Глава 1. РЕВОЛЮЦИОННЫЙ СИНДИКАЛИЗМ

Рабочее движение и революционный синдикализм

Пролетариат конца XlX — начала ХХ в. был совершенно особым социальным явлением. Эти люди были деклассированными по своему мышлению, спонтанными по природной сстественности своего повсдСния, ожесточены утратой своей автономии и формировались под влиянием ценностей утерянного ремесленничества, любви к земле и общинной солидарности. Отсюда шел сильный революционный дух, поднимавшийся в рабочем ДВИЖСНИИ...

Мюррей Букчин, американский исследователь социальных Движений [1]

Традиция анархистского рабочего движения восходит к антиавторитарному крылу Первого Интернационала — первой международной организации трудящихся, созданной в 1864 г. Уже в ходе дискуссий в Интернационале были высказаны и сформулированы важнейшие. идеи, которыс позднее составили основу анархо-синдикализма. Так, Женевский конгресс (1866 г.) принял резолюцию, оценивав-) шую профсоюзы не только как орудис «непосредственного противодействия злоупотреблениям капитала» и защиты непосредственных повседневных интересов работников, но и как «ядро организации рабочего класса во имя его полного освобождения». Профсоюзы должны были соединяться в федерации и международные конфедерации. Брюссельский конгресс (1868 г.) высказался в поддержку забастовочной борьбы и рекомендовал прибегнуть к методу всеобщей стачки для того, чтобы парализовать производство и весь «общественный организм», а также в ответ на начало войны. Бельгийские организации Интернационала настаивали на том, что он «уже теперь вырабатывает тип будущего общества, что его различные учреждения с некоторыми изменениями образуют уже теперь зародыш будущего строя... Интернационал заключает в себе зачатки учреждений нового мира», — писала газета бельгийских секций «Энтернасьональ», предвосхищая синдикалистский взгляд на социализм. На Базельском конгрессе 1869 г. французский делегат — столяр Панди представил доклад о профсоюзах, в котором эта идея получила дальнейшее развитие: в социалистическом обществе профсоюзы должны образовать «свободные коммуны, причем правительство и муниципальные управления будут заменены советами делегатов от профессиональных рабочих союзов [2].

После раскола Первого Интернационала на антиавторитарное течение (федералистов, или «бакунистов») и сторонников Маркса в 1872 г., первое продолжило развивать идеи анархистского рабочего движения. Чрезвычайный конгресс федералистов в СентИмье (1872 г.) отверг борьбу трудящихся за политическую власть и высказался за ее разрушение в ходе социальной революции, без каких бы то ни было «временных» переходных форм. Он провозгласњл целью рабочего движения «создание абсолютно свободных организации и экономической федерации, основанных на труде и равенстве всех и совершенно независимых от любого политического правительства» в результате «стихийного действия самого пролетариата, профессиональных организаций и автономных коммун» [3])

Таким образом, получила закрепление анархистская программа ликвидации государства и политической власти одновременно с экспроприацией капиталистической собственности. На конгрсссс федералистского Первого Интернационала в Брюсселе (1874 г.) обсуждался вопрос о форме организации общества, причем в представленных докладах высказывалась мысль о том, что центром социальной жизни будущего общества должна стать свободная коммуна (община) [4]. При этом бакунисты склонялись к мысли, что управление экономикой в таком обществе должно перейти к профессиональным или отраслевым ассоциациям трудящихся. Такая идея высказывалась, к примеру, соратником Бакунина Джеймсом Гильомом[5]. Позднее Итальянская (в 1876 г.), а затем и Юрская федерации Интернационала ( 1880 г.) одобрили принцип анархистского (либертарного) коммунизма, то есть безгосударственного общества, в котором должны отсутствовать власть, собственность и деньги, а управлять всеми вопросами предстоит территориальным коммунам, ассоциациям трудящихся и их федерациям [б].

В качестве предпочтительных форм борьбы антиавторитарии называли не парламентскую работу, участие в выборах или иные методы «опосредованного» действия, а непосредственные выступления самих трудящихся прежде всего в области борьбы за социально-экономические интересы и права (забастовки и др.). Высшим проявлением такого «прямого действия» они признавали всеобщую стачку и социальную революцию, разрушающую капитализм и государство и передающую общественную жизнь в руки тружеников, объединенных в коммуны и ассоциации. На конгресс в Женеве (1873 г.) был вынесен вопрос о применении всеобщей стачки. «... Всеобщая стачка, — указывалось в предложенной резолюции, — есть не что иное, как социальная революция, так как достаточно приостановить все работы только на десять дней, чтобы совершенно разрушить современный строй». для подготовки и организации такого выступления конгресс рекомендовал рабочим объединяться в международные профессиональные союзы? [7] Всеобщая стачка представлялась антиавторитарным социалистам как революционный акт, который парализует капитализм и государство и мобилизует трудящихся на организованный захват и экспроприацию предприятий и общественных служб.

В федералистском крыле Первого Интернационала практиковались различные формы организации, в зависимости от особенностей той или иной страны. Так, например, итальянские секции представляли собой скорее разветвленную сеть местных подпольных революционных групп, бельгийские тяготели к партийной схеме и т.д. Испанская федерация впервые начала осуществлять на практике модель анархистского рабочего движения: в основе ее лежали массовые рабочие профессиональные ассоциации. В целом же сам Интернационал и его секции строились на принципах твердого федерализма: основные решения принимались на общих собраниях, а избираемые ими органы должны были иметь чисто координационный и технический характер.

... Сразу после создания антиавторитарного Первого Интернационала его секции и федерации занимали преобладающее положение в рабочем и социалистическом движении таких стран, как Испания, Бельгия, Италия, Швейцария. Они пользовались также њлиянием во Франции и ряде других государств. Однако такая ситуация сохранялась недолго. В 1877 г. обострявшиеся внутренние разногласия привели к расколу федералистского Интернационала. Из него выделились социалисты во главе с бельгийской секцией, которые пошли затем на примирение с марксистами; плодом его стало образование в 1889 г. Второго Интернационала социал-демократических и социалистических партий.

Оставшиеся на антиавторитарных и федералистских позициях анархисты пошли своим путем. Но только в Испании им удалось, несмотря на систематические преследования властей, остаться массовым рабочим движением. В большинстве других стран они избрали тактику так называемой «пропаганды действием», то есть индивидуальных покушений или групповых бунтов, надеясь дать этим сигнал уже «назревшей» социальной революции. «...Среди наиболее заметных активистов рабочая активность превратилась в интеллектуальное нетерпение, — подчеркивал французский исследователь Антуан Кастель. — Опираясь на тексты Бакунина, которым они придавали значение завещания, они заяшшют, что существо социальной проблематики коренится в выборе коллективного повстанческого акта, а затем — пропаганды посредством индивидуального действия... Эти активисты более или менее осознанно идут к изоляции от социальных движений и политическому самоубийству в виде дешевых актов, которые они сочли символическими» [8].

К началу ХХ столетия соперничество в организованном рабочем движении между социалистами — сторонниками и противниками политической борьбы за власть, начавшееся еще в Интернационале и приведшее к его расколу, казалось, определенно дало перевес социалистам-государственникам, то есть социал-демократии. Их противники — антиавторитарные социалисты (анархисты) оказались в большинстве стран оттеснены на обочину рабочего движения. Основные причины этого следует искать как, с одной стороны, в ошибочной тактике самих анархистов конца XlX века, полагавших, что они могут вызвать немедленную революцию с помощью символических актов насилия и не нуждаются в прочной и длительной организации сил трудящихся, так и, с другой, в бурном экономическом росте 1880-х годов, который усилил иллюзии о возможности мирного улучшения положения трудящихся в рамках индустриально-капиталистической системы [9].

Социал-демократия исходила из представления о том, что история человечества идет по восходящей линии прогресса. Ее теоретики полагали, что капитализм самим своим развитием подготовляет основу для будущего социалистического общества, которое во многих аспектах (индустриальная и политическая централизация, разделение труда, специализация производственных и общественных функций и т.д.) как бы станет историко-логическим продолжением существующего, капиталистического [10]. Основную разницу между двумя формациями социал-демократы усматривали в принадлежности политической власти: ее следовало отобрать у капиталистов и передать ТРУДЯЩИМСЯ, поставив таким образом созданную капитализмом индустриальную машину на службу всем. Иными словами, предполагалось, что фабричная система организации производства будет в той или иной степени перенесена на все общество, а освобождение трудовых классов, социализм станут не разрывом с логикой капитализма и индустриализма, не альтернативой данной системе, а дальнейшим развитием ее собственных закономерностей.

Под контролем социал-демократических партий к началу ХХ века находились крупнейшие профобъединения Европы: германские и австро-венгерские «свободные профсоюзы», ряд французских, нидерландских, бельгийских и португальских рабочих объединений, Всеобщая конфедерация труда Италии, Всеобщий союз трудящихся Испании, федерации профсоюзов Скандинавских стран, Швейцарии и т.д. На позициях парламентского социализма стояло большинство британских тред-юнионов, поддержавших создание Лейбористской партии. Особенность тактики социал-демократов в профсоюзном движении состояла в подчинении массовых рабочих организаций политической линии партий, укреплении власти и влияния профбюрократии и ее контроля над распределением профсоюзных средств и фондов, ориентации на чисто экономическую борьбу при том, что политические и социальные вопросы полностью передавались в ведение партии. Анархисты и другие антиавторитарные социалисты удерживали влияние лишь в рабочем движении Испании и Латинской Америки, а также с большим или меньшим успехом действовали в рабочих организациях во Франции, Португалии, Италии.

Однако начале ХХ столетия гегемонии социал-демократии был брошен вызов. Недовольство парламентским курсом рабочих партий породило не только внутрипартийную левую оппозицию, но и сопротивление в профсоюзной среде. Возникло новое радикальное течение — революционный синдикализм. Под этим термином стали понимать профсоюзное движение, «которое рекомендовало для преобразования экономических и социальных условий ”революционное прямое действие“ рабочих масс... в противовес парламентскому [11].

Исследователи называют несколько причин этой радикализации настроений и действий трудящихся. Прежде всего она была связана с изменением самого положения рабочих в структуре индустриального производства. Вплоть до 1890—1900-х годов его организация не доходила в целом до такого уровня специализации, который позволял осуществить разделение трудового процесса на дробные операции. для труда рабочих индустриальных предприятий была характерна известная целостность. В этом отношении он был близок к труду ремесленников, от которых фабричные работники унаследовали психологию и этику автономии, независимости. Они обладали комплексными производственными знаниями в своей специальности, в сфере организации их труда, распределения рабочего времени и т.д. Все это способствовало формированию у них представлений о возможности рабочего контроля над производством в целом, производственного и общественного самоуправления [12].

Очередной переворот в производстве, начавшийся на рубеже XIX и ХХ столетий (освоение новых источников энергии, все большее использование электричества и моторов внутреннего сгорания), вызвал изменения в соотношении различных отраслей индустрии и появление новых. Широкое внедрение технических инноваций привело к сдвигам в производственных процессах, в условиях труда и жизни работников [13] . Рабочий класс все больше концентрировался в городах в гомогенных кварталах и районах, что укрепляло массовое сознание и чувство солидарности между наемными тружениками. При стремительном росте прибылей предпринимателей почти повсюду наблюдались стагнация или даже сокращение реальных заработков. Технические и организационные изменения на производстве подрывали профессиональные ремесленные навыки работников. Внедрение механических и электрических деталей, машин и операций разлагало труд на части, что вело к деквалификации рабочих, к тому, что они все меньше представляли себе процесс своего труда в целом и соответственно утрачивали возможность его контролировать [14]. Новые методы организации работы и менеджмента (прямой наем всех работников, сдельщина, система премий, модели внутреннего стимулирования и внедрение внутрифабричной иерархии) позволяли предпринимателям и администрации интенсифицировать производственный процесс, увеличивая нагрузку на трудящихся и их рабочее время. Все это усиливало недовольство рабочих прежде всего в таких отраслях, как фабричная и горнодобывающая промышленность, железнодорожный транспорт. С другой стороны, росло число лиц, занятых неквалифицированным, временным и сезонным трудом в строительстве, портах, сельском хозяйстве. газовой промышленности. Их положение было ненадежным и неустойчивым, но они мсньшс зависели от конкретного места работы и определенного предпринимателя, вынуждены были быстрее действовать и оперативно отстаивать свои права и интересы.

Наблюдатели отмечали бурный рост чувства солидарности среди трудящихся. Показателем здесь можно считать крупные забастовки транспортников в Британии, Нидерландах и Франции 19l l—1912 годов, которыс приобрели международный характер. Взаимная поддержка моряков, портовых рабочих и работников наземного транспорта приносила наемным труженикам успех. Характерно, что наемные труженики разных стран эффективно использовали сходные методы взаимопомощи, такие как организация бесплатных обедов для бастующих и уход за их детьми [15] . Наблюдался почти повсеместный рост забастовочного движения. В ряде государств произошли всеобщие или «политические» стачки. Традиционная линия социал-демократических рабочих партий и профсоюзов все меньше удовлетворяла трудящихся. Социалдемократия отрицала идею всеобщих стачек как «всеобщую бессмыслицу». На съезде германских «свободных профсоюзов» в Кельне (1905 г.) было еще раз подтверждено, что «идея всеобщей стачки, которую защищают анархисты и люди, лишенные всякого опыта в области экономической борьбы, не подлежит обсуждению [16]. Даже выступая за частичные экономические требования, профсоюзы, находившиеся под влиянием социал-демократии, все больше тяготели к реформизму и компромиссам с властями и предпринимателями, прибегая к объявлению забастовок лишь в крайних случаях. В организационном ОТНОШЕНИИ реформисты ориентировались на централизованное действие (к примеру, в Германии существовала практика санкционирования стачки центральным отраслевым профобъединением). В этих профсоюзах сформировалась разветвленная и деспотическая бюрократия. Модель крупной централизованной организации с многоступенчатой структурой принятия решений и закреплением задач за специально выделенными профессионалами предполагала сужение полномочий и возможностей рядовых членов. Освобожденных функционеров больше заботили вопросы сохранения и укрепления организационных структур, чем участие в борьбе с Неопределенным исходом [17]. Нередко профсоюзные лидеры предпочитали воздерживаться от проведения стачек, чтобы не рисковать средствами, накопленными в забастовочных фондах. В других случаях руководство рабочих организаций заставляло их членов прекратить забастовку, как это произошло, например, с выступлением берлинских металлистов в декабре 1911 г. Связанные с этим поражения выступлений наемных работников металлургической, фарфоровой, табачной, обувной, текстильной и иных отраслей Германии в начале 1910-х годов привели многих активистов по всей Европе к выводу о том, что практика и модель германских центральных отраслевых союзов зашли в тупик [18]. Вместо непосредственной забастовочной борьбы реформистские профсоюзные руководители предпочитали практику централизованных «тарифных соглашений» между предпринимателями и профсоюзами, которые заключались профлидерами с предпринимателями для определенных профессий и территорий и связывали стороны на протяжении всего согласованного срока. Среди рабочих такие действия вызывали растущее негодование, так как часто навязывали им невыгодные условия и лишали их права голоса при принятии важных для них решений. «В целом и по всем важнейшим вопросам центральное правление обладает верховной властью... — констатировалось в брошюре, изданной в 1911 г. британской Федерацией шахтеров Южного Уэльса. — Они, лидеры, становятся ”джентльменами' членами парламента и вследствие этой власти имеют внушительнькй социальный престиж... Что действительно заслуживает порицания, так это политика соглашений, которая требует таких вождей... [19]. По словам немецкого профсоюзного активиста Карла Рохе, «в самом рабочем движении, которое вроде бы стремится к ЛИКВИДAЦИИ всех массовых противоречий... образовались два класса» — всевластных «оплачиваемых чиновников» и аплодирующих и голосующих «профанов» [20].