Глава шестая. Дилеммы господства

Энтузиазм вокруг формирования коалиции стран «Новой» Европы за счет бывших сателлитов советской империи основан не только на том, что их лидеры готовы «отдать под козырек» перед новым хозяином мира. В основе решения о расширении Европейского Союза путем присоединения бывших республик советского блока лежат другие, более глубокие мотивы. Эта инициатива была горячо поддержана США. Политолог Давид Игнатиус пояснил, что страны бывшего социалистического лагеря «являются настоящим локомотивом модернизации Европы». «Они помогут искоренить бюрократизм и культуру государства всеобщего благоденствия, которые сковывают развитие Европы», и «восстановят нормальное функционирование институтов свободного рынка»{286}. Так было в США, где экономика в значительной степени зависит от государственного сектора, и те, кто сейчас находится у власти в Вашингтоне, в ранний период своего руководства страной демонстрировали яркий образец политики государственного протекционизма, невиданного со времен Второй мировой войны.

Д. Игнатиус также отмечал, что, поскольку «свободолюбивые, квалифицированные в общей своей массе выходцы из стран Восточной Европы получают незначительную по сравнению с работниками Западной Европы зарплату», это приведет к формированию в Европе так называемой «модели современного капитализма»: американской модели, которая, очевидно, идеальна по определению. Модель эта предполагает примерно сопоставимый с европейским уровень экономического роста с такой же долей безработицы и вместе с тем с высокими показателями социального неравенства и бедности населения, а также с наибольшей долей трудоемкости производства и самой слаборазвитой системой социального обеспечения и защиты трудящихся в развитых индустриальных странах. Средний уровень заработной платы мужской части работающего населения США в 2000 году был ниже аналогичных показателей 1979 года, даже после бурного роста в конце девяностых годов. При этом производительность труда увеличилась на 45 процентов, что свидетельствует о перекосе в сторону льгот для представителей крупного капитала, который стал еще более явным при Дж. Буше II.

Потенциальные риски для обеспечения качества жизни в большинстве стран Запада со стороны Восточной Европы были обозначены сразу же после падения Берлинской стены. Бизнес-издания торжествующе писали о «притоке свежей рабочей силы из стран, образованных на развалинах коммунистической системы». «Увеличение безработицы и обнищание целого сектора трудящихся в отраслях промышленности» означало, что люди готовы «работать дольше, чем их избалованные коллеги» в странах Западной Европы, за 40 процентов от суммы оплаты труда западноевропейских рабочих и с минимальным уровнем страхового пособия. В дальнейшем для приведения стандартов трудоустройства «свежей рабочей силы» в соответствие с требованиями Запада были введены жесткие меры контроля и созданы привлекательные условия для западных инвесторов в странах Восточной Европы. Эти рыночные преобразования должны были создать в Европе возможность, чтобы «продолжить развиваться при высоком уровне заработной платы, корпоративных налогов, короткой продолжительности рабочего дня, слабой мобильности рабочей силы и дорогих социальных программах для служащих».

У Европы появилась возможность развиваться по американскому образцу, когда в период правления Р. Рейгана объем реальной заработной платы был снижен в развитых индустриальных странах до минимального уровня (за исключением Великобритании), что «воспринималось как исключительно важный позитивный сдвиг». Учитывая, что бывшие социалистические страны выступали в Европе неким подобием Мексики для США, в плане необходимости контроля перемещения трудовых ресурсов, преимущества указанной англо-американской модели могли быть успешно применены в Европе{287}.

Европейские страны развалившейся коммунистической системы обладали рядом конкурентных преимуществ в регионе, где на протяжении столетий безраздельно главенствовали западные ценности. Между западным и восточным миром более 500 лет назад был проведен рубеж (по своему характеру это противопоставление в чем-то сравнимо с периодом холодной войны). На Востоке от этого рубежа уровень здравоохранения и образования стал гораздо выше, чем на Западе, особенно после того, как страны Восточной Европы освободились от статуса «третьего мира» для Западной Европы, к тому же у них был такой же цвет кожи.

В условиях все большей нормализации отношений восточноевропейские страны становятся для Запада источником различных ресурсов, в том числе дешевой и доступной рабочей силы. По последним данным, Украина постепенно вытесняет страны юга Европы с позиций главного экспортера дешевой рабочей силы в западноевропейские государства, что, кстати, приводит к тому, что ее собственная экономика лишается наиболее квалифицированных рабочих рук. Как эмигранты в США из Центральной Америки, украинские работники отсылают к себе на родину значительный объем средств, что является немалым финансовым вливанием в ослабленную украинскую экономику. Условия жизни и труда этих работников настолько ужасны, что уровень смертности превышает все мыслимые пределы, а около 100 000 украинских женщин находятся в сексуальном рабстве. Знакомая история{288}.

Вполне понятно, почему «фактическое мировое правительство», как его называют различные бизнес-издания, приветствует «рыночные преобразования» восточноевропейских стран. Но для американских элит они имеют несколько другое значение. Как и самостоятельное социально-экономическое развитие стран третьего мира, модернизация системы социального обеспечения в западноевропейских государствах может получить «стихийное распространение, как вирус охватить другие страны». Тем самым она может стать формой «эффективного сопротивления» интересам США, в связи с чем модернизация должна быть подвергнута забвению. Достижения социальной политики стран Западной Европы способны оказать крайне негативное влияние на американское общественное мнение. Свидетельством этого служит всеобщая система здравоохранения, финансируемая из налоговых отчислений граждан. Она становится все более популярной в США, несмотря на клевету в американских СМИ и исключение ее из предвыборных программ в связи с тем, что она якобы «политически неосуществима», что бы там ни говорило о ней американское население.

«Модель современного капитализма», получающая реальное подтверждение в регионах, которые на протяжении длительного времени находились под влиянием Запада, укоренилась в странах Восточной Европы, чьи экономические системы, если так можно выразиться, «латиноамериканизировались». Нет единого мнения по поводу причин этого, но существенные факторы социального и экономического упадка очевидны. О демографических последствиях, хоть их масштабы до конца не известны, говорит один показатель. По оценкам Программы развития ООН, на протяжении 1990-х годов в Российской Федерации умерло более 10 миллионов мужского населения — это примерно столько, сколько погибло в ходе сталинских чисток в СССР шестьдесят лет назад, если эти цифры можно считать достаточно точными. «Россия, вероятно, первое государство, испытавшее такое резкое одномоментное сокращение числа населения по сравнению с количеством родившихся в стране, которое было обусловлено причинами, не имеющими отношения к войне, голоду или различного рода заболеваниям», — пишет Дэвид Пауэлл. Демографический кризис отчасти объясняется крушением российской системы здравоохранения в процессе перехода страны к рыночным отношениям. Общий спад был настолько значительным, что даже о сталинских временах вспоминали с ностальгией: опрос общественного мнения в 2003 году{289} показал, что более половины граждан России «считают, что Сталин сыграл позитивную роль в истории их страны, в то время как всего лишь треть придерживается противоположного мнения». Задумки американских стратегов в Ираке были сходны с основными идеями российской политики в данном направлении и привели к абсолютно таким же удручающим результатам.

Взгляды Вашингтона по вопросу объединения Европы были всегда неоднозначны. Как и их предшественники, политики администрации президента Дж. Кеннеди активно выступали за объединение, но с некоторыми опасениями, что процессы в Европе начнут развиваться по непредсказуемому сценарию. Авторитетный высокопоставленный дипломат Дэвид Брюс был главным сторонником европейского объединения в американской администрации того времени, однако он, что характерно, видел определенные «опасности» в том, что европейские страны «могут замкнуться на себе в стремлении играть независимую от США роль»{290}.

Основные принципы американской политики в этом отношении были сформулированы Г. Киссинджером в его речи «Год Европы» в 1973 году. Он считал, что в основе системы международных отношений должно лежать осознание того, что «США обладают глобальными интересами и в ответе за ситуацию в мире», в то время как у американских союзников имеются скорее только сугубо «региональные интересы». США «в большей степени стоит беспокоиться в целом о системе поддержания порядка, чем о координации каких-либо региональных проектов»{291}. Европа не может преследовать только собственные интересы, сердцевиной которых являются франко-немецкие промышленные и финансовые отношения. Это еще один повод для беспокойства по поводу «Старой» Европы, помимо нежелания руководства ее стран следовать указаниям Вашингтона в вопросах военного вторжения в Ирак.

Невзирая на меняющиеся обстоятельства, главные принципы внешней политики США остаются незыблемыми. Помимо того, что страны Восточной Европы способны подорвать систему социальной политики в Западной Европе, предполагалось, что они выступят в качестве «троянского коня» для продвижения интересов США, разрушая любые надежды на самостоятельную роль в международной политике.

К 1973 году, впервые за послевоенный период, глобальное превосходство США стало ослабевать. Одним фактором американского превосходства был контроль над финансовыми потоками. Объем подконтрольных средств, по некоторым оценкам, снизился с 50 до 25 процентов, по мере смещения мировой экономической системы в сторону «трехполярных отношений». Тремя основными мировыми центрами стали Северная Америка, Европа и Азиатский регион во главе с Японией. Впоследствии эта система отношений претерпела изменения, причиной которых было бурное развитие стран Восточно-Азиатского региона, так называемых «восточных тигров», а также стремительное вхождение Китая в мировую политику в качестве ее ведущего участника. Основные опасения, которые раньше вызывало обретение независимости странами Европы, теперь распространились в равной степени на азиатские государства с учетом различных новых обстоятельств.

Задолго до Второй мировой войны США по многим параметрам можно было считать великой экономической сверхдержавой, но они были далеко не главным участником глобального управления. Война изменила положение дел. Соперники Вашингтона были либо уничтожены, либо крайне ослаблены, в то время как США сильно прибавили в росте. Промышленное производство при полукомандной экономике увеличилось почти в четыре раза. К 1945 году США обладали не только экономической мощью, превосходящей другие страны, но также абсолютно неуязвимым положением: они контролировали все Западное полушарие, все прилегающие океаны и всю их прибрежную зону. Стратеги американского руководства предприняли энергичные действия, чтобы взять в свои руки глобальную систему политики, следуя уже разработанным планам для выполнения всех необходимых «требований, позволяющих США стать неоспоримым мировым гегемоном», одновременно ограничивая права своих потенциальных конкурентов{292}.

Новый мировой порядок должен отвечать потребностям американской экономики, и необходимо, чтобы США в этой структуре международных отношений выполняли функцию центра принятия политических решений. Прежние имперские механизмы контроля, особенно это касается Великобритании, подлежат ликвидации, в то время как США будут строить свои региональные системы отношений в соответствии с алгоритмом, предложенным Аби Фортесом, а именно: «Что хорошо для нас, будет полезно всему миру». Такой альтруистический порыв не был оценен в Министерстве иностранных дел Великобритании. Британские власти констатировали, что Вашингтон, руководствуясь «принципами экономического империализма в продвижении интересов американского бизнеса, стремится вытеснить нас», однако при этом сами британцы могли мало что сделать в данном случае. Заместитель министра иностранных дел Великобритании высказал коллегам мысль о том, что американское руководство считает, что «США в глобальном масштабе представляют нечто, в чем мир крайне нуждается, что люди во всем мире рано или поздно полюбят и в конечном счете примут идеи этой страны, нравится им это или нет»{293}. Он обрисовал реальное воплощение модели вильсоновского идеализма — модель, которая оказалась востребованной на текущем историческом этапе.

Планирование политики США в этот период было предельно скрупулезным и тщательным. Наиболее приоритетной задачей была перестройка промышленного мира в соответствии с требованиями интересов американского бизнеса, которые напрямую определяют формат политических решений. В частности, необходимо было избавиться от перепроизводства в США, преодолеть «долларовый голод» и создать необходимые условия для инвестирования. Результат этой политики того периода по достоинству оценили внутри США. Министерство торговли при Р. Рейгане отмечало, что план Маршала «заложил основы для последующего увеличения объема прямых частных инвестиций в Европу», что, в свою очередь, обеспечило базу для создания транснациональных корпораций (ТНК). Журнал «Бизнес уик» в 1975 году окрестил ТНК «экономическим выражением политической институциональной системы», сформированной в послевоенный период. Это «придало американскому бизнесу большой импульс к росту и развитию за счет заморских заказов… для чего, первоначально в европейскую экономику, вкладывались доллары в рамках плана Маршала», а «направляющее участие США» позволило избежать многих «нежелательных следствий»{294}.

Стратеги Государственного департамента США распределили «функциональные обязанности» также для прочих государств и регионов мира. Так, Юго-Восточной Азии отводилась роль поставщика сырья в свои бывшие метрополии — в основном в Великобританию, а также и в Японию. Последней, кстати, был предоставлен «неформальный статус южной империи», используя выражение Джорджа Кеннана, главы Центра стратегического планирования Государственного департамента США{295}. Некоторые регионы не представляли большого интереса для стратегов Белого дома. Это, к примеру, Африка, которую, как полагал Дж. Кеннан, нужно отдать на откуп европейским странам, чтобы они ее «осваивали» в интересах собственного развития. С точки зрения целесообразности именно в тот момент необходим был другой формат послевоенных отношений между Европой и Африкой, однако никто не обратил на это внимания.

Тем временем Ближним Востоком должны были заняться США. В 1945 году Государственный департамент США охарактеризовал энергетические ресурсы как «неисчерпаемый стратегический источник энергии, который является одним из наиболее привлекательных трофеев в мировой истории». Регион Персидского залива считался в целом, «пожалуй, самым привлекательным объектом экономических притязаний сточки зрения иностранных инвестиций». Эйзенхауэр позднее назовет его «самым стратегически важным регионом в мире». Великобритания с этим всецело согласилась. В 1947 году ее экономические аналитики охарактеризовали ресурсы региона как «главный объект обладания для государства, претендующего на статус мировой сверхдержавы или гегемона»{296}. Путем ряда правовых маневров Франция была отдалена от решения вопросов по Ближнему Востоку, а участие Великобритании со временем было сведено до роли младшего партнера США.

Дальновидный Дж. Кеннан отмечал, что посредством контроля поставок энергоресурсов в Японию — в тот момент в основном за счет поставок из Ближнего Востока — США приобретали возможность контролировать и даже налагать «право вето» при формировании японской военной и промышленной политики, хотя в японские перспективы роста мало кто тогда верил. Этот вопрос стал поводом для длительной напряженности в отношениях, пока европейские страны и Япония искали возможности стать в той или иной степени независимыми в энергетическом отношении.

Тем временем Азиатский регион бурно развивался. Рабочая группа, в которую вошли авторитетные специалисты и высокопоставленные чиновники, по результатам своей деятельности в 2003 году сообщила, что Северо-Восточная Азия является «эпицентром международной торговли и технологических инноваций… наиболее бурно экономически развивающимся регионом в мире за последние два десятилетия». К настоящему моменту экономика этого региона составляет «около 30 процентов валового мирового продукта, что гораздо больше, чем у США», а также здесь сконцентрировано более половины мировых запасов иностранной валюты. На экономику этого региона также «приходится почти половина от всего объема привлекаемых прямых инвестиций», и она все более становится источником экспортных прямых иностранных инвестиций в страны Восточной Азии, Европы и Северной Америки, товарооборот которой в последнее время неуклонно растет исключительно за счет стран Северо-Восточной Азии{297}.

Помимо всего прочего, страны этого региона в значительной мере интегрированы. Восточная часть России богата природными ресурсами, для которых промышленные центры Северо-Восточной Азии служат рынком сбыта. Углублению интеграционных процессов могло бы способствовать объединение Северной и Южной Кореи, что позволит построить газопроводы и ответвления от Транссибирской железнодорожной магистрали через территорию Северной Кореи.

Северная Корея не является самым опасным и ужасным представителем так называемой «оси зла», а скорее, представляет наименьшую угрозу в списке этих стран. Как и Иран, но в отличие от Ирака, она не отвечала самому главному критерию определения легитимности объекта атаки: она не была беззащитна. Вероятно, в Пентагоне велась работа по ликвидации военных сдерживающих факторов для осуществления операции. На границе с Южной Кореей северокорейские власти сгруппировали большие артиллерийские силы, угрожающие Южной Корее и войскам США, дислоцированным в приграничном районе, которые были вскоре выведены из зоны поражения. Это вызвало множество вопросов со стороны южнокорейских властей относительно намерений Вашингтона. Учитывая, что Северная Корея фактически находится в изоляции, она не удовлетворяет второму критерию определения легитимности объекта атаки — это одна из беднейших и наименее благополучных стран в мире. Но в соответствии с факторами, обозначенными в заключении вышеуказанной рабочей группы, Северная Корея как часть комплекса Северо-Восточной Азии приобретает большую значимость. В связи с этим, если удастся ликвидировать сдерживающие факторы военного противовеса Северной Кореи, она вполне может оказаться объектом атаки.

Рабочая группа порекомендовала Вашингтону искать дипломатический выход из сложившейся напряженной ситуации. Необходимо продолжать процесс, сбивчиво и неровно начавшийся при Б. Клинтоне, преследовавший цели «нормализации экономических и политических связей США и Северной Кореи, с гарантией безопасности Северной Корее при условии, что она откажется от военных ядерных разработок. Процесс, направленный на поиск путей примирения Северной и Южной Кореи, а также включения Северной Кореи в процессы экономической интеграции с соседними государствами». Такое региональное взаимодействие могло бы ускорить экономические реформы в Северной Корее, необходимость которых давно назрела. Со временем это бы привело к «децентрализации экономических институтов в стране, а вместе с тем и к ослаблению тоталитарной системы контроля, и к улучшению положения прав граждан». Такая стратегия, как кажется, должна укрепить понимание и сотрудничество в регионе с включением в эту систему отношений северокорейского диктаторского режима. В любом другом случае, как вариант открытой конфронтации в духе Дж. Буша, Д. Рамсфельда, Д. Чейни, «неминуемо случится катастрофа», полагают эксперты из рабочей группы.

Однако предложенная стратегия вызывает некоторые трудности. Как пишет в своем анализе рабочая группа, Северо-Восточная Азия представляет бурно растущий и интегрированный регион, который может пойти по пути самостоятельного развития, как в свое время сделала Европа. Это рождает проблему, суть которой сформулировал еще Г. Киссинджер. В 1998 году Национальный центр исследований Азии предупредил, что «строительство трубопроводов, способствующее укреплению региональной интеграции в Северо-Восточной Азии, может привести к тому, что американское экономическое присутствие здесь будет сведено к нулю» и ускорит процесс создания «региональных альянсов сотрудничества»{298}. Зилиг Харисон добавляет, что эти трубопроводы «станут фактором стабильности в регионе и обеспечат дешевую замену импортируемой нефти из Ближнего Востока». В то же время «США крайне настороженно относятся к идее возведения сети трубопроводов в Северо-Восточной Азии». Вашингтон отдает себе отчет в том, что государства этого региона «стремятся ограничить значительную зависимость в отношениях с США». Или, с другой стороны, устранить «право вето», которым обладают США в силу наличия в их распоряжении рычагов контроля над ближневосточным рынком нефти и над водными маршрутами ее транспортировки. Причиной затруднений в процессе дипломатического урегулирования напряженности в отношениях может служить опасность обретения чрезмерной независимости странами региона. Исходя из таких же соображений, Китай рассматривается сторонниками силовых решений в Вашингтоне в качестве главной потенциальной угрозы США, целая машина военного планирования работает для предупреждения нежелательных последствий и анализа возможных вариантов развития этой линии отношений. Усилия по укреплению стратегического сотрудничества США и Индии, предпринятые в последнее время, в определенной степени обусловлены примерно такого же рода опасениями со стороны американского руководства, наравне с крайней озабоченностью Вашингтона по поводу удержания ближневосточных энергетических ресурсов.

Позиция Вашингтона в отношении Северной Кореи напоминает подход к Ирану и Ираку до проведения военной операции. Во всех трех случаях соседние страны прикладывали массу усилий, чтобы предотвратить открытое столкновение, и стремились наращивать интеграционные процессы, стимулируя проведение социальных преобразований или, по крайней мере, пытаясь заложить основу для их осуществления. Необходимо отметить, что эти усилия, если рассматривать пример Ирана и Северной Кореи, не были напрасными. Администрация США при Б. Клинтоне с определенными оговорками и с переменным успехом пыталась следовать этой логике поведения в отношении Северной Кореи, но, несмотря на эти эпизодические порывы, все же избрала конфронтационную линию действия. Хотя причины такого решения в трех указанных случаях всегда были разными, в политике США прослеживается общая логика, которая становится более понятной в контексте грандиозной имперской стратегии американской власти.

В первые годы после Второй мировой войны политические и военные стратеги США стремились объединить страны Восточной и Юго-Восточной Азии под эгидой Японии в рамках «более общей системы отношений» во главе с США. Конфигурация этой системы была определена в мирном договоре, который был подписан в Сан-Франциско в 1951 году, — формально он положил конец войне в Азиатско-Тихоокеанском регионе{299}. Кроме трех французских колоний в Индокитае, единственными азиатскими странами, согласившимися подписать этот мирный договор, были Пакистан и Цейлон. Они обе недавно освободились от британского колониального протектората и находились вдалеке от военных действий. Индия отказалась присутствовать на конференции в Сан-Франциско из-за несогласия с положениями мирного договора. Они, помимо всего прочего, предусматривали использование острова Окинава в качестве американской военной базы, которая до сих пор расположена там, невзирая на решительный протест со стороны жителей этого острова, чьи интересы США едва ли учитывали.

Открытое неповиновение индийских властей привело президента Трумэна в ярость. Он отреагировал в такой же элегантной манере, какой была недавняя реакция американского руководства на неповиновение стран «Старой» Европы и Турции. Он сказал: «Эти индийцы наверняка посоветовались с дядей Джо и с китайским Маузи Дангом[21]». Что касается китайского лидера, то у него, как у человека, есть имя и не совсем корректно упразднять его до вульгарного эпитета. Возможно, это банальная расистская выходка, а может быть, это объясняется симпатией Трумэна к «старине Джо». Он напоминал ему о политическом боссе из штата Миссури[22], при поддержке которого началась политическая карьера Трумэна.

В конце 1940-х Трумэн отзывался о «старине Джо» как о «нормальном парне», который просто стал «заложником Политбюро» и «не может делать, что считает нужным». Напротив, в представлении Трумэна Маузи Данг скорее был раскосым исчадием ада.

Эти различия вышли за рамки военной пропаганды. Хотя нацисты были олицетворением зла, они, тем не менее, вызывали определенное уважение. По крайней мере, на уровне стереотипов восприятия о них можно было сказать, что они были безукоризненно организованы, выглядели голубоглазыми блондинами и вообще смотрелись гораздо более привлекательно, нежели какие-нибудь «лягушатники», которых Трумэн особенно не любил, не говоря уже об «итальяшках». Нацисты были не чета этим «япошкам», которых хотелось раздавить, как паразитов, — таков их образ как врага. До вступления США в войну, до той поры, пока американские интересы не были затронуты, они не проявляли никакого интереса к преступлениям японцев в Азии.

Страны, которые первыми пострадали от рук Японии и их предшественников, — Китай, японские колонии на Корейском полуострове и Формоза (Тайвань) — не приняли участия в мирной конференции в Сан-Франциско, и с их мнением никто даже не думал считаться. Между тем, Корея и Китай не получили никаких репараций от Японии, как и Филиппины, которые также не участвовали в прошедшей под эгидой США мирной конференции. Госсекретарь США А. Даллес критиковал филиппинцев за то, что они ослеплены собственными «предрассудками и чрезмерной эмоциональностью» и поэтому не могут осознать причин, почему они не получат никакой компенсации за тяготы, которые они вынесли. Первоначально предполагалось, что Япония заплатит репарации, но только США и другим колониальным державам. Хотя война, которую Япония вела на протяжении 1930-х годов, имела разрушительные последствия прежде всего для Азии и только после нападения на Перл-Харбор стала частью Мировой войны, бушевавшей на Западе, а США присоединились к другим странам в борьбе с агрессорами. На Японию также возлагалась обязанность содержать оккупировавшие ее территорию американские войска. Азиатским странам, которые стали ее жертвами, она должна была «компенсировать» нанесенный им ущерб в форме экспорта японских промышленных товаров, произведенных с использованием сырья со всей Юго-Восточной Азии. Центральной идеей этого замысла было, по сути, воссоздание некого подобия «программы „Новый курс“ в Азии», которую Япония планировала осуществить путем завоеваний, так что теперь, когда она находилась под контролем США, сделать это было намного проще.

Некоторые жертвы японской агрессии — насильно перемещенные рабочие, военнопленные — обратились с иском к японским корпорациям, чьи дочерние компании в США несли прямую ответственность за преступления своей страны. Накануне пятнадцатой годовщины подписания мирного договора в Сан-Франциско федеральный судья Калифорнии отклонил их исковое заявление в связи с тем, что их требования, согласно положениям мирного договора, невыполнимы. На основе экспертного юридического заключения Государственного департамента США в поддержку обвиненных японских корпораций суд вынес решение о том, что сан-францисский мирный договор «служит поддержанию интересов США в сфере обеспечения национальной безопасности в Азии, а также укреплению мира и стабильности в регионе». Историк стран Азии Джон Прайс сказал, что это решение «свидетельствует об отрицании еще более ужасных вещей», подразумевая тот факт, что в якобы «мирной и стабильной» Азии в ходе различных конфликтов погибло около десяти миллионов людей.

В мае 2003 года Министерство юстиции США во главе с Джоном Эшкрофтом опубликовало экспертное заключение в поддержку энергетического гиганта США, корпорации «Юнокал», которое, как предупреждала правозащитная организация «Хьюман райтс уоч», «перечеркивает более чем двадцатилетнюю историю вынесения судебных решений о нарушении прав человека». Заключение Министерства юстиции охватывает более широкую область, чем просто защита энергетической корпорации от резких нападок бирманских рабочих, которые, по сути, использовались ею как рабы. Это заключение требует «радикального пересмотра» закона США «О деликатных исках иностранных граждан». В соответствии с ним «жертвы серьезных нарушений международного права, совершенных за пределами территории США, имеют право обращаться с исками в суды США, если подозреваемые в совершении правонарушений юридические лица зарегистрированы на территории США». Администрация президента Дж. Буша-младшего первой выступила с инициативой о пересмотре судебных решений, принятых в соответствии с законом «О деликтных исках иностранных граждан». Исполнительный директор организации «Хьюман райтс уоч» Кеннет Рот заметил: «Это малодушная попытка защитить нарушителей прав человека ценой благополучия пострадавших от их рук людей»{300}. С большим цинизмом можно было бы добавить: особенно в том случае, когда речь идет об энергетических корпорациях.

Трехполярная система международных отношений, сформировавшаяся к началу 1970-х годов, впоследствии только укреплялась, а вместе с тем возрастали опасения американского руководства, что не только Европа, но и Азия будет стремиться к большей независимости. С исторической перспективы ничего удивительного в этом нет. В XVIII веке Китай и Индия были главными коммерческими и производственными центрами. Восточная Азия гораздо превосходила Европу в области здравоохранения и, пожалуй, в развитости механизмов рынка. Продолжительность жизни, скажем, в Японии была выше, чем в европейских странах. Великобритания пыталась овладеть индийскими технологиями производства текстильной и других видов продукции, занимаясь тем, что мы сейчас бы назвали пиратством и что сейчас запрещено международными торговыми соглашениями, которые были навязаны богатыми государствами под циничной вывеской «свободная торговля». США, наравне с другими странами, активно пользовались подобной тактикой.

Еще в середине XIX века британские специалисты отмечали, что индийское железо не хуже, а в чем-то даже превосходит английское, и при этом гораздо более дешево. Колонизация и освободительные войны поставили Индию в зависимость от Великобритании. Индия смогла продолжить развитие и положить конец массовому голоду в стране только после обретения независимости. Китай оставался непокоренным до начала Великобританией Второй Опиумной войны сто пятьдесят лет назад и также смог продолжить собственное развитие только с уходом колонизаторов. Япония — единственная страна в Азии, которая успешно противостояла колонизации и единственная развивалась, сумев при этом обзавестись собственными колониями. Неудивительно, что азиатские страны в последнее время, после обретения полноценного суверенитета, стремительно наращивают свое социально-экономическое могущество.

Однако эти длительные исторические процессы лишь способствуют увеличению трудностей поддержания «общей мировой системы порядка», в которой каждому должно быть отведено свое место. Эти трудности не обусловлены сугубо проблемой «эффективного сопротивления» развивающихся стран мировому гегемону — главная тема со времен холодной войны — но они скорее восходят к тому, что глубоко скрыто в сердцевине западного общества. Как показывает история, принуждение служит действенным инструментом управления. В то же время не стоит забывать о дилеммах господства.