнообразие. Однако определённые проблемы были характерны почти для всех. Некоторые вопросы ставила философия анархизма, другие – практический ежедневный опыт управления сельскохозяйственными предприятиями, и в ещё большей степени – отношения аграрных коллективов с окружающим миром, и наконец, война как таковая представляла собой серьёзную проблему.

Одной из задач, встававшей перед каждым коллективом сразу после его организации, было определение правил, по которым он собирался жить. В подавляющем большинстве случаев местные группы принимали уставы, определявшие их структуру и порядок функционирования. Однако имелись такие примеры, как коллектив Бальобара в Арагоне, где «из принципа» не принимали никаких писаных уставов57. Региональные федерации стремились обязать своих членов принимать более или менее единообразные уставы.

Другая проблема затрагивала отношения коллективов с «индивидуалистами», то есть с теми крестьянами, ремесленниками и прочими, кто не хотел присоединяться к коллективу. Способы решения этой проблемы коллективами были разнообразными. Некоторые провозглашали либертарный коммунизм, при котором все жители поселения входили в коллектив; другие определяли, на каких условиях люди могут оставаться вне коллектива и какими должны быть их права – с точки зрения распоряжения продукцией, доступа к кооперативным магазинам или общественным складам и даже использования коллективизированных орудий и машин.

Бернетт Боллотен говорит об отношении крестьян-единоличников к коллективизации: «…Не может быть сомнения в том, что несравнимо большее их число упрямо сопротивлялось ей или принимало её только под сильным давлением. Неприязнь мелких владельцев и арендаторов к сельской коллективизации временами признавалась анархо-синдикалистами, хотя иногда они утверждали, что преодолели её»58. В дальнейшем мы увидим, что ситуация с мелкими собственниками существенно различалась от региона к региону и от коллектива к коллективу.

Внутренняя организация коллективов также была неодинаковой. Однако высшим органом во всех них являлось общее собрание. Оно проводилось один раз в неделю, две недели или месяц. Практически все коллективы имели некий административный комитет, но его члены обычно во всём следовали воле общего собрания; у них не было или почти не было права наказывать членов коллектива и, в большинстве случаев, члены административного комитета работали как обычные члены коллектива, проводя заседания по окончании рабочего дня.

Уставы также должны были разъяснять порядок приёма новых членов после того, как коллектив был организован. Согласно Хосе Пейратсу: «В одни коллективы желающие принимались без формальностей. В других случаях вступающий должен был передать коллективу всё своё имущество: землю, инвентарь, рабочий скот. Всё, что было передано, описывалось и оценивалось. В случае выбытия из коллектива его участник получал назад внесённое им имущество или его денежный эквивалент». Однако и эти правила были далеки от единообразия.

Кроме того, оговаривались условия исключения из коллектива:

«Как представляется, случаев исключения за безнравственное поведение было немного. Те, кто нарушал нормы коллектива, вначале получали предупреждение; в случае повторного проступка вопрос выносился на общее собрание. Только оно могло принять решение об исключении, заслушав обвиняемого и обвинителей…»59

Работа в коллективе обычно выполнялась командами или бригадами, часто формировавшимися добровольно, которые выполняли специализированные задачи. Эти единицы выбирали делегатов, которые чаще всего собирались по вечерам – иногда совместно с административным комитетом, – чтобы запланировать работу на следующий день.

Наблюдалось большое расхождение в способах распределения продукции коллектива и товаров, полученных извне. Почти всегда устраивался общественный склад или склады, с которых распределялись предметы потребления, хотя некоторые коллективы допускали в своей среде частные магазины. Также могли действовать заведения сферы услуг, такие как парикмахерские, хотя и здесь не было единообразия.

Значительное большинство аграрных коллективов, несомненно, применяло принцип «от каждого по способности, каждому по потребности». Каждой семье выделялась её доля по количеству едоков. Но опять же, в способах реализации этого принципа существовало большое разнообразие.

Следуя распространённой у анархистов вере в то, что деньги являются одним из главных источников зла капиталистической системы, многие коллективы – вероятно большинство из них – отменили в своих границах обращение денежных средств. Но разумеется, даже коллективы, пошедшие на этот шаг, должны были предоставлять республиканскую валюту тем своим членам, которые по той или иной причине отправлялись за пределы поселения.

Некоторые коллективы без лишних сложностей позволяли семьям, входившим в них, брать с общего склада всё, в чём они нуждались. Однако даже в таких случаях обычно требовалось установить нормы потребления для дефицитных товаров, особенно если они получались из-за пределов поселения. В некоторых случаях устанавливалась общая система нормирования, при которой каждой семье выделялось определённое количество каждого продукта в зависимости от её численности, – но даже в этих случаях семье иногда разрешалось обменять часть своей нормы одного продукта на большее количество другого.

Возможно, наиболее распространёнными были случаи, когда коллектив, отменивший денежное обращение в своих пределах, выпускал их местный эквивалент. Такие суррогаты, обычно печатные, назывались «чеками», «талонами» или как-то иначе, но только не «деньгами». С точки зрения анархистов, их достоинством было то, что они могли быть потрачены только внутри коллектива и это обстоятельство препятствовало их накоплению, которое могло породить различия в материальном положении членов.

Все коллективы должны были создать определённую систему реализации излишков и приобретения товаров извне, в которых они нуждались. В первые месяцы наиболее распространённым, по-видимому, был прямой обмен, или бартер, отдельных коллективов друг с другом, с управлявшимися рабочими предприятиями в соседних городах и с другими организациями. Однако вскоре, по мере развития комаркальных, провинциальных и региональных федераций коллективов, этот процесс принял более организованный и централизованный характер. Как мы уже упоминали в этой главе, Национальная крестьянская федерация ставила перед собой цель стать высшим органом, через который должен будет осуществляться обмен, хотя она добилась скромных успехов в осуществлении этого замысла.

Федерации служили и другим целям. Они помогали установить среди коллективов некоторое единообразие в том, что касалось бухгалтерского учёта, уставов и подготовки административных кадров. Они также стремились поддерживать солидарность коллективов, побуждая более богатые из них делиться материалами и даже потребительскими товарами с менее обеспеченными; всегда существовала опасность развития «неокапитализма», при котором каждый коллектив будет озабочен исключительно собственным благосостоянием, игнорируя интересы остальных.

Большинство коллективов проявляли интерес к расширению своего производства. Это часто подразумевало не только освоение новых земель, но ещё и ирригационные работы и другие улучшения, а также строительство конюшен, свинарников, курятников и других сооружений для выращивания мелкого скота и птицы. Во многих случаях коллективы также строили (или расширяли существующие) небольшие предприятия по переработке своей продукции.

Большинство коллективов также были глубоко заинтересованы в развитии образования и социальных услуг. Заметно увеличилось количество школ, в которых обязаны были учиться дети коллективов, обычно до достижения 14-летнего возраста. Много внимания уделялось тому, чтобы прекратить эксплуатацию детей их родителями, которые обыкновенно посылали их на работу с раннего возраста, чтобы они вносили свой вклад в доходы семьи, что в коллективе было ненужным, поскольку (как считалось) каждая семья получала необходимые товары и услуги, доступные в поселении. Был создан по крайней мере один «аграрный университет», стараниями Региональной федерации крестьян Леванта.

Распространялись и другие культурные учреждения, в особенности библиотеки. По анархической традиции, создавались атенеи, где заинтересованные люди собирались, чтобы обсудить культурные, экономические или политические темы.

Многие наблюдатели были впечатлены нравственностью в анархических сельских коллективах. Так, советский журналист Илья Эренбург прокомментировал решение революционных властей Барбастро в Арагоне отменить проституцию:

«[Они] издали декрет на языке прошлого столетия. Среди них были ученики Бакунина и Кропоткина. Они говорили, что проституция является пятном на солнце нового человечества и препятствует достижению всеобщего братства». Власти также призывали население «относиться к этим женщинам, вернувшимся к жизни, с величайшим уважением»60.

В довольно многие коллективы вступили и местные доктора, которые лечили крестьян, не получая иной платы, кроме того, что им полагалось как членам коллектива. В других случаях для врачей устанавливалась дополнительная плата. Часто, если услуги сельских докторов были недоступны, коллективы обеспечивали своим членам лечение в ближайшей к ним больнице. Иногда сами коллективы строили больницы; во многих случаях они приобретали оборудование и медикаменты, необходимые местным врачам.

В большинстве коллективов официально был установлен пенсионный возраст, после которого члены не должны были работать. Некоторые коллективы предоставляли специальные дома для таких людей. Во многих случаях старики, спасаясь от скуки, решали продолжать работать и после выхода на пенсию.

Одной из главных жалоб коллективов была нехватка квалифицированных кадров. Федерации разного уровня пытались исправить эту ситуацию, направляя людей, обладавших необходимыми знаниями, или помогая организовать обучение на местах.

Некоторое напряжение, иногда перераставшее в конфликты, возникало в отношениях коллективов с двумя другими институтами – местными синдикатами и органами муниципального самоуправления.

Хотя большинство коллективов были организованы по прямой или косвенной инициативе местных сельскохозяйственных синдикатов НКТ и с их помощью, после того как коллектив был создан, роль синдиката часто становилась неопределённой. В некоторых случаях личный состав двух организаций был одним и тем же, и, как отмечал Гастон Леваль в случае Бине́фарского коллектива в Арагоне, «синдикат не играл практически никакой роли»61. В других – синдикат служил связующим звеном между коллективом и индивидуальными анархистами, не пожелавшими к нему присоединиться. И в последнем случае синдикат мог сделаться своего рода «сторожем», следившим за тем, чтобы коллектив оставался верным анархическим идеям и идеалам.

На большей части республиканской Испании с началом Гражданской войны местные органы самоуправления были заменены революционными комитетами того или иного вида. В начале 1937 г. республиканское правительство постановило, что муниципальные советы должны быть восстановлены; ранее подобный шаг был сделан каталонским Хенералидадом.

Во многих небольших муниципалитетах, где действовали сельскохозяйственные коллективы, революционный комитет фактически сливался с административным комитетом коллектива. Во многих других в революционные комитеты, наряду с представителями НКТ, включались другие политические элементы, не участвовавшие в работе административного комитета коллектива. С заменой революционных комитетов муниципальными советами появилась тенденция распределять места в них между партиями и профсоюзами в той же пропорции, в какой они были представлены в каталонском или республиканском правительстве. Это было невыгодно для НКТ, особенно после того, как она была изгнана и из регионального, и из общенационального правительства.

Гастон Леваль подытожил эти особенности сельских коллективов:

«Юридические принципы коллектива были совершенно “новыми”. Он не был ни “синдикатом”, ни “муниципалитетом” в традиционном смысле слова, ни даже средневековой общиной. Но всё же он был скорее общинным, чем профсоюзным, по своему духу. Коллектив, который точно так же можно было назвать коммуной, как в случае Бинефара, составлял единое целое, по отношению к которому профессиональные и корпоративные группы, коммунальные службы, обмен, муниципальное управление занимали подчинённое, зависимое положение, хотя и пользовались автономией в определении своей структуры, внутреннем функционировании и выполнении своих специфических задач»62.

Наконец, некоторые проблемы ставила перед коллективами сама гражданская война. Одной из них был набор (и впоследствии призыв) молодёжи в вооружённые силы Республики. Это значительно увеличивало нагрузку на женщин и пожилых людей, даже если последние имели право выйти на пенсию по правилам коллектива.

Хосе Пейратс отмечал другую проблему, нараставшую с продвижением войск Франко: «По мере приближения катастрофической развязки коммуны, которым угрожало вражеское нашествие, эвакуировались в тыл. Коллективы поглощали значительную часть эвакуированных, показывая замечательный дух солидарности. Весной 1938 г. проблема усилилась из-за краха Арагонского фронта. Арагонские коллективисты массово эвакуировались в Каталонию, забирая с собой всё что можно: технику, инвентарь, мелкий и крупный скот. Каталонские коллективы, которые приняли их, были многократно вознаграждены… Сельскохозяйственный коллектив Барселоны принял 600 эвакуировавшихся с захваченной территории. Коллектив Вилабоя – сто семей…»63

Иногда война ставила перед коллективами из ряда вон выходящие проблемы. Гастон Леваль, к примеру, оставил свидетельство о проблеме, с которой столкнулись коллективы в арагонской комарке, где располагался Бинефар, в июне 1937 г. Приближалась уборочная, но крестьянам не хватало техники, инвентаря и бензина, и для их приобретения требовалось несколько сот тысяч песет. Перед ними встала дилемма: либо продать в города продовольствие, предназначенное для милиционеров на Арагонском фронте, либо потерять добрую часть урожая. В конце концов они через барселонскую «Рабочую солидарность» обратились к милиционерам НКТ, и за несколько дней солдаты-анархисты собрали достаточную сумму денег, чтобы покрыть расходы коллективов Бинефара и округи64.

И конечно, главной проблемой для коллективов было завоевание регионов, в которых они находились, войсками генерала Франко. Рано или поздно эта судьба постигала все аграрные коллективы.