Некоторые исторические вехи

Еще пятнадцать лет назад слово «саботаж» было просто сленговым термином, обозначавшим не изготовление деревянных башмаков, а образное и выразительное действие, выполняемое «как ударами башмаков».

С тех пор он превратился в формулу социальной борьбы, и на Конфедеральном конгрессе в Тулузе в 1897 году он получил профсоюзное крещение.

С самого начала новичок не был встречен всеми в рабочих кругах с теплым энтузиазмом. Некоторые смотрели на него с недоверием, упрекая его в простонародном происхождении, анархизме, а также в... аморальности.

Несмотря на эту подозрительность, граничащую с враждебностью, саботаж проложил себе путь... во всех сферах жизни. Теперь он пользуется симпатией рабочих. И это еще не все. Он завоевал право на существование в словаре Larousse, и нет сомнений, что Академия — если только она сама не была «саботирована» до того, как дошла до буквы S в своем словаре — решится отдать слову «саботаж» самое торжественное почтение и открыть для него страницы своего официального сборника.

Однако было бы ошибкой полагать, что рабочий класс ждал, пока этот способ борьбы будет освящен корпоративными съездами, чтобы прибегнуть к саботажу. Он, как и все формы восстания, так же стар, как и эксплуатация человека.

С того момента, как человек проявил преступную изобретательность, чтобы извлечь выгоду из труда своих собратьев, эксплуатируемый инстинктивно стремился давать меньше, чем требовал его хозяин.

Поступая так, с такой же бессознательностью, с какой Журден писал прозу, этот эксплуатируемый занимался саботажем, тем самым, сам того не зная, проявляя непреодолимое противостояние, которое ставит друг против друга капитал и труд.

Это неизбежное следствие постоянного конфликта, разделяющего общество, три четверти века назад осветил гениальный Бальзак. В «Доме Нусинген» по поводу кровавых беспорядков в Лионе в 1831 году он дал нам четкое и остроумное определение саботажа:

Вот, — объясняет Бальзак. — Много говорили о событиях в Лионе, о республике, разгромленной на улицах, но никто не сказал правду. Республика захватила бунт, как повстанец захватывает ружье. Правду я вам скажу, она забавная и глубокая.

Торговля в Лионе — это бездушная торговля, которая не производит ни сантиметра шелка, если на него нет заказа и если оплата не гарантирована. Когда заказы прекращаются, рабочий умирает с голоду, он едва зарабатывает на жизнь, работая, каторжники счастливее его.

После июльской революции нищета дошла до такой степени, что КАНУТЫ подняли флаг: «Хлеб или смерть!» — одна из тех прокламаций, которые правительство должно было изучить. Она была вызвана дороговизной жизни в Лионе. Лион хочет строить театры и стать столицей, отсюда и бессмысленные пошлины. Республиканцы почувствовали этот бунт из-за хлеба и организовали CANUTS, которые сражались вдвойне. Лион пережил свои три дня, но все вернулось на круги своя, а canut — в свою лачугу.

Шелковод, «честный до сих пор», сдавая ткань, сдавая шелк, который ему взвешивали в связках, «выбросил честность за дверь, думая, что торговцы его обманывают, и смазал пальцы маслом: он отдал вес за вес, но продал шелк, представленный маслом», и торговля шелковыми изделиями была заражена «смазанными тканями», что могло привести к гибели Лиона и одной из отраслей французской торговли... Таким образом, беспорядки привели к появлению «грос де Наполе» по сорок су за локоть...

* * *

Бальзак тщательно подчеркивает, что саботаж ткачей был местью жертв. Продавая «скребок», который они заменили маслом в ткацких станках, они мстили жестоким фабрикантам... тем фабрикантам, которые обещали рабочим Круа-Рус дать им на пропитание штыки вместо хлеба... и которые с лихвой сдержали свое обещание!

Но может ли быть случай, когда саботаж не является местью? Не является ли, в действительности, источником любого акта саботажа, а значит, и предыдущего, акт эксплуатации?

Но разве эксплуатация, в каких бы то ни было особых условиях она ни проявлялась, не порождает — и не оправдывает — все акты восстания, какими бы они ни были?

Это возвращает нас к нашему первоначальному утверждению: саботаж так же стар, как и эксплуатация человека!

Кроме того, он не ограничивается границами нашей страны. В своей нынешней теоретической формулировке он является английским заимствованием.

Саботаж известен и практикуется за Ла-Маншем уже давно под названием «Ca’Canny» или «Go Canny», что в переводе с шотландского диалекта означает примерно «не переусердствуй».

Пример убедительной силы «Go Canny» приводится в Музее социальной истории: [1]

В 1889 году в Глазго началась забастовка. Докеры-профсоюзники требовали повышения заработной платы на 10 центов в час. Работодатели отказались и за большие деньги привезли на замену значительное количество сельскохозяйственных рабочих. Докеры были вынуждены признать свое поражение и согласились работать по прежним ставкам при условии, что сельскохозяйственные рабочие будут уволены. Когда они собирались вернуться на работу, их генеральный секретарь собрал их и сказал:

«Сегодня вы вернетесь на работу по прежним ставкам. Работодатели неоднократно заявляли, что они очень довольны работой сельскохозяйственных рабочих, которые заменили нас на несколько недель. Мы видели их; мы видели, что они даже не умеют ходить по кораблю, что они роняют половину грузов, которые несут, короче говоря, что двое из них не могут выполнить работу одного из нас. Тем не менее, работодатели заявляют, что они в восторге от работы этих людей; поэтому нужно просто предоставить им таких же и практиковать «Ca'Canny». Работайте так, как работали сельскохозяйственные рабочие. Только иногда они падали в воду; вам не нужно делать то же самое. Это указание было выполнено, и в течение двух-трех дней докеры придерживались политики «Ca’Canny». По истечении этого времени работодатели вызвали генерального секретаря и сказали ему попросить людей работать как раньше, в обмен на что они согласились повысить зарплату на 10 центов...

Вот и все, что касается практики. Теперь перейдем к теории. Она заимствована из английской брошюры, опубликованной около 1895 года для популяризации «Go Canny»:

Если вы хотите купить шляпу, которая стоит 5 франков, вы должны заплатить 5 франков.

Если вы хотите заплатить только 4 франка, вам придется довольствоваться шляпой более низкого качества.

Шляпа — это товар.

Если вы хотите купить полдюжины рубашек по 2,50 франка за штуку, вы должны заплатить 15 франков. Если вы хотите заплатить только 12,50 франка, вы получите только пять рубашек.

Рубашка — это товар.

Работодатели заявляют, что труд и мастерство — это просто товары, такие же, как шляпы и рубашки. «Хорошо, — говорим мы, — мы принимаем ваше слово».

Если труд и мастерство являются товарами, то владельцы этих товаров имеют право продавать свой труд и мастерство точно так же, как шляпник продает шляпу или портной — рубашку.

Они дают ценность за ценность. За более низкую цену вы получаете товар более низкого качества.

Платите работнику хорошую зарплату, и он предоставит вам лучшее качество работы и мастерства.

Платите работнику недостаточную зарплату, и вы больше не будете иметь права требовать лучшего качества и большего количества работы, чем вы имели право требовать шляпу за 5 франков за 2,50 франка.

Таким образом, принцип «Go Canny» заключается в систематическом воплощении в жизнь девиза «Плохая зарплата — плохая работа!». Но этим дело не ограничивается. Из этого девиза, как логическое следствие, вытекают разнообразные проявления воли рабочих, противоречащие жадности работодателей.

Эта тактика, популяризированная, как мы только что видели, в Англии ещё в 1889 году, пропагандируемая и практикуемая профсоюзными организациями, не могла не перекинуться через Ла-Манш. Более того, несколько лет спустя она проникла и во французские профсоюзные круги.

Именно в 1895 году впервые во Франции мы обнаруживаем следы теоретического и осознанного проявления саботажа: Национальный профсоюз железных дорог в то время вёл кампанию против законопроекта — законопроекта Мерлена-Трарьё, — направленного на лишение железнодорожников права на объединение в профсоюзы. Встал вопрос о всеобщей забастовке в ответ на голосование по этому закону, и в этой связи Герар, секретарь профсоюза и, соответственно, делегат съезда Федерального союза центра (Аллеманистской партии), выступил с категоричной и чёткой речью. Он заявил, что железнодорожники не остановятся ни перед чем ради защиты свободы объединения и что, если потребуется, они найдут способ сделать забастовку эффективной собственными методами; он намекнул на остроумный и недорогой способ: «…двумя центами, использованными определённым образом, – заявил он, – мы можем сделать локомотив неработоспособным…»

Это ясное и резкое заявление, открывшее невиданные горизонты, вызвало большой резонанс и глубокое волнение в капиталистических и правительственных кругах, которые уже с тревогой ожидали угрозы железнодорожной забастовки.

Однако, если в речи Герара поднимался вопрос о саботаже, было бы неверно делать вывод, что он появился во Франции только 23 июня 1895 года. Именно тогда он начал приобретать популярность среди профсоюзных организаций, но это не означает, что до этого он оставался неизвестным.

В качестве доказательства того, что он был известен и практиковался ранее, достаточно вспомнить, как типичный пример, знаменитую «замазку» из истории телеграфа:

Около 1881 года телеграфисты Центрального управления, недовольные ставкой за ночные сверхурочные часы, обратились с петицией к тогдашнему министру, г-ну А. Кошери. Они потребовали десять франков вместо прежних пяти за обеспечение вечернего обслуживания в 7:00 утра. Они ждали ответа от администрации несколько дней. Наконец, когда ответа не последовало, а сотрудники Центрального управления были уведомлены, что им даже не ответят, началось вялое волнение. Забастовка была невозможна, поэтому они прибегли к «замазке». В одно прекрасное утро Париж проснулся без телеграфной связи (телефон ещё не был установлен). Так продолжалось четыре-пять дней. Руководящий состав управления, инженеры с многочисленными бригадами надсмотрщиков и рабочих прибыли в центральный офис, раскопали все кабели линий, проследили их от входа в канализацию до устройств. Они ничего не обнаружили. Через пять дней после этой «замазки», памятной в анналах Центрального управления, администрация получила уведомление, что отныне за ночное обслуживание будет взиматься десять франков вместо пяти. Никто не просил больше. На следующее утро все линии были восстановлены, как по волшебству. Виновные в «замазке» так и не были найдены, и хотя администрация догадывалась о мотивах, средства оставались неизвестными. [2]

С 1895 года тревога была поднята по тревоге. Саботаж, до сих пор практиковавшийся рабочими лишь бессознательно и инстинктивно, – под сохранившимся распространённым названием – получил своё теоретическое освящение и занял своё место среди проверенных средств борьбы,

признанных, одобренных и пропагандируемых профсоюзными организациями.

Только что открылся Конфедеративный конгресс, состоявшийся в Тулузе в 1897 году.

Префект Сены, г-н де Сельв, отказал делегатам от Союза муниципальных рабочих в запрошенном ими отпуске для участия в этом конгрессе. Союз профсоюзов Сены выразил протест, справедливо расценив это вето как посягательство на свободу объединений.

Этот запрет был поднят на первом заседании Конгресса, и было внесено предложение о вынесении порицания префекту Сены. Один из делегатов – не кто иной, как автор настоящего исследования – отметил, насколько мало г-н де Сельв заботился о стигматизации рабочего конгресса. И он добавил:

«Я считаю, что вместо того, чтобы ограничиваться протестами, лучше действовать. Вместо того, чтобы подчиняться приказам вождей, склоняя головы перед их прихотями, эффективнее отвечать тем же. Почему бы не ответить на пощёчину пинком?..» Я объяснил, что мои наблюдения проистекают из боевой тактики, которую должен был определить Конгресс. В этой связи я вспомнил волнение и страх, потрясшие капиталистический мир, когда товарищ Герар заявил, что небольшой суммы в 10 сантимов... потраченных разумно,... будет достаточно, чтобы железнодорожник не дал поезду, приводимому в движение мощными паровыми двигателями.

Затем, вспомнив, что эта революционная тактика, о которой я говорил, будет обсуждаться на Конгрессе, я в заключение внёс следующее предложение:

Конгресс, признавая излишним обвинять правительство, которое выполняет свою роль по обузданию трудящихся, призывает муниципальных служащих нанести ущерб службам города Парижа на сумму сто тысяч франков в качестве вознаграждения г-ну де Сельву за его вето.

Это был фейерверк!... И он длился недолго. Поначалу многие делегаты были ошеломлены, поскольку изначально не поняли намеренно возмутительного смысла предложения.

Начались протесты, и повестка дня просто похоронила моё предложение.

Какое это имело значение! Цель была достигнута: внимание съезда было привлечено, дискуссия была открытой, и мысль была стимулирована.

Итак, несколько дней спустя отчёт, представленный Комиссией по бойкоту и саботажу профсоюзному собранию, был воспринят с величайшей и тёплой симпатией.

В этом отчёте, после определения, объяснения и рекомендации саботажа, Комиссия добавила:

До сих пор рабочие называли себя революционерами, но по большей части они оставались на теоретической почве: они работали над развитием идей освобождения, разрабатывали и пытались наметить план будущего общества, в котором эксплуатация человека будет устранена.

Но почему, наряду с этой просветительской работой, необходимость которой неоспорима, не было предпринято никаких попыток противостоять посягательствам капитализма и, насколько это возможно, смягчить требования работодателей к рабочим?

На наших собраниях заседания всегда прерываются возгласами «Да здравствует социальная революция!», и эти возгласы, вместо того чтобы материализоваться в действия, затихают в шуме.

Точно так же прискорбно, что съезды, неизменно подтверждая свою революционную решимость, до сих пор не выдвинули практических решений, чтобы перейти от слов к делу.

Что касается революционного оружия, то до сих пор предлагались только забастовки, которые использовались и используются ежедневно. Помимо забастовок, мы считаем, что существуют и другие средства, которые могут в определенной степени держать капиталистов под контролем...

Одним из таких средств является бойкот. Однако Комиссия отмечает его неэффективность против промышленников, фабрикантов. Поэтому необходимо что-то другое. Это «что-то другое» – саботаж. Процитируем доклад:

Эта тактика, как и бойкот, пришла к нам из Англии, где она сослужила большую службу в борьбе рабочих против своих хозяев. Там она известна как «Go Canny» (Беги, береги себя).

В этой связи мы считаем уместным процитировать обращение, недавно опубликованное Международным профсоюзом судопогрузчиков со штаб-квартирой в Лондоне: «Что такое „Go Canny“?»

Это краткое и удобное название новой тактики, применяемой рабочими вместо забастовки.

«Если два шотландца идут вместе, и один бежит слишком быстро, другой говорит ему: „Иди медленно, не спеша“».

«Если кто-то хочет купить шляпу за пять франков, он должен заплатить пять франков. Но если он хочет заплатить только четыре, что ж, он получит шляпу худшего качества. Шляпа — это „товар“».

«Если кто-то хочет купить шесть рубашек по два франка за штуку, он должен заплатить двенадцать франков. Если он заплатит только десять франков, он получит только пять рубашек. Рубашка всё ещё „товар для продажи на рынке“».

«Если домохозяйка хочет купить кусок говядины за три франка, она должна заплатить им. А если она предложит всего два франка, значит, ей дают плохое мясо. Говядина всё ещё „товар для продажи на рынке“».

«Что ж, хозяева заявляют, что труд и мастерство — это „товар для продажи на рынке“, как шляпы, рубашки и говядина.

«Хорошо, — отвечаем мы, — мы поверим вам на слово».

«Если это «товар», мы будем продавать его так же, как шляпник продаёт шляпы, а мясник — мясо. За низкую цену они продают плохой товар. Мы будем делать то же самое.

«Хозяева не имеют права рассчитывать на нашу благотворительность». Если они отказываются даже обсуждать наши требования, что ж, мы можем применить на практике тактику «действовать осторожно» — тактику «работать исподтишка», ожидая, пока кто-то нас выслушает.

Это чётко определяется как «действовать осторожно», саботаж: ПЛОХАЯ ЗАРПЛАТА, ПЛОХАЯ РАБОТА.

Мы считаем, что эта линия поведения, применяемая нашими английскими товарищами, применима во Франции, поскольку наше социальное положение идентично положению наших братьев в Англии.

* * *

Нам остаётся определить формы, в которых должен практиковаться саботаж.

Все мы знаем, что эксплуататор обычно предпочитает усилить наше рабство в тот момент, когда труднее всего противостоять его посягательствам с помощью частичной забастовки – единственного средства, применявшегося до сих пор.

Попав в эту спираль, не имея возможности бастовать, пострадавшие рабочие подчиняются новым требованиям капиталиста.

С «саботажем» всё обстоит совершенно иначе: рабочие могут сопротивляться; они больше не находятся во власти капитала; они больше не являются мягкой плотью, которую хозяин лепит по своему усмотрению: у них есть способ заявить о своей мужественности и доказать угнетателю, что они мужчины.

Более того, «саботаж» не так нов, как кажется: рабочие всегда практиковали его индивидуально, хотя и бессистемно.

Инстинктивно они всегда замедляли производство, когда хозяин повышал свои требования; сами того не осознавая, они применяли формулу: ПЛОХАЯ ЗАРПЛАТА – ПЛОХАЯ РАБОТА.

И можно сказать, что в некоторых отраслях, где сдельная оплата заменила подённый труд, одной из причин этой замены был саботаж, заключавшийся в обеспечении минимально возможного количества работы в день. Если эта тактика уже дала результаты, применяемая непоследовательно, то чего она не даст, когда станет постоянной угрозой для капиталистов?

И не думайте, товарищи, что, заменив подённый труд сдельной оплатой, хозяева защитили себя от саботажа: эта тактика не ограничивается подённым трудом.

Саботаж может и должен практиковаться в отношении сдельной оплаты. Но здесь подход иной: ограничение производства означало бы ограничение заработной платы рабочего; следовательно, он должен саботировать качество, а не количество. И тогда рабочий не только не даст покупателю своего труда больше, чем он стоит, но и сможет обратиться к своим покупателям, которые обеспечат ему бесконечное обновление капитала, основы эксплуатации рабочего класса. Таким образом, эксплуататор окажется вынужденным либо капитулировать, удовлетворив выдвинутые требования, либо передать оборудование исключительно в руки производителей.

Возникают два распространённых случая: случай сдельной работы на дому с использованием оборудования, принадлежащего рабочему, и случай, когда работа централизована на фабрике работодателя, которой он владеет.

В этом втором случае саботаж производства товаров усугубляется саботажем оборудования.

И здесь стоит лишь напомнить вам о волнении, охватившем буржуазный мир три года назад, когда стало известно, что железнодорожники могут, потратив два цента на определённый ингредиент, вывести локомотив из строя. Это волнение – предостережение нам о том, чего могут добиться сознательные и организованные рабочие.

Благодаря «бойкоту» и его незаменимому дополнению – саботажу – у нас есть эффективное оружие сопротивления, которое, ожидая дня, когда рабочие станут достаточно сильными, чтобы полностью освободиться, позволит нам противостоять эксплуатации, жертвами которой мы являемся.

Капиталисты должны знать: рабочий будет уважать машину только в тот день, когда она станет другом, сокращающим его труд, а не врагом, вором хлеба, убийцей рабочих, как сегодня.

В заключение этого доклада Комиссия предложила Конгрессу следующую резолюцию:

Всякий раз, когда между работодателями и работниками возникает конфликт, независимо от того, вызван ли он требованиями работодателей или инициативой работников, и в случае, если забастовка не способна принести результаты для соответствующих работников: пусть применяют «бойкот» или «саботаж» - или и то, и другое одновременно - на основе только что представленных нами данных.

Оглашение этого доклада было встречено на Конгрессе единодушными аплодисментами. Это было не просто одобрение: это был энтузиазм. Все делегаты были покорены и полны энтузиазма. Ни один не высказал ни малейшего критики или возражения.

Делегат от Федерации книготорговли Гамельна был не менее восторжен. Он явно одобрил рекомендуемую тактику и выразил это в точных выражениях, от которых в отчёте Конгресса остался лишь слабый отголосок:

Все средства хороши для достижения успеха, утверждал он. Добавлю, что существует множество средств, которые можно использовать для достижения успеха; их легко применять, если делать это умело. Под этим я подразумеваю, что есть вещи, которые нужно делать, а не говорить.

Вы меня понимаете.

Я прекрасно знаю, что если бы я был более конкретным, меня могли бы спросить, имею ли я право делать то или иное; но если мы продолжим делать только то, что разрешено, мы ничего не добьёмся. Вступая на революционный путь, мы должны делать это мужественно, и когда голова пройдёт, пройдёт и тело.

Выступление делегата Федерации книг было отмечено теплыми аплодисментами, и после того, как несколько ораторов добавили несколько одобрительных слов, не прозвучавших ни в одном противоречивом выступлении, следующее предложение было единогласно принято:

Профсоюз коммерческих служащих Тулузы призывает Конгресс проголосовать путем аккламации по выводам отчета и реализовать их на практике при первой же возможности.

Крещение саботажа не могло быть более хвалебным. И это был не мимолетный успех, не вспышка на сковородке, не результат жарких дебатов — единодушные симпатии, которые только что приветствовали его, не ослабевали.

На следующем Конгрессе Конфедерации, состоявшемся в Ренне в 1898 году, новая тактика была встречена безоговорочным одобрением. Среди выступавших в её поддержку во время обсуждения был гражданин Лош, теперь уже член парламента от Парижа. Он выразил, насколько доволен был Союз механиков Сены, делегатом которого он был, решениями, принятыми на Тулузском конгрессе относительно бойкотов и саботажа.

Делегат Федерации поваров добился большого успеха и подбодрил Конгресс, с юмором рассказав следующий курьёзный случай саботажа: повара крупного парижского заведения, имея жалобу на своего хозяина, весь день оставались на своих постах, оставив печи зажжёнными; Но в тот момент, когда посетители хлынули в обеденные залы, там были только кирпичи в кастрюлях, «варящихся» в большом количестве воды… и ресторанные часы. Из доклада, завершившего обсуждение и единогласно принятого, мы приводим следующий отрывок:

...Комиссия хотела бы отметить, что саботаж не нов; капиталисты практикуют его всякий раз, когда это в их интересах; подрядчики делают это, не выполняя условия о надлежащем качестве материалов и т. д., и они практикуют его не только в отношении материалов: что такое их снижение заработной платы, если не саботаж на животах пролетариев?

Следует также добавить, что инстинктивно рабочие реагировали на действия капиталистов замедлением производства, неосознанным саботажем. Но хотелось бы надеяться, что рабочие поймут, что саботаж может быть для них полезным оружием сопротивления, как посредством самой практики, так и страха, который он внушает работодателям, когда они поймут, что им следует опасаться его сознательной практики. И мы хотели бы добавить, что угроза саботажа часто может приносить результаты, столь же полезные, как и сам саботаж.

Конгресс не может вдаваться в подробности этой тактики; это лишь вопрос индивидуальной инициативы и темперамента, и зависит от многообразия отраслей. Мы можем только изложить теорию и надеяться, что саботаж войдет в арсенал оружия борьбы пролетариев против капиталистов, так же как и забастовка, и что все больше ориентация общественного движения будет склоняться в сторону прямых действий отдельных лиц и большего осознания их личности...

В третий и последний раз саботаж подвергся критике на конгрессе: в 1900 году, на Конфедеративном конгрессе в Париже.

Это были смутные времена. Под влиянием министра торговли Мильерана проявился отход, коренящийся в соблазнах власти. Многие активисты поддались развращающим чарам министериализма, а некоторые профсоюзные организации тяготели к политике «социального мира», которая, если бы она восторжествовала, обернулась бы катастрофой для профсоюзного движения. Это означало бы если не крах и смерть, то, по крайней мере, застой и бессилие.

Зарождался антагонизм между революционными синдикалистами и реформистами, который обострялся в последующие годы. Обсуждение и голосование по вопросу о саботаже стали первым и зачаточным проявлением этой внутренней борьбы. Обсуждение было кратким. После того, как несколько ораторов высказались за саботаж, раздался голос председателя сессии, осудившего его. Он заявил, что «если бы ему не выпала честь председательствовать, он бы оставил за собой право бороться с саботажем, предложенным товарищами Риомом и Босолеем», и добавил, что «считает его скорее вредным, чем полезным для интересов рабочих, и противоречащим достоинству многих рабочих».

Чтобы оценить ценность этого осуждения саботажа, достаточно отметить, что несколько недель спустя этому безупречному и скрупулезному моралисту, благодаря добрым услугам Мильерана, не было «противоречащим достоинству» предоставлено было ему, благодаря добрым услугам Мильерана, синекура полного покоя. [3] Докладчик Комиссии, в состав которой входил саботаж, выбранный для работы над «профсоюзным брендом», был противником саботажа. Поэтому он выразил свою позицию следующим образом:

Мне ещё нужно сказать пару слов о саботаже. Скажу откровенно и точно. Я восхищаюсь теми, кто имеет смелость саботировать эксплуататора. Должен даже добавить, что я часто смеялся над историями о саботаже, которые нам рассказывали, но я бы не осмелился сделать то, что сделали эти добрые друзья. Поэтому я делаю вывод: если у меня не хватает смелости что-то сделать, было бы трусостью подстрекать к этому другого.

Признаюсь вам, что, когда я порчу инструмент или что-либо, доверенное мне, не страх перед Богом парализует моё мужество, а страх перед полицией!

Оставляю судьбу саботажа на вашу заботу.

Однако конгресс не принял точку зрения докладчика. Он действительно «устранил» саботаж, но сделал это иначе, чем ему советовали. По этому специальному вопросу – о неодобрении или одобрении саботажа – было проведено голосование бюллетенями, и результаты оказались следующими:

За саботаж	117
Против	76
Пустые бюллетени	2

Это точное голосование завершило период созревания, теоретического проникновения саботажа. С тех пор, будучи бесспорно признанным, признанным и принятым, оно больше не упоминалось на профсоюзных съездах и окончательно заняло своё место среди средств борьбы, пропагандируемых и практикуемых в борьбе с капитализмом. Следует отметить, что вышеупомянутое голосование, отданное на съезде 1900 года, уже само по себе является предвестником краха, который произойдёт в профсоюзных организациях и который поставит революционеров на один полюс, а реформистов – на другой. Действительно, на всех последующих конфедеративных съездах, когда революционеры и реформисты оказывались в противоречии, революционное большинство почти всегда составляло примерно то же, что и при голосовании по вопросу о саботаже, – то есть две трети против одной трети меньшинства.