ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Эпоха современного капитализма

Периодизация истории цивилизации в виде древней, средней и новой эры отнюдь не ошибочна. Противоречия больше относятся к содержанию определений. Уверен, что форма и содержании повествования, которой я придерживаюсь в своей Защитной речи, обладают достаточными пояснительными свойствами. Уже обсуждался вопрос о том, насколько возможно говорить о капитализме как о цивилизации. В основе моих рассуждений о цивилизации лежит убежденность в том, что цивилизация сформировалась как единое целое и в виде огромной реки несет свои воды по установившемуся руслу. Цивилизация действует на базе треугольника «город-класс-государство». Формы, которые обретает данный треугольник, в свою очередь, определяют формы цивилизации. Таким образом мы можем охарактеризовать Шумер и Египет как первую классическую форму цивилизации, греко-римскую цивилизацию, ислам и христианство — как период зрелости цивилизации, а европейский период — как период разложения и хаоса.

Должен констатировать, что следует отличать еще демократическую цивилизацию, которая является составной частью главного потока цивилизации, но, тем не менее, не должна с нею отождествляться. Надо отметить еще и то, что цивилизация сама по себе является очень противоречивым целым. Основное противоречие существует между цивилизацией государственно-монополистического типа и демократической цивилизацией общества, не ставшего частью государства. Противоречие между цивилизациями государственного и демократического типом лучше всего можно наблюдать на примере двух древнегреческих городов античной эпохи. Это Спарта, где власть носила монархический характер, и Афины, где царила демократия. Аналогичное противоречие существовало и в процессе развития европейской цивилизации. Глубокие конфликты, разгоравшиеся в период с XIV века до середины XIX века между государственными и городскими демократиями, по своей сути были противоречиями между цивилизациями государственного и демократического типов.

Еще одным самым серьезным недостатком марксизма стало то, что это противоречие оно рассматривало в классовом ракурсе. Прямой конфликт между классами — это понятие аналитического плана. Конкретное столкновение может иметь место между социальными субстанциями, например, между государственным обществом и обществом демократическим. Последствия узкоклассовых взглядов известны. Дело в том, что истинным в жизни классов, границы которых никогда не были четко очерчены и ежедневно могли иметь межклассовые переходы, являются их сознание и культура. Класс, который не признает или не может сформировать свою цивилизацию, в принципе, находится в состоянии исчезновения. Не бывает классовой борьбы без цивилизации. На советском примере можно убедиться в том, насколько ужасной ошибкой может оказаться борьба двух классов в рамках одной цивилизации. Поскольку не удалось разрушить шаблоны европейской цивилизации, не удалось создать самобытную советскую цивилизацию. Более того, в большей степени были взяты за основу шаблоны современного капитализма, поэтому в итоге не удалось избежать превращения в них. В истории есть много примеров, схожих с советским. Вывод таков, что если борешься при помощи чужого оружия (стиля цивилизации), то неизбежно перенимаешь его черты. Возникновение подобных ситуаций обусловлено тем, что революции не могут определить собственные формы цивилизации.

В этом смысле капиталистическая цивилизация является очень узким понятием. Но в то же время чревато серьезными ошибками суждение о том, что такая цивилизация, как европейская, для которой характерны многие демократические признаки, является общей цивилизацией двух классов (рабочих и капиталистов). Нельзя говорить об одной европейской цивилизации, следует различать демократическую и капиталистическую цивилизации Европы. Современный ЕС — это объединенная Европа двух цивилизаций, установивших между собой согласие, которое европейцы стараются развивать между двумя цивилизациями: демократической и капиталистической. Это интересный опыт, достойный изучения и исследования. Необходимость балансирования жесткой государственной цивилизации Европы с очень сильными демократическими традициями и такими мягкими средствами, как логика и право, совпадает с нашим определением, касающимся последнего (государственного) периода цивилизации (речь идет о сопряженности цивилизации с кризисами). Беспощадные войны, длящиеся на протяжении четырех столетий, являются еще одним свидетельством того, что кризис заложен в структуре цивилизации. В активных рассуждениях о системе убедительным аргументом может служить советская система. Рассуждения о структуре и будущем ЕС отражают нерешительность современности как таковой и невозможность избежать кризиса.

Основная причина подобного нашего суждения связана со структурой капиталистической монополии. Как утверждал Маркс в «Капитале», кризис связан с капиталом, то есть со структурным характером, необходимым для монополии. Накопление капитала и получение прибыли невозможны без кризисов. Капитал не может не приносить прибыль, следовательно, не может обойтись без кризиса. Постоянное присутствие в повестке дня государств таких понятий, как «революция», «демократизация» и «права человека», обусловлено не только личными проблемами, но и необходимостью поиска ответов на кризисы. Кризис — это неуправляемое состояние мира. Мировой капитал всегда не управлял миром, а воюет с ним. Войны, имеющие место из-за кризиса, лежащего в основе капитала, обрели мировые масштабы. Вместе с рождением цивилизации появились первые профессиональные армии и постоянно велись войны. Государственная цивилизация в силу своей сущности не может развиваться, не установив своею господства над обществом, а господство — это власть. Как не может власть осуществляться вне господства, так и господство не может осуществляться без силы. Именно с этим связано то, что Гегель сравнил историю с кровавой бойней.

Отличия двух предыдущих цивилизаций от капитализма связаны с количественным аспектом классовой, городской и государственной структуры. Города тогда были маленькими, классы — ограниченными, государств было мало, и они были мелки. Следовательно, войн было меньше, и они были непродолжительны. Сила как таковая важна из-за структурного характера цивилизации. В условиях капитализма город, класс и государство буквально поглощают не только все общество, но и окружающую среду, подземные ресурсы и воздух. Хаотические ситуации окутывают все общество и окружающую среду. И. Валлерстайн высказал суждение о том, что капитализм вступил в полосу структурного кризиса в 70-е гг. прошлого века, и этот кризис может продлиться 25-50 лет. Говоря о том, что последствия этого кризиса смогут определить качество триады «знание-организация-практика», ученый частично касается явлений и связи. Он все еще не избавился от марксистского понимания циклического кризиса. Я считаю, что правильнее было бы говорить о кризисе, действующем на протяжении существования капитализма. В этом разделе мы вкратце дадим временную периодизацию капитализма и постараемся на схематическом уровне обсудить его структуру, кризисное состояние и проблемы перемен.

А. Монополистический торговый капитализм

Самой древней сферой капитала является торговля. Можно говорить о том, что период 4000—3000 гг. до н. э. был эпохой торговли вокруг городища Урук. Известно, что ассирийцы создали сеть торговых колоний на всем пространстве от Анатолии до Индии. Финикийцы стали первыми, кто смог построить торговые колонии на всем побережье Средиземного моря. Расширение и надежность в Персидской империи имели глобальным смысл, в плане развития торговли. Торговля продолжала оставаться влиятельной сферой и в эпоху греко-римской цивилизации. Крупным городам тяжело выстоять без торговли. Большой город означает большую торговлю. Исламская цивилизация, представлявшая собой глобальную силу в Средние века, стала последним этапом на пути к западной торговле. Похоже, там были налицо все традиционные атрибуты торговли — такие элементы, как деньги, кредиты, банки, векселя, рынок, транспорт. Торговля являлась самым влиятельным сектором в исламской цивилизации со всеми ее старыми и новыми аргументами. Итальянские торговые города в основном продолжили торговые традиции Восточного Средиземноморья, исламского мира и Византии.

В XIII веке превосходство торговли ощущалось уже во всей Европе, и транзитным регионом служит Италия. Итальянские торговые города продолжали обладать преимуществом в период с XIII по XVI века. Начиная с XVI века, это преимущество перешло к городским монополиям Англии и Голландии. Начиная с указанного столетия, победа торгового капитализма в большей степени ковалась в столицах этих государств — Лондоне и Амстердаме. Одной из великих торговых революций стало открытие Америки и Юго-Восточной Азии через Атлантический океан и мыс Доброй Надежды, а также их приобщение к крупным торговым путям. Вместе с открытием этих путей, с начала XVI века, стал терять былое значение Ближний и Средний Восток. Был нанесен сильный удар по его традиционному господству над торговыми путями Восток-Запад и Север-Юг. Постоянное отставание Ближнего и Среднего Востока, начиная с XVI столетия, тесно связано именно с открытием новых торговых путей. Получив еще один стратегический удар в период промышленного переворота, этjn регион и по настоящее время не может найти возможностей собраться c силами и возродиться.

Самое крупное накопление капитала в Европе сыграло успешную роль в XV и XVIII веках. Оно установило свое господство и над ремеслами, достигавшими в городах своего пика, начиная С X века, и над земледелием. Монополизация и распространение мануфактур, увеличение их объемов, ставшие первым серьезным промышленным действием капитала, развивалось в тесной связи с гегемонизацией торгового монополизма. Самые крупные торговые компании Голландии и Англии, коими стали Восточно-Индийская и Западно-Индийская компании, на протяжении длительного периода сохраняли за собой роль лидеров. Такие влиятельные инструменты капитала, как банки, векселя, кредиты, ассигнации, бухгалтерия, ярмарки, в этот период превратились в сильные структуры.

В этот период в очередной раз видно, что между частными торговыми и государственными монополиями существует тесная связь. В основном происходит так, что не бывает монополий самих по себе, без участия в государственной машине. Государственный монополизм всегда занимал передовые позиции, начиная с ранних эпох торговли и заканчивая европейской эпохой торговли. Либерализм без государства — это полная чушь. Основной смысл либерализма сводится к тому, чтобы поставить государство полностью на службу экономическому монополизму, превратить политическое государство в государство экономическое. Либерализм без государства подобен саду, без хозяина. В этот период преимущественная роль торговли в жизнедеятельности государства, точнее, взаимоотношения с торговым монополизмом, занимают успешные позиции.

Период между XV и XVIII веками можно было бы по этой причине назвать периодом меркантилизма. Это можно назвать также торговым национализмом. Продавать дороже, чем покупать — это наиболее эффективный путь продвижения к высшей стадии государственности. Он также известен как период восхождения национального государства, монархии к своему апогею. Этот период также можно назвать эпохой обретения буржуазией, как новым современным классом, первых традиций, что происходит благодаря социальной направленности аристократии на сферу торговли, равно как стремлению торговцев к нобилитации. Имели место коренные реформы во многих сферах, начиная с буржуазной идеологии и заканчивая стилем жизни, пониманием моды и городской архитектурой.

Реформация и Просвещение происходили именно в эту эпоху. Но было бы серьезной ошибкой считать периоды Реформации и Просвещения буржуазными движениями. Реформация по своем сущности означает превращение религии в национальное достояние, своего рода создание национальных автономных очагов, и здесь нет никаких каузативных связей с буржуазией. Реформации преследует цель обновления в ракурсе современных условий догм, засевших в религиозном мышлении и уже исчерпавших свой век. Это движение, направленное на приспособление религии к веянию времени, что является частью революции в мышлении. Эпоха Просвещения стала более масштабной революцией в мышлении. Она ознаменовалась падением ряда старых илм частично устаревших парадигм мышления, и, благодаря Просвешению, новые парадигмы наложили свой отпечаток на целый исторический период. Имело место обновление направленим мышления во всех смыслах. Эпоха Просвещения связана также с переворотом в двух значительных сферах — науке и философии. Совпадение с эпохой торговли совершенно случайно, но видно, что буржуазия, в силу своего классового характера, овладела эпохой Просвещения и использовала по своему усмотрению Обе сферы мышления — науку и философию — буржуазия превратила в собственный интеллектуальный капитал. Это движение имеет большое значение, оно обрело легальный классовый статус. Мыслители эпохи Просвещения сыграли важную роль в том, что был не замечен и проигнорирован паразитический характер монополизма, который ничем не уступал абсолютной монархии и аристократии. Поскольку буржуазия была новым классом, мыслители особо не задумывались о возможных последствиях, все недостатки были приписаны старым классам. Буржуазии сыграла весьма значительную роль в том, что характер среднего класса наложил свой отпечаток на эту эпоху.

Идеологическая поддержка, оказывавшаяся буржуазией национализму, связана с желанием монополизировать национальным рынок. Национализм сыграл значительную роль в ликвидации конкурентов буржуазии. В основе любого типа расизма, межнациональной, межэтнической и межконфессиональной вражды лежит стремление изгнать чужеродных владельцев капитала. Это спровоцировало возникновение встречного национализма. Именно данная причина вызвала бурю ненависти к евреям в мировом масштабе. Евреи оказались самым серьезным препятствием на пути зла и национальных акций буржуазии и, как противовес этому, евреи с целью организации своего рода борьбы на международной арене и развития дружеских отношений в своей среде, а также устранения врагов, развили международную масонскую организацию. Сионизму открыл путь еврейский национализм. Несмотря на то, что корни уходят в Средневековье, его роль актуализировалась именно в рассматриваемом периоде. Заметен также вклад масонского ордена в ряд революционных движений.

Если обратить внимание на то, как связаны взаимоотношения между торговлей и колониализмом с эпохой их зарождения, а также на дальнейшее развитие этих взаимоотношений, то можно сказать, что следовало бы ожидать скачка в период меркантилизма. Колониализм того периода возник в форме эксплуатации. Два материка, Америка и Австралия, не знавшие за свою историю колоний, в тот период познали, что такое эксплуатация. Все старые континенты и части, в первую очередь, Африка и Азия, едва ли не заново подверглись освоению с целью их превращения в колониальные континенты. Для этого были предприняты серьезные усилия в сфере ориентализма (науки о Востоке) и антропологии (науке о человеке). С точки зрения связей науки с новым обществом это можно считать хорошим примером. В данный период нашли свое развитие также теории о высших расах. Были попытки применить в обществе дарвинизм. Географические и исторические разработки, а также успехи, достигнутые при помощи новой парадигмы, лежат в плоскости одной и той же цели. Это как исследование вопроса о том, как мир открылся перед капитализмом.

Колониализм, для которого характерны более систематичные последствия, в основном является политикой распространения торгового монополизма. Он становится современной формой грабежа. Европейский торговый капитализм в большей степени сформировался на базе колониальных грабежей. Забирая золото и серебро Америки, вместо него продавали индейцам за баснословные цены совершенно дешевую пряжу, которая играла роль важного инструмента. Торговля пережила периоды не только не гармоничного ценообразования, но и односторонней установки цен. Колониализм сыграл успешную роль в том, что монополиям удалось манипулировать ценами, следовательно, извлечь незаконную прибыль. Впрочем, в основе прибыли торговца лежит или использование разницы в ценах между различными рынками, или личное формирование цен различными методами (излишек или дефицит товара).

Фернан Бродель говорит об определяющей роли спекулятивных движений крупной торговли в формировании капитализма. Он отмечает, что обычные изменения на рынке не играют никакой роли, поскольку это нормальная экономическая деятельность. Он видит начало экономики в развитии этих изменений. Нельзя считать экономикой производство товаров с целью их потребления. Экономика начинается там, где познается развитие перемен. В этой сфере речи нет о прибыли. Можно говорить только о том, что стороны выигрывают на изменениях. Здесь нет речи и о спекуляции. Настоящая спекуляция имеет место в крупной торговле, которая считается домом капитализма. Разница в ценах достигается строго путем манипулирования ценами. Следовательно, крупная торговля экономикой не считается, она навязывается экономике извне, но не желает расшифровывать это. Отсутствие подробных характеристик в дальнейшем способствует возникновению массы вопросов, что является крупным недостатком.

Ф. Бродель знает о водоразделе между государством и властью. Пусть он и не считает, как Маркс, что функции государства и власти совершенно ничего не значат, но и не указывает насколько они важны. Марксизм считает, что государство — это концентрированная форма экономики, и порой это близко к истине. Но, вместе с тем, это очень абстрактное обобщение. Власть и государство — это в основном «экономика, не являющаяся экономикой». Иными словами, они видят в экономике ту сферу, куда проникают произведенный ею же прибавочный продукт и прибавочная стоимость, и создают там монополию. В этом смысле власть находится в той сфере, которая расположена прямо над экономикой. Очень связано. Все ее механизмы существуют для присвоения прибавочного продукта и прибавочной стоимости любыми путями. Земледелие, торговля и промышленность стоят первыми в числе тех сфер жизнедеятельности, где государство установило монополии. Главным методом является налогообложение. Например, непрямое налогообложение является отображением того, что государство напрямую действует как торговая монополия. Государство в данном случае является коммерсантом — не концентрированным выражением, а самым настоящим коммерсантом. Насколько известно, налоги превышают половину прибыли.

Государство является полной экономической монополией, потому что устанавливает хозяйства, аграрные рынки, цены на аграрную продукцию. В европейской экономической литературе постоянно умалчивается связь между экономикой-государством и властью. Социалисты и либералы написали десятки тысяч томов, но до сих пор они далеки от освещения этой сферы. То, что Маркс тоже не рассматривал эту сферу, является серьезным упущением, след которого присутствует в крупном хаосе.

Надо признать тот факт, что внеэкономические механизмы, с какой бы стороны ни смотреть, сыграли основную роль в победе торговой эпохи, длившейся с XV по XVIII века. В том случае, если государство — не экономика, то что же он о такое? В целом никакая иная сила, кроме власти и государства, являющегося ее юридическим выражением, не может использовать данную сферу по своему усмотрению; во всяком случае, это очень трудно сделать. Возможно, это под силу различным монополистическим кликам, но в результате они тоже относятся или к власти, или к конкретному выражению власти, коим является государство. Порой их называют денежной сферой. Когда деньги перестают быть простым средством обмена, они действительно превращаются в орудие, которое страшнее меча. Неслучайно Наполеон, говоря об армии, восклицал «Деньги, деньги, деньги!» — но какие это деньги? Речь идет не о деньгах, как средстве обмена, это деньги которые не имеют ничего общего с экономикой. Это крупным торговый капитал, это деньги, являющиеся орудием спекуляции. В этих сферах деньги находятся в роли командующего и повелевающего. Буржуазия очень хорошо осознала этот момент, по этому наделила деньги столь серьезной ролью. Поскольку деньги постоянно повелевают обществом, само общество уже оказалось раздробленным, будто оно побывало под топором мясника. Общество, даже государство, доведены до такого состояния, что не могут продолжить своей жизни без денег.

Может быть, настоящая революция буржуазии и есть восхождение до этой точки. Государство и общество, нуждающиеся в деньгах, оказываются в подчинении буржуазии. Эта ситуация которую мы могли бы назвать также финансовой революцией впервые масштабно сформировалась на данном этапе истории Европы. Например, теперь уже нет необходимости привязывать рабочего к его рабочему месту так, как это делали с рабами или крепостными. Не выполнив своей работы, рабочий останется голодным, что и держит его в зависимости от денег. Рабочий поставлен в такие условия, что у него нет никакого иного вы хода, кроме как сдаться власти денег. Следовательно, для того, чтобы овладеть трудом рабочего и управлять им самим, теперь уже нет необходимости в действиях, характерных для классического рабовладения и феодализма. Это было бы сопряжено и с большими расходами, и потребовало бы больше ответственности. Капиталист всего лишь демонстрирует рабочему силу денег и после этого использует его по своему усмотрению.

Аналогичные обстоятельства можно указать и в отношении товара. Товар поставлен в такое положение, что не может действовать без денег. Любое движение, связанное с товаром, зависит от денег. Производство товара, его перевозка и потребление невозможно без денег. В этом и заключается колоссальный переворот, совершенный капитализмом. Он отдал экономику в абсолютную власть денег, и она уже превратилась в игрушку в руках денег. Ни в одну эпоху экономика не была столь зависима от денег. В данном случае деньги — это государство. Не как государство, а государство в прямом смысле слова! Даже само государство находится в аналогичной зависимости от денег. Государство без денег, рабочий без денег превращены в товар. Как бы парадоксально ни прозвучало, но государством для самого государства являются деньги. Такое состояние государства является изобретением Голландии и Англии, сделанным в XVI столетии. Было создано сильное государство, но это государство, полностью зависящее от денег. Историки считают, что Франция, не сумев достичь подобного успеха, проиграла Англии и Голландии войну за гегемонию. Более подробно поговорить о деньгах будет уместно в разделе, касающемся эпохи финансов.

Можно содержательно рассуждать о том, что в процессе развития цивилизации в период XV-XVIII веков торговая буржуазия вышла на историческую арену как самый важный актер и о влиянии, оказанном ею на все общество. Особенности торгового общества известны. Будучи чрезмерно падкой на деньги, не брезгуя барышом в виде процентов, занимаясь банками, буржуазия сыграла крайне негативную роль в жизни социума. Тот сильнейший удар, который нанесли по нравственности эти элементы, является важнейшей темой литературы и искусства. Это оказалось подобно вирусу, попавшему в организм общества. Он высушивает общество, на нем ответственность за деградацию, охватившую общество. Прежние теплые человечные отношения брошены под ноги холодной власти денег. Тот, у кого нет денег, считается проигравшим борьбу за жизнь. Более того, для ощущения былого величия уже не нужно восседать на золотом троне, есть из серебряной посуды, жить во дворцах со звездами, применять грубую силу, носить дорогие одежды и сидеть за дорогими столами. Достаточно только иметь надежное место, где будут храниться деньги. Если у тебя есть деньги, то ты — самый великий. То состояние, в котором оказалось человечество, невозможно назвать подъемом. Хотя эпоха и называется новой, по сути, ничего нового она не продемонстрировала, разве что возможность стать началом кризиса всей цивилизации. С позиций человека, не потерявшего уважения к обществу, можно сказан,, что более критического и унизительного состояния просто нельзя себе представить.

Видно, что торговый капитал в эти периоды не особенно приветствовался в других сферах. Размер прибыли его не устраивал. С прибылью, получаемой в крупной торговле, не может сравниться ни одна из других сфер. Земледелие и мануфактурное производство ближе всего подходят крупной торговле только в плане прибыльности, и поэтому они являются популярными секторами. Следовательно, эти секторы получили возможность ограниченного развития.

С точки зрения политической истории этот период прошел с большими потрясениями. Испания, Франция и Австрия, находившиеся в серьезном конфликте из-за стремления стать продолжением великой Римской империи, в силу своей принадлежности к империям старого типа не смогли избежать поражений. Заметную роль в этом сыграли отношения «деньги-государство». Именно сила власти крупных торговых капиталов привела Голландию и Англию, одну за другой, к гегемонии. Усиливая государства за счет кредитов, получаемых от торговцев, они лично действовали точно так же, как сами торговцы. Речь идет о государстве и политике, перешедших в разряд прибыли. Они убедились в повелевающей силе денег особенно тогда, когда создавали новые армию и флот. Победа капитализма в экономике этих стран сводилась к дешевому производству, что означает верховенство торговли. Одновременно это же означает поражение на международной арене их противников (государств, которые они стремились поставить на колени). И в военной сфере тоже их противники понесли множество потерь. Революционные экспансии Голландии и Англии с заговорщическим уклоном доказали их преимущество и в политической сфере. Очевидно, что превосходство над противниками во всех этих сферах способствовало их гегемонии. Это свое преимущество они доказали при смене власти в бывших испанских и португальских колониях. Аналогичная смена, одна за другой, происходила в Азии и Африке. Своим союзом, реализованным в континентальной Европе, они нейтрализовали французов, сломили амбиции австрийцев, связанные с созданием немецкой империи. Они смогли использовать царскую Россию так, как им хотелось. Одну из сильнейших империй того времени, коей была Османская империя, они превратили в полуколониальное состояние. Капиталистическое производство и форма государственности, перед которой оказались османцы, показали, что их время, как и время других династических империй, уже прошло. Участью, ожидавшей китайскую и индийскую монархии, была колониальная или полуколониальная зависимость. Процесс ликвидации старых цивилизаций находился на быстрой повестке дня истории. Новым было то, что двигалось вперед, не особенно вникая в суть дела. Как и в любой новой религии, это было связано с верой. Религией стала торговля, а богом — деньги.

Б. Промышленный переворот и эпоха индустриализации

Зачастую процесс индустриализации отождествляется с промышленным переворотом, хотя индустрия существовала на протяжении всей истории. Даже первый обработанный камень — это уже признак индустрии или промышленности. Возникновение земледелия — это тоже своего промышленный переворот в собственно аграрной сфере. Ремесло также является промышленностью. Любое новое орудие, знания, метод, связанные с производством, это элементы развития промышленности. Человек является единственным существом, производящим продукты питания, одежду и жилище при помощи орудий труда. Промышленность, то есть производство при помощи орудий труда, свойственна только человеку.

Явление, реализованное в XVIII веке в Англии в стране, являвшейся гегемоном в Европе, точнее, явление, в котором верховенствовала эта страна, стало важным звеном в цепи новшеств, продолжавшихся на протяжении длительного периода То, что энергия, полученная при помоши пара, вращает колесо машины, достаточно символично. Сила пара и машин была известна и использовалась веками. Голландия и Англия еще давно захватили преимущество в земледелии и мануфактурном производстве. В этих странах осуществлялось самое дешевое массовое производство, и это тоже считалось промышленным переворотом. Франция и Италия также не отставали в индустриализации. Дешевизна и массовость обеспечивали выгоду. Это явле ние заложено в основе гегемонии. Значение промышленности, совершившей скачок в XIX веке, стало иметь первостепенный характер с точки зрения извлечения прибыли или капитала. Яв ление, называемое переворотом, — это быстрый рост прибыли, извлекаемой не из земледелия и торговли, а из промышленного производства, которое впервые в истории заняло лидирующие позиции — в основе переворота лежит этот факт. Гораздо раньше традиционными средствами производства были земледелие и верстак. Торговля имела форму купли и продажи товара в виде излишков в обеих сферах производства. В этом и заключалась суть явления, называемой экономикой.

Если подходить к вопросу только с позиций производства, то никаких серьезных уроков извлечь из промышленного переворота не удастся. Во все времена люди занимались производством, что давало разнообразие и обилие. Можно сказать, что с точки зрения сроков и значения ни одна революция не может сравниться с земледельческой революцией и с той революцией, которую пережили общества. Следовательно, значение промышленного переворота лежит в совершенно иной плоскости, причем не в одной, а в разных плоскостях.

1. Впервые в истории городское производство оказалось впереди сельского. На протяжении тысячелетий ремесленник, являясь производителем городского типа, постоянно был подсобным производителем для села. Он зависел от села, но село могло продолжать свое существование без него. Спустя тысячелетия промышленный переворот XIX века повернул вспять этот процесс. Если считать период с XV по XIX века эпохой баланса, то XIX век полностью изменил этот баланс в пользу города. Этот прогресс явился новшеством, способным породить очень серьезные последствия.

2. Еще одно немаловажное новшество имело место в социальной сфере. Городское общ ество стало превосходить сельское. Если раньше города были примитивным дополнением села, то сейчас промышленный переворот чрезвычайно усилил городское общество. Теперь уже сельское общество со всеми своими базисами и надстройками переходит во власть городского общества. Создается своего рода диалектика колонизации городом села. Начинается процесс эксплуатации сельского общества городским обществом. Таким образом, от идеологической сферы до средств производства, от нравственности до искусства, везде город утверждал свое господство над селом. Революция мышления способствовала формированию превосходства города над селом.

3. В классовом смысле также происходили исторические преобразования. Промышленный переворот способствовал тому, что буржуазия уже могла объявить о своем превосходстве над другими классами и прослойками общества. Взяв себе в помощники рабочий класс, буржуазия доказывала то, что в сравнении с другими слоями общества, оставшимися от ремесленников феодального периода, она является самым передовым классом, единственно владеющим всеми истинами, знающим современную жизнь, обладающим парадигмой, и то, что она со своей мифологией, религией, философией и наукой является средоточием общества, нации и истории. С точки зрения буржуазии, все остальные — это музейные экспонаты, которые остались или должны остаться в прошлом.

4. Можно говорить о том, что с промышленным переворотом наука впервые планомерно стала принимать участие в производстве. Прежде наука и производственные технологии развивались отдельно, по своим каналам. Промышленный переворот впервые сблизил их очень тесно. Наука уже перестала быть целью, она превратилась в средство. Именно то, что наука была превращена в средство, повлекло за собой серьезный упадок общества.

5. Промышленная прибыль оказалась вдвое больше прибыли, получаемой в других сферах жизнедеятельности. Новыми актерами социального театра стали промышленники. Во всех сферах стратегическое превосходство было уже за промышленностью Того, кто эффективно владел этим оружием, уже никто не мог победить. Даже торговля утеряла свое преимущество. Земледелие оказалось в роли парии.

6. Политические последствия промышленного переворота были куда более важны. Открывая, с одной стороны, дорогу национальному государству, с другой стороны, он способствовал началу нового, экспансивного империалистического процесса. Промышленный переворот систематизировал колониальные процессы. Страна или страны, владевшие ключевыми сферами промышленности, уже находились в таком положении, которое позволяло им совершить вторую глобальную акцию. Первой был колониализм, который не только сталкивался с трудностями, но и оказался не очень эффективным методом господства. Колониализм не только осуществлял экспорт капитала из колоний, но и цементировал отношения с местными соглашателями. Империалистическая стадия и промышленный переворот, совершенный капитализмом, оказались вполне возможным исходом.

Как видим, результаты промышленного переворота оказались очень масштабными. Социальные и политические итоги переворота стали столь же эффективными, что и экономические итоги. Конкретными факторами победы европейской цивилизации явились промышленные процессы, имевшие место в XIX веке.

При оценке промышленного переворота очень важно подвергнуть критике некоторые взгляды. Первое, что следует критиковать, — это отождествление промышленного переворота с капитализмом. Считают, что он стал прямым следствием капитализма. Необходимо сломать это убеждение. Как Ренессанс, Реформация и Просвещение, так и промышленный переворот обладал свойственным ему историческим и социальным процессом. Он стал следствием длительного общественно-исторического опыта.

Государственные монополии, в целом, и капиталистические монополии, в частности, — это структуры, постоянно концентрируюшие все свои усилия на вопросах присвоения прибавочного продукта и прибавочной стоимости. Подобно стервятникам, они слетаются туда, где есть скопление прибавочного продукта. В этом смысле они обладают хорошим нюхом. Невозможно представить себе, что они не заметили бы, что самостоятельная работа электричества и станков сама по себе и ее применение в производстве становятся огромным источником прибыли. Заслуга капитала в сфере промышленности заключается в том, что ему удалось превратить эти два факта в наиболее рентабельный источник прибыли.

Энергия впервые избавилась от участи быть привязанной к силе руки. Станки теперь уже оснащались двигателями, которые в значительной степени превышали работу руки. Помимо пара как носителя энергии источниками новой силы стали уголь, нефть, электричество и вода, что действительно оказалось революцией в сфере энергии. Объединение системы самостоятельно работающих машин с новыми видами энергии заложило основу для взрыва в производстве. И по сей день такого рода системы энергии и машин, многочисленные виды которых исчисляются уже миллионами, разрушают, делят на части и рассеивают природу и общество с такой скоростью , что неизвестно, чем это все закончится. Капитал, считающий это самым серьезным историческим шансом, установил над обществом и природой различные формы власти и реализует их в невиданных масштабах. Общество и природа оказались лицом к лицу с беспрецедентной атакой капитала. Действия, направленные на защиту общества и природы, превращаются в онтологическую проблему, которая серьезнее классовой, даже социальной борьбы. Хотелось бы конкретизировать эту нашу версию при помощи нескольких примеров.

а. Раковая опухоль в организме города разрастается, в селе происходит распад. Сопряженность общества и природы, как внутри них, так и между ними, уже перестает быть формой жизни. Перед нами явление, называемое «больным» обществом и невозможностью дальнейшего существования окружающей среды (экологии). Общество теперь уже не только форма существования, оно превращено в частичку, продолжение цепочки механизмов, обеспечивающих функционирование системы господства и эксплуатации. В невиданной за всю историю форме общество и личность противопоставлены природе, более того, индивидуализм и природа с ее нарушенным экологическим балансом поставлена в такую ситуацию, что она как будто мстит обществу и экологической среде, видя в них факторы для контрнаступления. Сотни медицинских примеров ежедневно подтверждают, что онкология имеет социальное происхождение. Если обратить внимание на то, что такая социальная привычка, как курение сигарет (также источник современной капиталистической прибыли, табаководство), является основной причиной рака, намного легче будет понять, что упоминание о социальной онкологии является верным. Общество уже перестало быть средой жизнедеятельности.

Наибольшей угрозой, исходящей от индустриализма (взгляда на промышленное производство только как на источник дохода), является то, что он достиг антиобщественных масштабов. Это и есть одна из тех тем, которые не были освещены марксизмом н достаточной степени. В силу своей позитивистской сущности классики марксизма воспринимали индустриальное общество как нечто, совершенно лишенное изъянов, просто идеальное явление. Более того, они попросту обожествляли его, потому что предполагали, что без индустрии рабочий класс не сормировался бы и не выжил. В теоретической основе их взгляда заложен именно такой подход. То, что вклад марксистов в формирование такой религии, как индустриализм, ничем не уступает вкладу капиталистов, очень просто уяснить, отметив следующее: марксисты совершенно не выступали с критикой индустрии, напротив, безгранично восхваляли систему машин, заводов и фабрик. Индустриализм давно уже превратился во вселенского Левиафана, по меньшей мере, так же, как и Левиафан национального государства.

Город является основной тканью в организме общества с раковой опухолью. Наряду с тем, что мы уделили серьезное внимание истории возникновения и функционированию городов, мы должны также серьезно рассмотреть их связь с общественным развитием. Город не только форма организации общества, но и явление классового расслоения и своего рода штаб становления государственности. Мнение о том, что эти три фундаментальных явления означают процесс цивилизации (классовые, городские и государственные общества), в общем-то, разделяется всеми исследователями. Неслучайно иное название цивилизации звучит как «культура». В арабском языке это означает «свойственное городу, по-городскому, городская жизнь», что, в принципе, близко по смыслу.

С другой стороны, отношение к городу просто как факту цивилизации означает проявление узкого подхода к проблеме. Город совсем не обязан подвергаться цивилизации, становиться местом развития процессов цивилизации. Как сельская структура является историческим фактом общественной жизнедеятельности, так и город может быть охарактеризован именно в данном ракурсе. Общество, конечно же, не может постоянно жить в пещерах или стволах деревьев, и не может принудительно оставаться в селе. Общество просто обязано было строить жилище, которое лучше пещер, и строить жизнь, выходящую за рамки сельских поселений. Город нашел свое место в истории именно в качестве результата подобных поисков. Очень значительна роль города в развитии аналитического мышления. Город, как место жительства общества, становящегося сложным комплексом, требует аналитической деятельности ума. Он вынуждает делать это. Поскольку растущие.социальные проблемы ищут пути своего решения в умах людей, очевидно, что соответствующая часть мозга начинает развиваться в направлении аналитического мышления. Впрочем, само общество требует появления такого продукта мышления. Город возвел этот процесс до апогея. В принципе, город можно считать местом общих потребностей групп, покинувших села.

Это очень важное обстоятельство. Именно в этом факте мы находим философию создания города. Нельзя думать, что города — это образования, возникшие без участия села. Это распространенное мнение, еще не получившее своего названия, но которое можно было бы назвать «урбанистичностью», заключается, в сущности , в стремлении видеть и оценивать город как явление, противостоящее селу, сельскому образу жизни. Трагедия связана именно с таким мировоззрением. Противопоставление села городу это, помимо мировоззрения, еще и тенденция, которую мы часто наблюдаем в попытках освещения историческою развития. Данная тенденция, собственно говоря, отсутствует и философии создания и историческом фундаменте города, отражая узкоклассовую и этатическую позицию. Подобная позиция направлена против села, соответствует, скорее смыслу прибавочному продукту, власти, и нашла свое место в глубинных пластах цивилизации. Презрительное отношение к селу, сельскому образу жизни, унижение и приклеивание к сельчанам таких ярлыков, как «тупой», «невежа», «далекий от утонченности», «грубый» и т. д. исходит из позиции, действующей на протяжении истории. Государство и город, можно сказать, создали исторический союз против села, и, следовательно, против родоплеменных структур, проживающих преимущественно в сельской местности. В этом смысле противоречия между сельским и городским обществами, совершенно незаслуженно и искусственно усиливаются, отдалены от своего истинного философ ского смысла, искажены и в проблемном состоянии донесены до сегодняшнего дня.

На самом же деле город и село, способствуя взаимному росту (симбиоз), являются незаменимыми сферами жизнедеятельности и могут быть построены в гармонии друге другом, тем более, что между ними, в целом же между общественными институтами, с одной стороны, и населением сел и городов, с другой стороны, можно создать экологический баланс, что было бы идеальным вариантом. Одним из наиболее разрушительных действий цивилизации является то, что она постоянно усиливает города в противовес селам, превращая города в центры господства и эксплуатации. На этой почве искажается роль города. Это выхолащивание истинного смысла жизнедеятельности городов. При общение этой сферы к истинной философии создания требует серьезных социальных действий.

Еще один вывод, который мы можем сделать из истории города, заключается в том, что город разрастается, подобно раковой опухоли, независимо от взаимоотношений с окружающей средой. Нет ответа на вопрос, где же должны быть границы города. Искаженная городская логика и цивилизации, развивающиеся по этой логике, — это не история ума, как это принято считать. Напротив, это история безумия, точнее, аналитического ума, утерявшего связь с жизнью и чувствами, подобного звону пустой кастрюли. Сегодня лучше осознаются масштабы бедствия и, вероятно, невозможность предотвращения этого бедствия, поскольку нельзя вернуть назад течение жизни. В древнюю эпоху города строили гораздо лучше. Чувство меры не было настолько утеряно. В эпоху шумерской и египетской цивилизаций противоречия с природой и сельским обществом еще не были столь глубоки, как сейчас. На чаше весов перевешивало село. Города, возводившиеся вокруг крепостей изнутри и извне, с точки зрения своего месторасположения составляли единое целое с земледельческим производством. Объемы городов в редких случаях превышали сто тысяч. Этого уровня могли достигнуть, может быть, некоторые столицы. Проблема загрязнения окружающей среды еще не была столь актуальна. Города имели осмысленную архитектуру. Они представляли собой органическое единство решения и исполнения. Храмы, рынки, места проведения собраний, арены и гимназии основывались на пропорциональном архитектурном замысле. Органическое единство террас и садов, системы расположения самих домов имело завершенный характер. Руины этих городов и по сей день вызывают глубокое волнение. Эти места обладали глубоко священным характером и философским смыслом.

Несмотря на то, что в Средние века, в силу развития торговли, целостность городской архитектуры оказалась нарушенной, она все же сохранилась. Преобладающее влияние духовной культуры заключается в том, что она выдвинула культовую архитектуру на передний план. Население средневековых городов никогда не доходило до угрожающих масштабов. Они были близки к гармонии с сельской сферой. Преобладающим фактором было взаимное дополнение. Значение земледелия способствовало тому, что городские ремесла превратились в очень важный сектор. Ремесленник нуждается в продукции крестьянина, который, в свою очередь, нуждается в продукции ремесленника. Между ними, находившимися в органичном единстве, не было противоречий. Единственный риск для их дальнейшего сосуществования заключался в природных бедствиях (землетрясения, засухи) и войнах. Стены и крепости продолжали поражать своим величием. Крупная торговля еще не достигла масштабов, позволяющих ей проглотить ремесленника и крестьянина. Торговля продолжала свое нормальное развитие в качестве одного из секторов экономики. Итальянские города периода XIII-XVI веков, в том числе и испытывавшие влияние Ренессанса, оказались последними представителями этого времени. Венеция, Генуя и Флоренция стали своеобразными мостами, объединяющими классическую цивилизацию с цивилизацией Новой эпохи.

С наступлением Новой эпохи урбанизация получила иной смысл. Надвигающееся господство рынка уже виднелось на горизонте. Постепенно усиливала свои позиции торговля. Исторический баланс постепенно начинал нарушать сельский стиль жизни На передний план вышла городская архитектура, учитывавшая интересы коммерсантов. Связь между жизнедеятельностью и окружающей средой была утеряна, мышление, направленное на получение прибыли стало определять все вокруг. Новые города, в первую очередь, Париж, Лондон, Амстердам и Гамбург, несут на себе отпечатки меркантилизма нового времени. Города торговой эпохи обнаруживают свое отличие как классическим урбанистическим мировоззрением, так и стремительным обострением противоречий с сельской местностью и окружающей средой. Являясь основной базой современного Левиафана, город устремляет свои взоры повсюду, во все сферы общества и природы. Эпоха индустриализма стала гибелью города. Самый интересный аспект этого процесса заключается в том, что биологическая раковая болезнь является преимущественно городской болезнью. В данном случае раковая опухоль однозначно связана с тем, что город довел свое общество до уровня больного организма.

Промышленный переворот, ускоривший свои обороты с начала XIX века, ударил по обществу, прежде всего, в центрах зарождения. Промышленные структуры, разраставшиеся в городах, подобно снежному кому, по своей природе исходили не из жизненных потребностей, а из стремления к прибыли. Города стали представителями процесса колонизации села. Как движение внутренней колонизации, что намного ужаснее колонизации торговой эпохи, стали возводиться ночлежки и пригородные спальные кварталы за чертой города, чтобы современные рабы, коими являлись пролетарии, могли где-то жить. Это подытожило факт чуждости пролетария городу. Независимо от наличия или присутствия работодателя, эти сферы стали своеобразным складом рабочей силы для промышленности. Если в торговле склад выполняет функции хранения товара, то для промышленности ночлежки стали складом пребывания живой рабочей силы. В связи с этим явлением стало выявляться множество побочных явлений. Заводчики и фабриканты захватывали в городах территории для строительства своего производства. Модель мировоззрения классической эпохи теперь уже напрочь забыта. Города стали центрами поглощения общества. Городская политика индустриализма в конце XIX века была еле жива под толщей тумана. Впервые в истории стали развиваться миллионные города. Если население города не составляло миллиона, а ограничивалось пятьюстами тысяч, считалось, что такой город не может быть функциональным, и это было одним из прогнозов архитектуры. Население в миллион и выше свидетельствует о развитии болезни до критических масштабов.

Явление, называемое онкологической болезнью, означает парализацию всего тела одной клеткой. В таком положении другие органические клетки не могут выполнять никаких функций и больной умирает. Разрастание городов порождает аналогичные последствия для общества. Общественно-историческая практика тоже имеет свои аспекты. Если один из этих аспектов разрастается, это означает что началось неминуемое онкологическое заболевание. Разрастание города сверх миллионного, даже десятимиллионного населения говорит о том, что общество перестает быть самим собой, оно превращается в сообщество стай, называемое массой. Подобно тому, как стада животных собираются в хлеву, так же наиболее подходящим словом для обозначения общества людей в городах является слово «хлев». Люди, сбивающиеся в стада, заполняют собой хлева, называемые городами. Люди уже давно вынуждены согласиться на роль массы примитивных потребителей. Так же ведут себя стада в хлевах. Кроме того, рядом с ними существует целая армия безработных. Это и успокаивает их. Центры управления производством и дома капиталистов с виллами и садами по определению не соответствуют духу города. Центр управления можно построить и на вершине горы. Дома с виллами и садами отнюдь не требуют наличия городов. Они могут быть построены в любой местности.

Что же, в таком случае, остается от города? Храмы, театры, места для проведения собраний, гимназии давно уже оставлены для синхронных действий. Им больше соответствовало бы название «места, где жизнь поддерживается путем искусственного дыхания». В таком состоянии город не имеет определенного будущего. Обеспечение десятимиллионного города означает гибель целого региона как экологического ареала. Проблема обеспечения одного лищь города требует уничтожения общества или окружающей среды. Для гибели целой страны попросту необходимо наличие нескольких десятимиллионных городов. Одного лишь факта загрязнения воздуха транспортными средствами достаточно для гибели города. Поднявшись высоко над пропорциональностью, город утерял свой смысл. Как можно говорить о жизни там, где нет смысла, если не считать, конечно, жизнью искусственное дыхание.

Города — это территории, где издревле происходил поиск истин, создавались философские учения. Что касается современных разлагающихся городов индустриализма, то о них можно сказать, что это конезаводы, появляющиеся вследствие процесса сбивания в стаи людей, чья внутренняя суть выхолощена формулой трех «С» — секс, спорт, синтез искусств. Если это не смерть города, то что?

б. Еще один разрушительный аспект индустриализма разворачивается в сфере взаимоотношений жизни и окружающей среды. Если город парализует общество скорее изнутри, то индустриализм атакует окружение жизни в едином комплексе. Политика индустриализма, развиваемая моделью национального государства с актуальным по настоящее время значением, требует подчинения индустрии всей страны и общественных источников. В этом она видит путь к подъему производства. По сути же, эта политика не имеет ничего общего ни с богатством страны, ни с подъемом, ни с усилением. Фундаментальная причина кроется в стремлении получить в этой сфере наивысший уровень прибыли. Индустриализм — это движение управления прибылью. Такие понятия, как «инвестиции» и «подъем», служат всего лишь прикрытием истинной цели. Инвестиции и подъем возможны только там, где есть прибыль. Если ее нет, то нет и никакого смысла в инвестициях и подъеме производства. Индустриализм — это воровство, которое в тысячи раз больше накопления собственности еше и потому, что здесь имеет место обворовывание народа своей же страны и своей природы.

Отмечу, что совсем не собираюсь осуждать инвестиции и фабрично-заводское производство как таковые. Основываясь на вдохновении, всегда можно осуществлять соответствующие инвестиции и развивать фабрично-заводскую модель. Это само по себе не может быть плохим. Но только тогда, когда это будет поставлено в подчинение прибыли, тогда откроется путь к парализации социального организма. Индустрия существует для извлечения прибыли, но не для удовлетворения общественных потребностей. Правило высшей прибыли не может исходить из обычных потребностей человека. У этого правила есть собственная логика. Индустрия способна заинтересоваться той или иной сферой потребностей только в том случае, если это приносит прибыль. В противном случае она может оставить на вымирание ту или иную сферу жизнедеятельности. Если бы существующие технологии получили правильное развитие и применение, не было бы ни безработицы, ни бедности, ни болезней и невежества, которые попросту перестали бы быть социальными проблемами. Но важнее всего то, что не осталось бы необходимости уничтожать окружающую среду при помощи техники и заводского производства во имя присвоения источника прибыли.

Тысячи сфер производства, которые спокойно могли бы обеспечить все жизненные потребности, но не прибыльны с точки зрения индустриализма, оставлены на произвол судьбы только из-за того, что не дают желаемой капиталистами прибыли. Но, с другой стороны, во имя прибыли они могут порой беспощадно эксплуатировать источники, являющиеся итогом эволюции, длившейся миллионы лет. При этом, невзирая ни на какие жизненные последствия, в кратчайшие сроки потребляются все запасы. Политика, связанная с добычей нефти, разработкой морских, лесных ресурсов и полезных ископаемых, в силу прибыльности этих источников, превратила окружающую среду в дилемму жизни или смерти. Ни одно явление не может так точно раскрыть дикие масштабы явления, называемого прибылью, так, как это видно на примере уничтожения окружающей среды. Если погоня за прибылью будет продолжаться в такой форме не несколько столетий, но хотя бы несколько десятилетий, то тысячи ученых констатируют факт неминуемости экологического бедствия.

Индустриализм является блестящей победой аналитического ума. Но, как выясняется, он также означает парализацию чувственного мышления. Это усугубление самого древнего божественного гнева, поставившего все живое на свете на службу человеку. Было бы неправдой говорить о какой-либо заслуге человека. Все живое приносится в жертву деяниям горсточки бесноватых ловцов прибыли. В данном случае впору говорить о том, что принесение в жертву самого человека является всего лишь делом времени. Ничто не может сравниться с индустриализмом в плане соответствия злу, которому дано имя в Священном Писании.

в. Не стоит усматривать индустриализм как производственную проблему. По-настоящему смысл этого слова раскрывают такие понятия, как «прибыль, построенная на производстве», и «монополия капитала». Если индустрия перестанет служить монополиям, скачивающим прибыль, примет во внимание фундаментальные социальные потребности и условия окружающей среды, то окажется возможным создание производства в соответствии с возможностями, предоставленными наукой и технологией, следовательно, будет установлена политика инвестиций. При этом не особенно важно, будет ли это производство машинное или нет. Один производит медленно, другой быстро, вот и вся проблема. Но вопрос в том , что определяющим в данном вопросе является обеспечение социальных потребностей и сохранение окружающей среды, экологии. Скорость или медлительность не являются самоцелью. Следовательно, механизация это и не плохо, и не хорошо. Отпечаток, который с XIX века по настоящее время наложило стремление к прибыли на явление, называемое индустриализмом, на инвестиции и все процессы производства и потребления, независимо от того, машинное ли оно, или нет, скоростное или медленное, способствовал превращению всех вопросов в проблемы и социальную гангрену. Из-за этого стали ненормальным образом разрастаться города, в устрашающей форме развилось вооружение, создавались новые армии. Происходили ужасающие войны мирового масштаба. Началось истребление окружающей среды. Было создано такое чудовище, как национальное государство. Жизнь оказалось полностью опустошенной от своей сути. Политика была уничтожена. Капитализм, как монопольная система, наложил свой отпечаток на машинное производство, и тогда зародилось чудовище индустриализма. Именно это и является самым горьким обстоятельством.

Государственная монополия присвоила прибавочный продукт сначала в земледелии, затем уже в торговле. С наступлением XIX века, на почве беспрецедентного промышленного производства, естественно, с использованием новых видов энергии и машин, монопольная структура извлекла невиданную в истории прибыль, иными словами, был получен капитал, являющийся эквивалентом прибавочного продукта. Когда индустриализации навязывается фактор прибыли, все теряет свой курс и направление. В таком случае между индустрией и индустриализмом, как ростом прибыли, есть большая разница. Индустриализм в принципе не является экономикой, это экономическая монополия, навязанная промышленному производству, и неважно, государственная ли это монополия, или частная. В данном случае не обсуждаются сферы производства, где тысячелетиями общество трудом своих рук осуществляло экономическую деятельность, не отрекаясь от самого себя, причем это происходило и в заводских условиях, и на верстаках, в крестьянских хозяйствах и на мануфактурном производстве. Проблема отнюдь не в производстве, осуществляемом в этих сферах. Проблема также не в том, что производство проходит сквозь перемены на рынке. Когда напрямую государство или кто-то от имени государства, некоторые вообще извне, берут под свой контроль эти сферы, плодотворные в плане удовлетворения человеческих потребностей, начинают снимать сливки, используя налогообложение, грабежи, методы извлечения прибыли,— вот тогда начинаются серьезные сопиально-экономические прибыли. Помимо того, что, начиная с XIX века по настоящее время, после периода, называемого промышленным переворотом, производство превратилось в сферу ненормальной прибыли. Навязывание монополистической структуры повлекло за собой углубление противоречий как в самом обществе и других обществах вне его пределов, так и с природой. Развязывались войны, в первую очередь, классовые и национальные. Общество попало под невиданную ранее власть. Все душат друг друга. В каком-то смысле кажется, что Левиафан, описанный Гоббсом так и не закончил «войну всех со всеми», но напротив, эта война превращается в войну всех со всеми, войну с природой и самим собой. Это и есть последняя стадия взаимоотношений между обществом и данным чудовищем.

г. Понятие «промышленное общество» само по себе смысла не имеет. По мере создания промышленных монополий общество передается во власть товара, производства и промышленности. Монополистический промышленный капитализм — это переход прочих сфер производства во власть монополистического производства. В этом смысле промышленное общество может обрести смысл только как другая стадия цивилизации. Было бы правильно подчеркнуть, что такая стадия цивилизации наложила свой отпечаток на XIX век. Эту стадию можно было бы назвать выдающейся эпохой капитализма, поскольку она дает возможность извлечения прибыли больше, чем в любом другом периоде. Страсть к прибыли охватывает все общество. Идея стать капиталистом превращается в цель жизни и устанавливается в качестве ее естественного стиля. В этом отношении промышленное общество оказалось самым первым — это общество максимальной капитализации. «Голый король» — это беспрецедентный процесс превращения наиболее видных капиталистов в новую, но отличающуюся от прежней, группу считающих себя обычными гражданами «королей», совсем не облаченных в одежды, вышитые золотом и серебром. Увеличение числа новых королей способствует тому, что они продолжают свою жизнедеятельность, сбросив с себя прежние, роскошно вышитые одеяния. Промышленное общество в этом смысле можно назвать обществом «голых королей».

В этом обществе получил широкое распространение статус рабочего, привязанного к работодателю посредством зарплаты. Рабочие в каком-то смысле оказались оторванным от общества классом. Отличие от классического рабовладения заключается в том, что рабочий теперь уже привязан к работодателю узами платного рабства. Говорить о том, какой вид рабства был лучше, было бы неправильно с этической точки зрения. Одной из самых серьезных ошибок марксизма стало то, что они объявили передовыми классами этого общества промышленную буржуазию и рабочих, а вся остальная часть общества оказалась заклейменной ими ярлыком отсталости. На самом деле зарождается противоположное явление. Союз промышленной буржуазии и рабочего класса, возможно, стал одной из особенностей современности, но с точки зрения таких понятий, как равенство, свобода и демократизация, они оказались сугубо в рамках монополистического государства. Они обнаруживают взгляды, очень близкие к антиобщественным толкам. Соглашение интеллигенции с этим классовым союзом стало наиболее неудачным заблуждением социализма. Общество промышленных монополий по определению является обществом постоянных войн. Неслучайно формой государственности в этот период стало национальное государство.

д. Политикой и формой государственности промышленного монополизма является национальное государство, ставшее наиболее концентрированным выражением национализма, сформировавшегося в результате слияния государства со всем национальным обществом. Модель национального государства идеализировалась и реализовывалась больше всего именно в этот период. Основная причина этого заключается в чрезмерном прибыли от капитала и его распространение во всем обществе. Увеличение прибыли требует привязанности всего общества к промышленным монополиям, но это — уже внутренняя война. Только подавив жесткий национализм и эту самую внутреннюю войну с национальным государством, в рамках которого власть дает о себе знать жестче всего, промышленному монополизму удастся обеспечить максимальный уровень прибыли. В этот период развитие фашизма параллельно постепенному становлению и качестве системы отнюдь не считается специфическим явлением. Превращение общества в стадо и его расширение до тонкой изгороди власти возможно только путем облачения национализма в религиозные формы.

Современный Запад, сформировавшийся на основе триады «индустрия, национальное государство и капитализм», смог добиться возможности стать самой кровавой эпохой истории именно благодаря указанному содержанию. Эта современная триада становится причиной и внутренних войн (фашизм), и национальных, региональных и мировых войн между государствами. В основе этого, не устанем повторять, лежит форма образования и распределения прибыли. Национальное государство, считая своей главной целью индустриализацию, выносит на повестку дня характер капитализации или мечту о ней. Определяя в качестве своей политической цели создание национального государства, капиталисты цементируют нацию исключительно национализмом и открыто заявляют о возможности создания национального государства, которое станет государственной системой, необходимой для системного извлечения прибыли. Когда промышленность стала основной целью и государства, и капитализма, судьба XIX — XX веков была уже предрешена. Промышленность так же, как земледелие или мануфактуры, является определенной эпохой производства. Она основана на наследии цивилизации. Но, ни одна эпоха производства не дала государственным и капиталистическим монополиям столько сил для увеличения прибыли и усиления власти, сколько это сделала эпоха промышленного производства. Именно поэтому государство и капитализм соревнуются между собой за индустриализацию. Они пустились в пучину соревнования не потом у что много думають об обществе и личности или сильно уважают нацию, они попросту нашли историческую возможность извлечь максимальную прибыль.

Промышленное общество исторически тесно связано с войнами и идеалами гегемонии. Когда союз Англии и Голландии, вследствие усилий, прилагаемых Францией, начал ощущать потрясения, эти государства, дабы не утерять своих позиций гегемонов, вновь спрятались за доспехами дешевого производства. История свидетельствует о том, что если бы Англия не была предводителем промышленного переворота, то ее гегемония была бы утеряна предположительно в начале XIX века, в частности, в стычке с Наполеоном. Говорят о том, что США и царская Россия, начавшие свой путь к восхождению буквально на глазах у Франции, тоже имели шанс стать гегемонами. Позднее к этому соревнованию присоединилась Германия. Единственное, что оставалось сделать Англии, — это возглавить промышленный переворот. Такая ситуация еще раз показывает, что необходимость непременно влечет за собой творческий подход. Паровая машина и ткацкие станки в очередной раз поворачивают колесо истории в пользу Англии. Политические и военные новшества набирают обороты и силу вместе с промышленным переворотом. Это приносит с собой воинские победы.

Когда цепь натянута, то разорвать ее сложно. Поражение Наполеона, наряду с другими причинами, с большой долей вероятности может быть объяснено тем, что оно стало одним из следствий промышленного переворота. Английская гегемония, стимулируемая промышленным переворотом, бросает вызов величайшей империи XIX века, утвердившей себя в мировом масштабе. XIX век стал великим веком Британии. Впервые в этом столетии титул «Империя, над которой не угасает солнце», завоевала Англия. Она не была классической империей. Например, у нее не было такой практики, как у Рима и Османской империи. Наличие в ее власти многих политических образований на уровне государств не приносит пользу английскому королевству. Будучи моделью, объединившей под своим крылом множество самобытных моделей, монархия постепенно ослабевала, но, тем не менее, смогла не только сохранить свое существование, но и выразиться в форме Британского Содружества (до 1947 — Британское Содружество Наций).

Экспорт промышленного переворота в мировом масштабе происходил в каждой цивилизации в свойственном ей стиле. Утвердившись, он продолжает свое распространение сначала и Западной Европе, к концу XIX века уже во всей Европе. В начале XX века промышленный переворот уже ускоренными шагами распространяется по всему миру. То, что конкуренция в плане превосходства среди промышленных монополий возглавлялась английскими и немецкими монополиями, нарушив гармонию этого шествия по всему миру, стало еще причиной двух мировых войн, а также многочисленных региональных и местных войн. В очередной раз становится очевидным то, что прибылью промышленности является монополия, прибылью монополии — национальное государство, а прибылью национального государства становится война. Если обратить внимание на то, что ни одна модель национального государства не создавалась без войны, то в этих войнах в поразительной форме можно увидеть кровавую, но приносящую определенным кругам прибыль историю индустриализации и новых завоеваний регионов для экспорта промышленности. Совершенно очевидно, что в основе войны и модели национального государства лежит прибыль.

То, что промышленный период обрел свой смысл также и в империализме, связано экспортом промышленного производства. Развитие индустриализации в колониях и полуколониальных территориях, как и следовало ожидать, означало начало внутренних и внешних войн. Национально-освободительные войны, ставшие серьезным фактом XX века, по своей сути связаны с программок индустриализации колониальных и полуколониальных территорий. Какими бы ни были лозунги, все эти войны ставили во главу угла модель национального государства, которое, в свою очередь, считало важнейшим делом индустриализацию. В результате они стали краеугольными камнями на пути к мировому капитализму. В этом смысле можно констатировать, что русская и китайская революции в конечном счете оказались вовлеченными в этот процесс. Развитие событий очень убедительно подтвердило то, что процесс носил именно такой характер. В таком случае, XX век стал эпохой индустриализации территорий, находящихся за пределами Европы, причем проходило это по-разному, путем национально-освободительных войн или иными путями.

Данная эпоха в общих чертах продлилась преимущественно до последней четверти XX века. Далее начался этап экспорта промышленности по всему миру, потому что она уже не приносила большой прибыли самой Европе и становилась нагрузкой (загрязнение окружающей среды, высокие зарплаты). Сначала экспортировался товар, в XIX веке товар и капитал, в XX веке товар, капитал и промышленность, и этот тройственный механизм обеспечил экспорт по всему миру. Казалось, в мире не осталось страны, не познавшей индустриализацию. Таким образом, можно сказать, что промышленная эпоха утеряла свое основное преимущество, точнее, сменила точку интереса с промышленности на финансовый капитал. Европейская цивилизация, первый этап развития которой ознаменован господствующей ролью торговли, второй этап — промышленным переворотом, теперь уже находится на последнем третьем этапе, который можно назвать эпохой мировых финансов. Финансовая эпоха преимущественно играла передовую роль в период после 70-х гг. прошлого столетия, что будет темой последующей главы.

Каждая новая эпоха не уничтожает предыдущую, а отодвигает ее на второй план. Торговля продолжала существовать и в XIX веке, но в плане прибыльности она уже не могла сравниться с промышленностью и была отодвинута на второй план. Основы финансовой эпохи были заложены еше очень давно. Итальянские города-республики были своего рода финансовыми республиками. Своими финансами они привязали к себе многих монархов. И в эпоху торговли денежные операции были достаточно популярны в основном в плане кредитования коммерсантов. Кредиты открыли дверь в мир больших денег. Но в плане прибыльности финансовый сектор все же стоял в третьем ряду.

Число критиков промышленности и количество критики заметно усилилось после того, как заметные риски, связанные с разрушением окружающей среды, достигли планетарных масштабов. Проблемой серьезных дискуссий является борьба с бедствиями, порожденными индустриализмом. Противоречия между индустриализмом и жизнью обрели неустранимые масштабы. Темой обсуждения уже стал вопрос о том, что столь безответственное использование науки и техники может вызвать ужасающие последствия.

В основе всех проблем лежат взаимоотношении прибыли и промышленности. Было замечено, что их необдуманное объединение не только не способствовало подъему производства, но и превратило все вокруг в клубок проблем. То, что промышленность господствует над всей общественной сферой, не оставляя ни одну область, которая не была бы превращена в предмет товара, обострило социальные проблемы до невиданных масштабов. Многие процессы, исходящие из промышленности, противоречат не только природе общества, но и, в неменьшей степени, окружающей среде. Только сейчас мы видим последствия того, что сельская сфера была поглощена едва ли не полностью. Последствия того, что село пытались представить как антипод города, только начали проявляться.

Поиски альтернативы не выходят за рамки дискуссий. Несомненно, общество не может прожить без промышленности. Но уже невозможно ожидать даже устранения того, что было сделано от имени промышленности. Постепенно может усилиться антииндустриальное движение. Все разработки, касающиеся города и окружающей среды, несут в себе много течений подобного рода. С каждым днем все более актуальными становятся вопросы оттока в политическую сферу. Ожидать от этих усилий, не выходящих за грань реформ, возобновления нарушенного баланса двух природ, оставаясь в пределах существующей парадигмы цивилизации. Не стоит ждать иных результатов, кроме ненависти.

Весь негатив, накопившийся за пять тысяч лет существования цивилизации, вероятно, был в несколько раз увеличен промышленной эпохой. Это общий взгляд наблюдателей, объединившихся вокруг этой темы. Один из негативных примеров — это потепление климата. Упадок гораздо глубже и объемнее, нежели это принято считать. Должна быть не только критика индустриального периода: необходима критика всей цивилизации. Тот факт, что проблемы марксистов и других представителей оппозиции втиснуты в узкие рамки классовых отношений экономизма, экологизма и феминизма, способствовал проявлению некоторых положительных аспектов. Но то, что им до сих пор не удалось достичь уровня серьезных политических программ и состояния готовности к действиям, во всяком случае, связано со значительными недостатками.

По мере углубления размышлений над выбором демократической цивилизации, мы с каждым днем все яснее ощущаем, что этот выбор является самым правильным. Только выбор истинно демократической цивилизации вместе с содержательной критикой, и программ, объединившись с организациями и практиками, способными решить проблему, при помоши парадигмы свободы, равенства и демократичного общества даст нам возможность взглянуть на природу и жизнь.

В. Эпоха финансов - власть денег