II. И современная наука

Русский политэмигрант

В Англию, где Кропоткин побывал уже трижды, ему легко было возвращаться. Там оставались коллеги по Королевскому географическому обществу и русские друзья-эмигранты. К тому же социальная активность британского общества значительно возросла по сравнению с тем, что он наблюдал четыре года назад.

Так случилось, что на этот раз Кропоткин приехал в Англию надолго: он прожил там больше тридцати лет. В шутку он называл это «ссылкой» после тюремного заключения. Но, конечно, это была добровольная ссылка, которая предоставляла максимум возможной свободы. Почти каждый год Петр Алексеевич выезжал в другие страны Европы, дважды, в Америку, много ездил по Англии и Шотландии, но всегда возвращаться в район Лондона. Там был его дом.

В те годы промышленность Англии переживала сильнейший кризиС. Улицы были переполнены безработными, бездомными, обнищавшими людьми, готовыми к неуправляемому бунту. И имущие жители Вест-Энда пытались как-то заглушить недовольство с помощью благотворительности. Собранные в пользу безработных деньги конечно не спасали положение. Однако Кропоткину такое поведение показалось достойным внимания: это было едва ли не первое широкое проявление сочувствия благополучных классов беднейшим.

На первое время их с женой приютили Фанни и Сергей Кравчинские, уже два года жившие на улице принца Уэлльского. Кропоткина хорошо знали в Англии. Он сразу же получил несколько приглашений читать лекции. И осенью 1886 г. объехав почти все большие города Англии и Шотландии. Анархический социализм и преобразование общества на безгосударственной основе - вот главные его темы. Рассказывал он и о только что отбытом тюремном заключении, и о положении в России. «Каждый вечер я виделся после лекции со множеством народа, принадлежавшего к самым различным классам. И в скромной ли комнате рабочего или в гостиной богача завязывалась одинаково оживленная беседа о социализме и анархизме, продолжавшаяся до глубокой ночи… Всюду она велась с одинаковой серьезностью» 1.

1 Записки, С. 313-314.

Его спрашивали, кто будет организовывать производство при социализме и какой нравственный двигатель заменит ныне существующее в обществе принудительное начало. Спрашивали о том, какие уступки необходимо будет сделать, чтобы удовлетворить требования английских рабочих. Ведь Англия - страна левого центра, заметил как-то Кропоткину Джозеф Коуен, старый член парламента, и всегда живет компромиссами.

Рабочие допускали возможность захвата предприятий, но их интересовало, удастся ли ими управлять. Они уже понимали невозможность истинной социализации производства при сохранении государства, они решали вопрос о том, как смогут наладить управление сами рабочие. Поразило Кропоткина значительное участие в рабочем движении людей из средних и даже высших классов (этого он не видел в Швейцарии). Среди организаторов митингов, на которых говорились речи весьма левой направленности, нередко были люди из буржуазного круга, они же собирали деньги в пользу стачечников, безработных и бездомных. Обнаруживались даже какие-то признаки, хотя и очень слабые, начавшегося в Англии движения «в народ»: представители интеллигенции устраивали народные университеты, часто посещали рабочие кварталы, а то и поселялись там жить. Например, такое поселение существовало в Лондонском пригороде Тойнби-Холл.

Группа единомышленников Петра Кропоткина стала издавать ежемесячник «Fredom» («Свобода»). Эта газета стала пропагандистом кропоткинских идей в Лондоне, своего рода преемником «Бунтовщика», который продолжал существовать. Из Швейцарии под названием «Le Revolte» («Восстание») издание было перенесено в Париж. Позже, когда газету редактировал Жан Граф, она стала называться «Temps Nouveaux» («Новые времена»), но суть ее оставалась все той же - кропоткинской.

Сотрудничая в этих газетах, Кропоткин изо дня в день убеждал своих читателей, что государство, даже если его возглавят социалисты, не способно справедливо обеспечить потребности всех членов общества при условии, что оно будет рассчитывать на централизацию и принуждение, а не на свободную инициативу непосредственно крестьян и рабочих, объединяющихся в ассоциации, связанные только взаимной заинтересованностью и солидарностью. Идея ассоциаций не нова, ее развивали еще Роберт Оуэан и Шарль Фурье. Но Кропоткин определенным образом трансформировал ее, подведя под нее естественно научный фундамент, хотя черты первоначального утопизма сохранились и в кропоткинской теории.

Собственно, на все социальные проблемы он смотрел сквозь призму своего знания и глубокого понимания природы. Став общественным деятелем, он не перестал быть ученым - география, геология, биология продолжали его интересовать, как и прежде. Это было видно даже по тем журналам и газетам, в которых появлялись его статьи: революционные памфлеты всегда чередовались с публикациями на научные темы. И в научном сообществе его знали также хорошо, как в средине радикально настроенной интеллигенции. Он был знаком со многими выдающимися учеными Англии, прежде всего, конечно, с естественниками. Так, во время своего «турне» на северо-востоке страны с лекциями для рабочих, прибыв в Эдинбург, он остановился у известного филолога Джона Стюарта Блэкки, переводчика Эсхила, а в доме биолога Патрика Геддеса встретился с 25-летним норвежцем Фритьофом Нансеном, который еще только обдумывал свой план пересечения на лыжах ледяного щита Гренландии. Через десять лет он будет приветствовать его возвращение из героического дрейфа на «Фраме» и похода к Северному полюсу, через предсказанную в 1871 году Землю Франца-Иосифа.

Лето 1886 года принесло Кропоткиным страшное известие - брат Александр застрелился в Томске вечером 25 июля. Получив разрешение вернуться из ссылки в Центральную Россию, он отправил семью и обещал поехать следом. Петр звал его к себе, но Александр не верил в то, что ему разрешат выехать за границу. А приступы тоски, которую он называл «фаустовской», находили на него временами и прежде. Теперь, оставшись в Томске один, он не выдержал очередного приступа, и ощущение тупика, бессмысленности жизни погубили его.

Друг о друге браться в эти годы получили лишь отрывочные сведения через третьих лиц. Петр не писал практически совсем из-за того, что получение писем от революционера, продолжающего свою деятельность за границей после побега из русской тюрьмы, никак не облегчило бы судьбу его брата, политического ссыльного. Потом, когда Петр оказался во французской тюрьме, переписка, хотя и очень нерегулярная, возобновилась: двойной контроль русских и французских тюремщиков делал ее, как ни странно, более безопасной. Александр из Томска писал о семье, которую очень любил, о науке, увлечение которой не оставлял никогда. Он сотрудничал в «Томских губернских ведомостях», в газетах «Сибирь», «Восточное обозрение», издававшихся в Иркутске. Много времени посвятил А. Кропоткин организации природного музея в Минусинске. Всю жизнь интересуясь астрономией, опубликовал несколько статей. Их читал и дал высокую оценку директору обсерватории в Стокгольме Юхан Август Гюльтен. Статьи получили одобрение и других специалистов и русских, и зарубежных. Особенно отмечали его способность к широким обобщениям.

Когда Петр Алексеевич приехал в Англию, то сразу же передал через Элизе Реклю, который был в последние годы своего рода посредником в переписке братьев, приглашение Александру переселиться после освобождения в Лондон. Но советовал приехать сначала одному, чтобы устроиться с работой, а потом уже вызвать жену с детьми…

«Туча мрачного горя висела над нашим домиком несколько месяцев, до тех пор, покуда луч света не прорезал ее». Этим лучом было появление в кропоткинской семье дочери, которой дали имя брата - Александра. «Беспомощный крик ребенка затронул в моем сердце новую, неведомую до тех пор струну» 1. Произошло это событие 15 апреля 1887 года.

1 Записки, С. 313.

Трагедия Саши заставила Петра снова задуматься о системе наказаний, а по сути мести, утвержденной законом. У Антигосударственника Кропоткин уже не было никаких сомнений в бесчеловечности этой системы. К этому времени он почти закончил книгу-исследование «В русских и французских тюрьмах».

В ней были обобщены еще живые впечатления от знакомства с «образцовой» французской тюрьмой, и давние - петербургские и сибирские. Выходу книги предшествовали публикации в периодике: в журнале «Девятнадцатый век», в газете «Свобода».

Личный материал Кропоткин дополнил новой информацией, почерпнутой из русских газет и журналов. Еще в 1864 году в России был объявлен новый Судебный устав, в основном вполне совпадавший с либеральными юридическими идеями Европы; устанавливался, например, суд присяжных. Но он был введен далеко не во всех губерниях (в трех Сибирских губерниях его учредили только в 1885 году), а там, где был введен, зачастую игнорировался. Множество политических дел рассматривалось в административном порядке, при закрытых дверях. Следствие вели жандармы. И в тех случаях, когда не было ни малейшей возможности осудить даже при помощи давления на суд, объявлялись административные меры: сслыка на 5, 10, 15 лет. Так поступали со всеми, кто имел смелость высказать неодобрение действиям правительства, со всеми «неблагонадежными»: как с рабочими, участвовавшими в стачках, так и с писателями, чьи произведения были признаны «опасными» для общественного спокойствия.

А уж если обстоятельства дела позволяли устроить суд, да еще со смертным приговором, часто никто не знал, где и когда он происходит. И тем более - где и когда приводится в исполнение приговор. Даже последнее утешение осужденных к смерти - публичность казни - у них было отнято. Вешать стали секретно, в стенах тюрьмы.

По официальным данным «население» тюремной России на 1 января 1882 года составляло 95 тысяч человек. А тюрьмы - лишь отражение российской жизни, ее государственной системы. И ничего нельзя изменить, не разрушив эту систему.

Специальная глава книги была посвящена сибирской ссылке - стране изгнания - и названа «Отверженная Россия». За 10 лет, с 1867 по 1876 годы через Урал перевалило не менее 150 тысяч ссыльных. Может быть, и больше: уголовная статистика очень неточна: лишь полвина ссыльных отправлялась в Сибирь по приговору суда, остальные - без всякого суда, по административному распоряжению, по произволу жандармов или местного начальства.

Отдельная глава - о каторге. Каждый год шли по этапу в Сибирь около двух тысяч каторжных. Издевательство над людьми, разрешенное законом, - вот что такое сибирская каторга в царской России. «Наказания, налагаемые на арестантов, целиком зависят от воли управляющего заводом и в большинстве случаев отличаются жестокостью… Плети являются в глазах надсмотрщиков обыкновенной вещью…, а кроме плетей имеется целая шкала очень жестоких наказаний, например, приковка к стене в подземном карцере на целые годы, практикуемая на Акатуе. Нечего и говорить, что управляющий приисками является чем-то вроде самодержавного монарха и что какие-либо жалобы на него - совершенно бесполезны…» 1

1 Кропоткни П. А. В русских и французских тюрьмах. СПб, 1906, С. 164.

Очевидно, «достижения» царских тюремщиков были многократно превзойдены в первой половине нашего столетия. Масштабы сталинских репрессий оказались грациозней. Но тогда, в XIX столетии приводившиеся Кропоткиным факты произвели впечатление на Западе. В этом смысле его книга «В русских и французских тюрьмах» вписывается в русскую литературную традицию, прослеживающуюся от «Записок из мертвого дома» Федора Достоевского до «Архипелага ГУЛАГ» Александра Солженицына.

Кропоткин ставит вопрос о целесообразности тюремного наказания вообще. Тюрьма не исправляет преступника, - считает он, - а лишь сокрушает его физические и особенно нравственные силы; те, кто раз побывал в тюрьме, обычно возвращаются в нее. Но как же быть с преступниками, которые мешают людям жить? Если их не наказывать, значит добровольно приносить в жертву невинных людей?

Кропоткин так отвечает: «В древности был обычай, согласно которому всякая коммуна… считалась… ответственной за каждый противообщественный проступок, совершенный кем бы то ни было из ее членов. Этот древний обычай теперь исчезал, подобно многим хорошим пережиткам старого общинного строя. Но мы снова возвращаемся к нему… начинаем чувствовать, что все общество в значительной мере ответственно за противообщественные поступки, совершенные в его среде. Если на нас ложатся лучи славы гениев нашей эпохи, то мы не свободны и от пятен позора за деяния наших убийц…» 2

2 Там же.

Тогда не все в кругах интеллигенции Англии и других стран Европы и Америки доверяли статьям и речам русских политических эмигрантов, считая, что они возводят напраслину на правительство России. Многие больше поверили английскому священнику Ландсделлю, который съездил в Сибирь и ничего плохого в тамошних тюрьмах не обнаружили. Собственно, свою книгу Кропоткин написал как раз в ответ Ландсделлю. В качестве арбитра решил выступить американский писатель Джордж Кеннан. Побывав в России и в Сибири, он издал книгу в США, в предисловии к которой написал: «Я думал, что такие писатели, как Степняк и князь Кропоткин оклеветали русское правительство и систему ссылки, что Сибирь вовсе не такая страшная страна, как это рисовалось американцам». Но то, что увидел и описал Кеннан, лишь утвердило авторитет Кропоткина как свидетеля и исследователя.

Кеннан побывал в Томске и виделся там с Александром Кропоткиным, но рассказал об этом Петру Алексеевичу, когда уже было известно о трагической гибели брата. Кеннану Александр показался человеком пылкого нрава, возвышенных понятий о чести, очень искренним и прямым в делах. Он откровенно сказал американскому журналисту: «Меня сослали за то, что я осмелился… говорить, что думаю, обо всем, творящемся вокруг, да еще а то, что я брат человека, ненавистного русскому правительству». И в Томске старший Кропоткин показал свою строптивость: отказался выполнять только что изданный приказ губернатора - всем ссыльным регулярно отмечаться в специальной регистрационной книге. И очень долго упорствовал, хотя вынужден был потом уступить.

Слушая рассказы Кеннана о брате, Петр Алексеевич не мог отделаться от ощущения, что виноват в судьбе Александра.

Скоро в домике Кропоткиных в Харроу поселилась вдова Александра Вера Себастьяновна (урожденная Беринда-Чайковская) с детьми. Она привезла с собой юношескую переписку братьев, и Петр с волнением разобрал ее, привел в порядок и перечитал. Его вновь поразила глубина мышления, свойственная Александру еще с юности. Он очень многим интересовался, очень многое понимал, умел анализировать и обобщать. И, кто знает, может быть, именно это чрезмерно раннее развитие привело его к скепсису. Он рано перестал во что-либо верить. Трактат «Бог перед судом разума» был написан Александром, когда ему едва перевалило за двадцать. И хотя Петр под влиянием брата тоже стал атеистом довольно рано, вера в его душе всегда оставалась - вера в идеал справедливого общественного устройства, возможного при устранении власти из сферы взаимоотношения людей.

Идеал… Он имеет непосредственную связь с нравственностью. Идеал может быть примитивным, низменным или благородным, возвышенным, но у каждого он есть. Трудно понять, откуда он берется, как вырабатывается. Естественно, что человеку ненавистны раболепие, ложь, бесчестность, неравенство, власть над другими людьми. Да, именно власть мешает людям приближаться к идеалу: власть одних и подчинение ей других. Хотя, конечно, многих устраивает положение подчиненного, даже раба: лишь бы было сытно и спокойно… Не всем нужна свобода. Но вряд ли такая жизнь достойна человека, она не может быть прекрасной, счастливой…

Эти мысли не дают покоя, просятся на бумагу. И он пишет (сразу по-французски) свою первую статью, посвященную вопросам нравственности - «Morale Anarchiste» («Анархистская мораль») - и отправляет ее Жану Граву в его «Новые времена» в Париж: «Откуда явился этот идеал?… Мы едва знаем, как идет его выработка… Но идеал существует. Он меняется, он совершенствуется, он открыт всяким внешним влияниям, но всегда живет. Это - наполовину бессознательное чувствование того, что дает нам наибольшую сумму жизненности, наибольшую радость бытия. И жизнь только тогда бывает мощной, плодотворной, богатой сильными ощущениями, когда она отвечает этому чувству идеала. Поступайте наперекор ему, и вы почувствуете, как ваша жизнь дробится; в ней уже нет цельности… Начните постоянно колебаться между различными чувствами, борющимися в вас- и вы скоро нарушите гармонию организма» 1.

1 Кропоткин П. А. Этика. М. 1991. С. 313.

Цельность и гармония достижимы, лишь когда жизнь предельно интенсивна. Эту мысль Кропоткин с восторгом обнаружил у рано умершего современника, философа и поэта Жана Мари Гюйо*, развивавшего «философию надежды». Это был его единомышленник. Жизнь, бьющая через край! Когда ее с радостью расточаешь, отдаешь другим, не ожидая ничего взамен, - вот это счастье. Но что это? Альтруизм или эгоизм? Моралисты эти понятия противопоставляют. Кропоткин же не видел между ними различия: «Если бы благо индивида было противоположено благу общества, человеческий род вовсе не мог бы существовать… благо индивида и благо рода по существую тождественны… Цель каждого индивида- жить интенсивною жизнью, и эту наибольшую интенсивность жизни он находит в наиболее полной общительности, в наиболее полном отождествлении себя самого со всеми теми, кто его окружает…»

И в конце статьи - призыв к борьбе нравственной: «Сей жизнь вокруг себя… Как только ты увидишь неправду и как только ты поймешь ее, - неправду в жизни, ложь в науке, или страдание, причиненное другому - восстань против этой неправды, этой лжи, этого неравенства… Борись, чтобы дать всем возможность жить этой жизнью, богатою, бьющею через край; и будь уверен, что ты найдешь в этой борьбе такие великие радости, что равных мы им не встретишь ни в какой другой деятельности» 2.

2 Там же, С. 315-317.

Созвучная ранее написанному воззванию «К молодежи!», статья обозначила новое направление в творчестве Кропоткина - нравственно-эстетическое, которое станет для него очень важным. Оно соединит его социологическую концепцию с естественнонаучной в биосоциологический закон взаимопомощи.

В Англии Кропоткин жил в одно время с философом и социологом Гербертом Спенсером, оказавшим на него большое влияние. Собственно, занятие наукой способствовало также тому, что его увлекли идеи позитивизма, развивавшиеся Огюстом Контом и Гербертом Спенсером. Он познакомился с ними еще в юности, когда с братом переводил на русский «Основы биологии» Спенсера. Его привлекла и попытка ученого построить единую, синтетическую науку, а также понимание им общества как своеобразного организма. В позитивизме Кропоткин взял идею единого метода для естественных и общественных наук, основанного на наблюдении, и представление о неразрывном единстве природы, общества и человека.

Но Кропоткин во многом критиковал Спенсера, посвятив ему специальную работу «Герберт Спенсер: его философия». Главным образом - за прямой перенос им идеи борьбы за существование из природы в общество.

Вряд ли Кропоткин и Спенсер встречались, хотя английский позитивист умер в 1903 году в Брайтоне, где часто бывал Кропоткин, а с 1911 по 1917 год жил постоянно.

О науке в конце века

Лет пятнадцать назад Кропоткин навсегда решил оставить занятия наукой. Среди озер и холмов Финляндии уверовал, что должен отдать свои силы на то, чтобы простой народ его родины, лишенный даже элементарной грамотности, обрел свободу и изведал, как и он, радость знания - могучей силы, позволяющей человечеству двигаться вперед. Это был поступок нигилиста, народника, русского интеллигента. Но все же нужно было завершить то, что уже начато. И поэтому он выступил с докладом в географическом обществе, не считаясь с опасностью ареста. А потом работал над книгой о ледниковом периоде в каземате Трубецкого бастиона.

Оказавшись за границей фактически без средств к существованию, Кропоткин просто вынужден был вернуться к науке - только она позволила ему зарабатывать и выжить. Первоначально он рассматривал свои статьи-рефераты лишь как источник скромного заработка, который позволил ему основную часть времени посвящать революционной пропаганде.

Но вот в 1882 году умер Чарльз Дарвин. Кропоткину прислали приглашение на участие в похоронах, но он не смог им воспользоваться, поскольку находился в это время во Франции под арестом, но в «Бунтовщике» появилась его статья, посвященная великому биологу и анализу его учения.

Он углубленно стал изучать биологию. В архиве сохранилось множество связанных с этой наукой конспектов, заметок, библиографических записей, черновиков статей на русском, французском, английском языках. В 1890 году выходит отдельной книгой на русском языке без обозначения места и года издания статья «Непосредственное влияние среды в мире растений и животных», и в том же году в журнале «Девятнадцатый век» - первая статья из биосоциологической серии «Взаимная помощь среди животных». Он начал развивать свою теорию, обнаружив у Дарвина слабый намек на возможность отношений солидарности в животном мире, но в основном базируясь на выводы К. Кесслера, с которыми ознакомился в тюрьме Клерво. Там он вернулся к науке и не расставался с ней уже до конца жизни. Много времени отдал Кропоткин по просьбе Элизе Реклю работе над пятым томом его грандиозной «всеобщей географии». Этот том посвящен был Кавказу, Средней Азии и Сибири. Кропоткин писал по-французски, и с большим удовольствием: он с детства знал и любил этот язык. Там же, в Клерво, он выполнил заказ редакции Британской энциклопедии и написал статью об анархизме. Широкая эрудиция Кропоткина, способность к анализу и обобщению позволили ему стать в ряд основных авторов 11-го издания Британской энциклопедии, который готовился к началу нового века. Кропоткиным написаны фактически все, что касается России. Это статьи об Амуре, Байкале, Кавказе, Москве, Нижнем Новгороде, Новой Земле, Новосибирских островах, Сибири, Становом хребте, Якутии - около 170 статей.

Издававшаяся в Оксфорде двумя братьями Чемберс энциклопедия давала более полные, чем Britannica, характеристики стран мира; и редакция пригласила Кропоткина в качестве автора. Его статья о России заняла восемнадцать страниц мелкого двухколоночного текста; она включила разделы о распределении и составе населения, морских берегах, реках, орографии, климате, флоре и фауне. Кропоткин выделяет физико-геогрфические районы на территории Европейской России, рассказывает о формах землевладения, размещении различных видов промышленности, характеризует торговлю, навигацию, разные виды транспорта, особенности архитектуры, историю языка и литературы.

Так в уменьшенном размере ему удалось все-таки осуществить свой давний замысел о полном землеописании России. И он, конечно, с увлечением работал над этим текстом, хотя сверхсжатый стиль энциклопедии был не по душе ему, любившему писать развернуто, ярко, образно.

Начиная с 1883 года, Кропоткин часто публиковался в очень популярном тогда в Англии журнале «The Nineteenth Centure» («Девятнадцатый век»). Журнал этот начал издаваться в 1818 году Британской ассоцииацией содействия науке и ставил перед собой величественную и благородную цель - отразить картину интеллектуальной (и не только научной, но и социальной) жизни человечества в XIX столетии. С началом XX века журнал еще продолжал выходить, а к названию его были добавлены слова and after» (и после). В нем немало места отводилось общественно-политическим проблемам и среди них серия Кропоткинских статей о русских тюрьмах, присланных еще из тюрьмы французской. Они были опубликованы в 1883 году. Но в том же году статьей «Путешествие в Сибирь» он начал свой географический цикл. Затем последовал ряд публикаций на самые различные темы.

С 1892 года Кропоткин - ведущий автор раздела «Recent Science» («Современная наука»). Содержание написанных им научных обзоров необычайно разнообразно: строение протоплазмы и структуры звезд, пластические свойства льда и лучи Рентгена, землетрясения и циркуляция атмосферы, структура мозга и исследования Антарктиды, открытие инертных газов и искусственные алмазы, кометы и планеты солнечной системы, солнечная корона и цветовое зрение, происхождение гор и природа малярии, атмосферное электричество и химический синтез, предсказание погоды и конденсация газов…

Первенство принадлежит работам геолого-географического и биологического направлений.

«Ничто не может быть более желательного для будущего развития физической географии и науки вообще, чем возобновление интереса к антарктическим исследованиям, свидетелем которого теперь стала вся Европы» 1, - Так начал Кропоткин статью об исследованиях в южной полярной области, сообщения о которых стали поступать в 90-х годах.

1 «The Ninetcenth Centure» 1895, v. 38, p. 82-102.

Кропоткин обращал внимание на то, что исследованием морей, окружавших Южны полюс, долгое время не занимались. Все усилия были обращены к Северу. Правда, те, кто шел в Арктику и зимовал на севере Гренландии, на Шпицбергене и Земле Франца-Иосифа или даже на северных берегах Сибири, возвращались на родину с такими замечательными результатами, что был соблазн снова отправиться туда. Они собрали удивительную коллекцию северной современной и ископаемой флоры и фауны, опрокинувшую все прежние представления о распределении климата и живых организмов. Ими были выполнены наблюдения по всем отраслям физики Земли. Они могли рассказать множество впечатляющих историй о лишениях и успехах, а также о стойкости и упорстве в достижении целей. Они описывали прекрасные пейзажи, погруженные во тьму арктической ночи или озаряемые первыми лучами долго отсутствовавшего Солнца, и становилось понятно, как глубоко они были захвачены северной природой, как нерушима их любовь к северу.

В февральском номере журнала за 1897 год появляется сделанный Кропоткиным разбор научных результатов ледового плавания Фритьофа Нансена и Отто Свердрупа на специально построенном судне «Фрам». Кропоткин подчеркивает научную ценность вывода Нансена о форме Полярного бассейна, о характере циркуляции его вод и дрейфующих льдов, о связи ледовитости с климатом, глубинами океана и раположением островной цепи. Особо останавливаясь на открытии Нансеном теплых атлантических вод, ушедших неподалеку от полюса под слой поверхности холодного течения, на геомагнитных и метеорологических наблюдениях, выполненных на борту «Фрама», он пишет, что эти наблюдения просто бесценны и значение их увеличивается еще тем, что в те годы проводили метеорологические наблюдения Фредерик Джексон на Земле Фаранца-Иосифа и немецкая экспедиция Э. Кроля на востоке Шпицбергена.

Снова прозвучали в статьях Кропоткина тем ледникового периода и послеледниковых изменений климата. Он подробно рассмотрел все существующие гипотезы, пытающиеся объяснить причины движения ледников, и пришел к выводу о том, что ледники движутся благодаря присущей им пластичности, подобной той, что обдают воск и канифоль. Пойдут годы, и мировая гляциология, окончательно оформившаяся как физическая наука лишь к середине XIX столетие, признает это положение одним из важнейших.

Пишет он и об исследованиях геологов, о новейших взглядах на процессы горнообразования и на причины землетрясений, об изучении атмосферы с помощью воздушных змеев и шаров, о составлении прогноза погоды. Статья о циркуляции атмосферы была напечатана в 1893 году в 33-м томе «Девятнадцатого века». Он вернулся к тебе, впервые затронутой в заметке для «Санкт-Петербургских ведомостей», через четверть века и обратил внимание на то, что в течение последних тридцати лет данные по метеорологии накапливались очень быстро. Создание же на основе этих данных всеобщей теории циркуляции атмосферы, которая включала бы распределение тепла, давления, влажности и ветра над поверхностью земли, явно запаздывало.

С большой охотой рассказывая о достижениях своих коллег-географов, Петр Алексеевич выступал со своими, оригинальными идеями. Так, в 1904 г. он прочитал в Королевском Географическом обществе доклад «Высыхание Евразии». Суть его новой идеи заключалась в утверждении закономерной смены ледникового периода озерным с последующим прогрессирующим высыханием территории, некогда занятой ледником. В подтверждение этой мысли он приводил известные факты сокращения размеров озер признаки былого впадения Амударьи в Каспий и предлагал систему мероприятий, с помощью которых человечество смогло бы замедлить или вовсе предотвратить развитие этого нежелательного природного процесса. Это - искусственное облечение безводных местностей, шлюзование рек и устройство артезианских колодцев в степях и пустынях. Можно ли воспрепятствовать процессу высыхания озер - тем одной из статей, помещенных Кропоткиным в «Санкт-Петербургских ведомостях» еще в 1869 году.

Также давнюю историю имеют истоки его концепции существования озерного периода. Они обнаруживаются в письмах Кропоткина из Финляндии и в «Исследованиях о Ледниковом периоде». Спустя 23 года он развил давние свои наблюдения в целостную теорию и в докладе на заседании Географического общества в Лондоне утверждал, что наблюдавшееся в Евразии ослабление увлажненности - прямое следствие ледникового периода, завершившегося периодом озерным. При этом Кропоткин ссылался на карту почв Европейской России, составленную В. В. Докучаевым, на работы европейских географов и климатологов. О том, что идеи Кропоткина о послеледниковых изменениях климата повлияли на взгляды основателя науки о почвах Докучаева, писал в 1909 году В. И. Вернадский*.

Обсуждение доклада о высыхании Евразии было оживленным. В нем приняли участие Мартин Конвей, рассказавший о наблюдавшемся им понижении уровня озера Титикака в Южной Америке; исследователь Кавказа Дуглас Фрешвильд, подтвердивший идею Кропоткина данными о повсеместном сокращении ледников, что является очевидным признаком иссушения, и другие ученые. Кропоткин поблагодарил выступивших, выразив особое удовлетворение тем, что дискуссия осветила проблему с разных сторон. Доклад был напечатан в журнале Общества, а затем издан отдельной книгой. И тогда у нее появились критики. Сред них - русский географ и биолог Л. С. Берг*, доказывавший в своей работе «Высыхает ли Евразия?» что факты не подтверждают концепции Кропоткина. По данным Брега, уровень Аральского моря в последнем двадцатилетии XIX века неуклонно поднимался. Однако согласно современным представлениям, речь может идти о циклических колебаниях увлажннености материков: периоды сухие и влажные чередуются. Эта теория как бы примиряет две точки зрения.

Огромные достижения естественных наук в последние годы способствовали возрождению интереса к географии. Статья «Какой должна быть география?» посвящена этой науке и путям ее развития. С точки зрения Кропоткина, география интегрировала в себе законы, открытые смежными науками. Успешные путешествия в Арктику, изучение глубин морей и еще более неожиданные достижения биологии, климатологии, антропологии и сравнительной этнографии придали географии такую привлекательность и так подняли ее значение, что сами методы описания Земли в конце концов подверглись глубоким изменениям: «Снова появились в географической литературе те же высокие стандарты научного мышления и философских обобщений, к которым нас приучили Гумбольд и Риттер».

Для осознания новой роли географии в обществе необходимо понять важность ее преподавания в школе: «Конечно, едва ли есть другая наука, которую можно сделать такой интересной доя ребенка, как географии, она может стать сильнейшим инструментом развития человеческого ума и вместе с тем средством овладения методами научного мышления» 1.

1 ОР РГБ, ф. 410, к. 9., ед. хр. 1.

«География должна быть наконец о законах, которые управляют процессами изменения лика Земли, поскольку законы действовали при формировании гор и равнин на земном шаре…» 2

2 Там же.

Вопросам географии посвящены статьи Кропоткина в журнале Королевского Географического общества «Geographical Journal», который начал выходить в 1893 году. В них показано особое место географии среди всех наук о земле. В одной из статей дан анализ природных особенностей степных ландшафтов на основе личных впечатлений автора от знакомства со степями Сибири.

От Кропоткина Западная Европа узнала о многих выдающихся русских ученых, преимущественно о географах и геологах. Большую симпатию вызвал у Кропоткина молодой геолог Эдуард Толль, настойчиво, от экспедиции к экспедиции шедший к своей цели - открытию гипотетической Земли Санникова. На пути к несуществующей земле он исследовал Новосибирские острова. В отчете Толля о его географических исследованиях содержалось подтверждение идей Кропоткина о древнем материковом ядре Евразии и о былом оледенении Сибири. Находил он в материалах полевых исследований Толля и поддержку своей орфографической схемы Азии. Когда пришло известие о гибели Толля, Кропоткин опубликовал статьи его памяти, в которых рассмотрел научные идеи отважного полярного путешественника.

Писал он также о картографе и геодезисте Алексее Тилло, биографе и этнографе Густаве Радде, океанологе адмирале Степане Макарове.

В то же время географы и геологи России никогда не забывали о Петре Кропоткине, как об ученом, следили за его деятельностью за рубежом, не боялись, несмотря на официальный запрет, ссылаться на его научные работы. Так, А. И. Воейков несколько раз приводил данные метеорологических наблюдений Кропоткина в своем труде «Климаты земного шара, в особенности России». П. П. Семенов-Тян-Шанский высоко оценил их в книге к 50-летию Русского географического общества. На работы Кропоткина по ледниковому периоду ссылались многие русские географы и геологи.

В 1895 г. Петр Алексеевич встретился с некоторыми сотрудниками РГО на VI Международном географическом конгрессе, который состоялся в Лондоне. Он выступил дискуссии по докладу швейцарского гидролога Альфонса Фореля об исследовании горных озер. Тогда же, видимо, договорился о получении им из Петербурга изданий РГО и других русских книг по географии. Русские коллеги-географы прислали цинковых ящик с рукописью второго тома «Исследований о ледниковом периоде», выпрошенной у жандармов. Эта посылка была ему особенно дорога.

В том же году Кропоткин отправил письмо Семнову-Тян-Шанскому, сопроводив им свои статьи, посвященные России, которые писал для Британской энциклопедии. Кропоткин коротко рассказал о себе - о том, что произошло с ним за последние двадцать лет со времени последнего доклада в РГО. Он писал: «Посылаю Вам, многоуважаемый Петр Петрович, сердечный привет. Наша общая работа в России оставила во мне самые теплые воспоминания. Искренне вам преданный П. Кропоткин» 1.

1 ГАРФ, ф. 1129, оп. 3, ед. хр. 491.

То, что Семенов-Тян-Шанский, член Государственного Совета, был известен своими консервативными, монархическими взглядами, не виляло на отношение к нему Кропоткина, который был терпим к чужим взглядам и убеждениям. С большим уважением, например, отнесся он к религиозным исканиям Льва Толстого, хотя сам был убежденным атеистом. У себя в Бромли он принимал руководителя духоборов Петра Веригина, и несмотря на то, что один был атеист, а другой глубоко верующий человек, но духовно они оказались близки.

За океан

В годы эмиграции Петр Кропоткин не провел ни одной экспедиции, подобной сибирской или финляндской. Правда, можно сказать, что была совершена своеобразная экономико-географическая экспедиция, продолжавшаяся с перерывами не менее двух десятилетий, если иметь в виду его поездки и походы по Англии, в которых он обращал внимание в основном на вопросы экономики сельского хозяйства, собирая материал для книги «Поля, фабрики, мастерские». А вот во время поездки в Канаду в 1897 году состоялась небольшая научная экспедиция, похожая на те, что он совершил в молодые годы.

Кропоткин участвовал в двух конгрессах британской ассоциации содействия прогрессу науки, членом которой являлся. На первом из них - в Ноттингеме в 1893 году, - он сделал доклад об оледенении Азии. На втором - четыре года спустя, в Торонто - выступил с двумя докладами: об озерном периоде и об оазах Финляндии.

После конгресса, вместе с известным геоморфологом из Вены Альбрехтом Пенком, Кропоткин отправился вдоль канадско-тихоокеанской железной дороги. Конечно, Петр Алексеевич обращал внимание на следы древнего облединения, принимавшего в Северной Америке столь же грандиозные размеры, что и в Европе. Полезен был для него и обмен мнениями с Пенком, представителем европейской геоморфологической школы.

В рукописном наброске «Канада и канадцы» он прежде всего обращает внимание на сразу же бросившееся ему в глаза разительное сходство природы Канады и Сибири: «В самом деле, Канада немногим меньше Сибири и по общему характеру во многом сходна с Сибирью, особенно в своей западной части».

Проехав через всю Канаду с востока на запад, Кропоткин обнаружил смену природных зон, схожую с той, которую он хорошо изучил, четырехкратно пересекая Сибирь во время своих разъездов. «Сперва идут скалистые рудоносные горы страны озер, которые можно приравнять к Уральским горам. Затем начинаются низменные черноземные степи Манитобы, быстро заселяемые, как и степи южной части Тобольской губернии и Бараба, массами переселенцев… Затем идет горная область, где высокие цепи заснеженных гор перемежаются с приподнятыми степями, напоминающими Забайкалье, и, наконец, начинается склон к тихому океану, несравненно более узкий, чем в Сибири, где он занимает всю амурскую и Приморскую области, но также отличающийся необыкновенным обилием летних дождей, своеобразной тихоокеанской растительностью и особым оттенком нарождающейся цивилизации» 1.

1 ГАРФ, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 474.

В пределах Канады он выделил пять физико-географических областей и сделал вывод о характере экономического развития и демографических процессах в каждой из них: «Как в Сибири, население протянулось узкою лентою с востока на запад поперек всего материка в юной его части, и области, которые следуют одна за другою в этой узкой ленте, также отличны друг от друга, как и различные области Сибири». Кропоткин охарактеризовал главные канадские города Монреаль и Квебек, очень напомнивший ему Тобольск. Кратко изложил историю индейских племен - коренного населения этого обширного края.

Статья Кропоткина «Природа и ресурсы Канады» была опубликована в журнале «Девятнадцатый век». Ее прочитал Лев Толстой и обратил внимание именно на то, что автор находит в природе Канады черты, сближающие ее с русской природой. Он попросил через В. Г. Черткова помочь выбрать район в Канаде, наиболее благоприятный для переселения из России гонимых царскими властями духоборов за их отказ служить в армии с оружием в руках.

Первая встреча Кропоткина с прибывшим в Лондон Чертковым состоялась еще до отъезда П. А. Кропоткина в Канаду на съезд Британской научной ассоциации в Торонто.

Там Кропоткин связался со знакомым профессором-экономистом Дж. Мэйвором из университета Торонто, тот - обратился в правительство страны. Разрешение было получено.

Именно благодаря содействию Кропоткина, совершилось в конце XIX века переселение в Канаду около семи тысяч наших соотечественников, потомки которых живут там и поныне.

В феврале 1901 года Петр Кропоткин посетил Соединенные Штаты по приглашению Института Лоуэлла в Бостоне. Ему предложили прочитать курс лекций по истории русской литературы. Причиной такого предложения послужила его статья о Толстом для журнала «Harper’s magazine». В очень короткий срок, работая с большим напряжением и увлечением, Кропоткин составил цикл из восьми лекций, охвативших по существую всю историю русской литературы - от былин, летописей и сказок до Антона Чехова и Максима Горького.

Вводную лекции, посвященную русскому языку, он начал такими словами: «Я глубоко сожалею, что не могу передать по-английски понятия о красоте и строении русского языка, который был в употреблении в начале одиннадцатого века на севере России… Словесное богатство русского языка поразительно… Его гибкость особенно сказывается в переводах… Ни одна западно-европейская нация не обладает таким поразительным богатством народного творчества в форме преданий, сказок и лирических народных песен - причем некоторые отличаются необыкновенной красотой - и таким богатым циклом эпических песен, относящихся к седой древности…» 1

1 Кропоткин П. А. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб, 1906, С. 6-7.

Так говорил перед американской аудиторий Кропоткин, не литературовед, а широко известный революционный публицист и ученый естественник. Но тонкое понимание и значение русской литературы в общем-то было неудивительно в человеке столь широко образованном. Лекции впоследствии были собраны в книгу, которая была напечатана в Нью-Йорке и Лондоне в 1905 году под названием. «Russian literature: ideals and realities». В 1907 году, в переводе с английского В. Батуринским, книга вышла в петербургском издательстве «Знание», основанном М. Горьким.

Кратко, он очень емко рассказал Кропоткин о многих десятках русских писателей. Притом он не ограничивался «обоймой» особенно вдающихся художников слова. Он нашел достаточно места и для менее известных писателей, каждый из которых внес свой, неповторимый вклад в сокровищницу великой русской литературы. Всего им упомянуто около 150 поэтов, прозаиков и драматургов России.

Главное внимание - XIX столетию. Собственно, именно тогда-то произошел расцвет русской литературы, и она заняла свое положение в мире: «медленная работа предыдущих пяти веков уже подготовила то великолепное, гибкое орудие - литературный язык, который вскоре послужил Пушкину для создания его мелодических стихов и Тургеневу для его не менее мелодической прозы».

Показав всемирное значение Толстого, он не смог, однако, также глубоко понять и оценить Достоевского. Есть и другие ошибки в его анализе.

Переходя к XX веку, Кропоткин выделили молодого Максима Горького, художественный метод которого определил как «идеалистический реализм» и, в особенности Чехова, сказавшего прощальное слово уходящему миру.

Естественно, особое внимание уделено русской политической литературе, таким именам, как Герцен, Огарев, Бакунин, Лавров, Салтыков-Щедрин, Белинский, Писарев, Добролюбов, Степняк-Кравчинский»: Говоря о политической литературе страны, в которой нет политической свободы и где произведения печати подвергаются строжайшей цензуре, - рискуешь вызвать ироническую улыбку…» Но ни в одной стране, считает Кропоткин, художественная литература не содержит в себе столь мощного политического заряда, как в России: она настолько же политична, насколько художественна.

…Завершив цикл литературных лекций в Бостоне, Кропоткин остановился в Нью-Йорке, где снова читал отдельные лекции и выступал на митингах в рабочих районах. Потом он поехал в Чикаго и, хотя по пути простудился и заболел, провел все запланированные встречи как в Чикаго, так и в других городах Среднего Запада. 22 апреля он выступил в университете Иллинойса с докладом «Современное развитие социализма», а на следующий день в университете штата Висконти с успехом раскрыл перед слушателями тему «Тургенев и Толстой».

Возвращаясь в Нью-Йорке, он проехал через сельскохозяйственный штата Огайо, где посетил несколько ферм, собрав материал о выращивании пшеницы фермерами. На него большое впечатление произвели результаты их работы, о чем он не один раз еще вспомнит.

Заехав в Буффало, куда специально для встречи с ним приехал из Торонто его английский друг профессор Маэйвор, Кропоткин в мае отплыл в Европу, проведя таким образом в Америке больше трех месяцев. И снова, в которой уже раз, он оказался объектом клеветы. С его отъездом совпало покушение на американского президента Уильяма Мак-Кинли, и местная пресса выступила с утверждением, что оно было организовано не без влияния Кропоткина.

Напряжение во время поездки по Америке, очевидно, сказалось: вернувшись в Англию, Кропоткин заболел очередным бронхитом, мучившим его при малейшей простуде, и испытал серьезный сердечный приступ, который приковал его на время к постели. Пришлось отказаться от постоянной работы в журнале «Девятнадцатьый век» и изменить образ жизни. С этого года он стал устраивать перерывы в работе, выезжать на отдых в приморские городки Англии, а иногда - Франции. Прекратил он и свои турне по городам с лекциями.

Они всегда вызывали большой интерес, какой бы ни была тема, а диапазон их, как видим, очень широк. Одно объявление в афишах, что будет присутствовать Кропоткин, обеспечивало полную аудиторию. Привлекало как содержание лекций способность лектора быстро переключиться с одной темы на другую, так и сама манера выступления.

В начале 1898 года волна митингов прокатилась по Англии. Петр Алексеевич принял в них в активное участие. Он также выступал в защиту республиканцев и социалистов Барселоны, подвергнувшихся жестоким гонениям. В 1899 году тяжело переживал начало англо-бурской войны. И этой темы коснулась его публицистика.

Подходил к концу XIX сек. Прогнозы на XX-й были противоречивыми. Говорили о неминуемом дальнейшем прогрессе в науке и технике. Говорили о неизбежности новых войн. Говорили о неотвратимости социальных революций и о неизбежном торжестве гуманизма.

Переход в новый век

Именно на рубеже веков, в последние годы XIX и в первые XX, голос Петра Кропоткина, «самого известного русского эмигранта», как назвала его одна из английских газет, зазвучал особенно сильно.

Вслед за написанной им по-французски книгой «Завоевание хлеба», получивший высокую оценку сочувствовавшего социалистическим идеям Золя, выходит в 1898 году «чисто английская» - «Поля, фабрики мастерские», в основу которой положен материал его путешествий по Британским островам. Книга посвящена экономическому положению Англии, тенденциям развития ее сельского хозяйства, снабжена графиками и таблицами. Она очень серьезна, но в то же время оказалась интересна всем и имела в Англии, а потом и во многих других странах огромный успех. На протяжении пятнадцати лет она переиздавалась ежегодно, причем продавалась по желанию автора очень дешево - всего за шесть пенсов. Еще никто не писал так понятно об экономике, которую Кропоткин определил как науку, изучающую потребности людей и способы их удовлетворения с наименьшей производительной затратой сил. В своей книге он разбирал насущный для крестьян вопрос: что можно и до“лжно получить на земле при разумной ее обработке…

1905 год начался с печального известия - умерла коммунарка Луиза Мишель, а через полгода, 4 июля - самый близкий друг Кропоткина - Элизе Реклю. В какой-то степени дух взаимоотношений Петра Кропоткина с братом Александром возродился в его дружбе и сотрудничестве с парижским коммунаром и географом. Тридцать два года назад появилась рецензия на русское издание книги Э. Рюклю «Земля и люди», написанная тридцатилетним Кропоткиным для сборника «Знание» в 1873 году. Теперь Кропоткин пишет некролог, который был напечатан в Англии, Франции и в России - в Известиях Русского географического общества.

Совместная работа и долгая дружба двух ученых основывались на близости во взглядах на задачи и цели географии, в представлениях об эволюции человеческого общества. По-видимому, не случайно основателями нового направления в географии, которое начало развиваться во второй половине ХХ века и получило в разных странах разные названия (социальная география, радикальная география, география качества жизни), считаются Элизе Реклю и Петр Кропоткин. Оба они рассматривали человека как порождение природы и как ее неотъемлимый элемент, никогда не вычеркивая его из географии земли. И это неожиданно обрело значение пророчества в сегодняшнем мире, озабоченном серьезнейшими экологическими проблемами.

…Революционный для России 1905 год. Кропоткин жадно ловил вести с родины: забастовки, демонстрации, политические требования рабочих, крестьянские бунты. Под угрозой - самодержавия.

Он стал собираться на родину; хотел только закончить некоторые работы. И… не успел: революция разгромлена. Откликнулся на события рядом статей. В одной из них, называвшейся «Революция в России», он утверждал: «Самодержавие… смертельно ранено и более не воскреснет… Смутное время пройдет, и Россия выйдет из него обновленной! русский народ будет противником всякого кровопролития, он выступить поборником мирного развития на пути к достижению высших целей прогресса» 1.

1 «The Nineteunth Centure» 1906, v. 58.

С началом революции 1905-1907 гг. произошел буквально «прорыв» произведений Кропоткина в Россию: за 4 года (с 1905 по 1908) на русском языке было издано более 70 его работ. Больше всего в 1905-м - 43 названия.

В основном это отдельные статьи, но впервые появились и книги - «Государство, его роль в истории», «Анархия, ее философия и идеал», «Речи бунтовщика», «Современная наука и анархизм», «Хлеб и воля», «Поля, фабрики и мастерские», 3 тома из собраний сочинений. Большинство этих книг конфисковалось, но многие из них издавались снова и снова. Например, его книга о государстве была издана в эти годы пять раз.

Россия, наконец, узнала, о чем думал усе эти годы «князь-бунтовщик», покинувший страну в далеком уже 1876 году.

В 1906 году в Париже, где Петр Алексеевич не был двадцать лет, состоялось его выступление перед рабочими. По воспоминаниям очевидца Н. Критской, в день, когда должен был состояться митинг, перед зданием, где он был назначен, почти с утра царило необычное оживление. Толпились полицейские, а по тротуарам тянулись вереницы рабочих: французов, итальянцев, испанцев, русских… Вскоре зал был переполнен. Становилось тесно, душно и тускло от табачного дыма…

Люди ждали начала. Узнавали известных деятелей рабочего движения: высокого, худого Джемса Гильома, редактора газеты «Голос труда» Эмиля Пуже, публициста Жана Грава… Но вот зал взорвался аплодисментами: увидели Кропоткина. Он добрался до эстрады, зал успокоился. Председатель после горячего приветствия предоставил ему слово. И все услышали его ласковый, тихий и в то же время ясный голос:…Я счастлив, что я снова с вами… Прошло почти полвека, когда я с некоторыми моими товарищами выступил в нашей стране на борьбу за лучший строй… Настанет день, когда солидарность и взаимопомощь, - эти великие двигатели прогресса, - заменят принудительное начало, царящее в современном обществе, и только тогда люди и народы всего земного шара смогут объединиться в одну великую семью равных и свободных».

Когда Кропоткин закончил речь, не один раз прерывавшуюся аплодисментами он раскланиваясь, смущенный и взволнованный, с трудом пробирался сквозь толпу к выходу, пожимая протянутые руки.

На съезде русских анархистов в Лондоне в октябре 1906 года Кропоткин выступил с двумя докладами. Политические цели революции только тогда будто достигнуты говорил он, когда произойдут серьезные экономические изменения, а именно, когда средства производства перейдут непосредственно в руки тех, кто работает на заводах и в полях, (но не государству!) Он также предупреждал, что экспроприация не должна затронуть тех, кто не эксплуатирует чуждого труда, в особенности крестьян, отбирать у которых землю считал недопустимым. И настоял на том, чтобы съезд принял резолюцию против экспроприации.

Сколько было таких выступлений в его эмигрантской жизни!

Иван Майский, советский посол в Англии времен второй мировой войны, а тогда эмигрант-большевик, вспоминал:

«Меня сразу поразила внешность Кропоткина: огромный голый череп с пучками вьющихся волос по бока, высокий мощный лоб; большой нос, умные, острые глаза под резко очерченными бровями, блестящие очки, пышные седые усы и огромная, закрывающая верхнюю часть груди борода. Все вместе производило впечатление какой-то странной смеси пророка и ученого…

Дом Кропоткина походил на настоящий Ноев ковчег: кого-кого тут только не было! Революционер-эмигрант из России, испанский анархист из Южной Америки, английский фермер из Австралии, радикальный депутат из палаты общин, пресвитерианский священник из Шотландии, знаменитый ученый из Германии, либеральный член Государственной думы из Петербурга, даже бравый генерал царской службы - все сходились в доме Кропоткина по воскресеньям для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение хозяину и обменяться с ним мнениями по различным вопросам» 1.

1 Майский И. М. Встречи с прошлым. М., 1960, С. 132.

Гостями Кропоткина были Максим Горький и будущий первый советский нарком иностранных дел Георгий Чичерин, толстовец Владимир Чертков и Бернард Шоу, революционеры-народовольцы Герман Лопатин, Николай Морозов и другие. Обсуждались проблемы наступившего ХХ века. Что он несет человечеству? предчувствия грандиозных потрясений и перемен были у многих…

И в Англии Петр Алексеевич оставался народником. Даже в такой промышленно развитой стране он придавал большое значение крестьянству, расходясь в этом вопросе с социал-демократами. Интересен фрагмент его письма Софье Лавровой от 27 мая 1907 года, когда в Лондоне проходил V съезд РСДРП, на который Кропоткин - единственный из анархистов - получил приглашение: «Роза Люксембург говорила, что крестьянство представляет революционный элемент и нужно ему помогать. Плеханов - с пафосом - принялся отлучать ее «от церкви», обвиняя в измене социализму, в анархизме. Говорят, ленинцы - еще бо“льшие ортодоксы, чем меньшевики!» По-видимому, с Лениным Кропоткин тогда не встречался, но известно, что группа делегатов-большевиков во главе с К. Ворошиловым побывала у лидера анархизма. Они пили с ним чай и много спорили, прежде всего о природе крестьянства и отношении к нему.

На исходе XIX века одновременно в Бостоне и Нью-Йорке, Лондоне и Барселоне вышла книга Кропоткина «Записки революционера». В предисловии к лондонскому изданию Георг Брандес очень высоко оценивал и книгу, и личность автора. Действительно, мемуары Кропоткина имели особенно много изданий, и объясняется это, по-видимому, тем, что она написаны человеком, обладающим несомненным литературным даром и прожившим чрезвычайно богатую событиями, исполненную высоких целей жизнь. Георг Брандес отметил, что «в его книге мы находим психологию России: России официальной - и народной масС. России борющейся за прогресс, и России реакционной»1. К этому можно добавить, что в книге показан процесс формирования личности: нравственной, широко образованной и чувствующей ответственность за судьбу народа. Такая личность не могла не стать на путь социального просвещения народа и борьбы с самодержавием в России как с наисильнейшим выражением государственной идеи - идеи централизации власти и подавления народного самосознания. «Записки революционера» - это не только история жизни человека на фоне событий эпохи, но и история развития его мышления, формирования его социальной концепции.

1 БрандеС. Г. Предисловие. В кн. П. А. Кропоткин. Записки революционера. СПб, 1906, С. XIII.

Популярность книги, сразу же очень широкая, сохранялась долго. В 1921 году во Франции вышло ее девятнадцатое издание, в Англии - шестое, в Германии - седьмое, в Испании - третье. Впервые изданные в 1902 году на русском языке Фондом вольной русской прессы в Лондоне, в нашей стране «Записки революционера» выходили тринадцать раз.

Диалог со Львом Толстым

Одним из первых русских читателей кропоткинских «Записок революционера» был Лев Толстой. Он писал Черткову: «передайте мой больше чем привет Кропоткин. Я недавно читал его мемуары и очень сблизился с ним».

Для Кропоткина отношение к нему Толстого имело особое значение. Со своей стороны Толстой проявлял интерес к личности и произведениям Кропоткина на протяжении многих лет. Сближение их началось с того момента, когда в феврале 1897 года в Лондоне появился приехавший из России толстовец Владимир Чертков. В Центральном архиве литературы и искусства в Москве находится более ста писем Кропоткина Черткову. По сути это была переписка с Толстым, в которой Чертков выполнял роль посредника.

Первой публикацией Кропоткина о Толстом была статья «Граф Толстой и Катков» в английской газете «Newcastle Daily Chronicle» в 1882 году. В последующем он неоднократно обращался к имени и творчеству великого писателя и мыслителя, тоже анархиста, отрицателя насилия и власти государства над человеком, хотя и со своей, толстовской окраской.

У же в первом письме, полученном Чертковым от Кропоткина, содержится критика толстовского «непротивления»: «Пока не ослабевает насилие сверху, насилие снизу остается фактором прогресса нравственного. Человечеству нельзя двигаться пассивным неодобрением. Человечество всегда двигалось только активными силами, которые вы и пытаетесь создать. (Вот почему формула «непротивления злу» неверна. Вы же хотите противления, и нужно очень много противления; вы только хотите его без насилия). Удастся ли вам сплоить эти силы - не знаю; думаю, что нет, но несомненно, что по мере того, как равенство будет выходить в нравы, противление злу будет все более и более терять характер насилия - физического отпора - и все более и более будет принимать характер отпора нравственного, настолько дружного, что он станет главной прогрессивною силою» 1.

1 Отдел рукописей Гос. музея Л. Н. Толстого.

Чертков отправил это письмо в Ясную Поляну, и Толстой ответил: «Письмо Кропоткина очень мне понравилось. Его аргументы в пользу насилия мне представляются не выражением убеждения, но только верности тому знамени, под которым он честно прослужил всю свою жизнь».

Для Толстого насилие всегда насилие. Он не может быть освободительным. Злом не победить зло, как огню не погасить огня. Так считал Толстой.

Кропоткин не признавал неизбежность революционно насилия над господствующими классами, которые добровольно от власти не откажутся. Он решительно возражал Толстому. Но сам все же считал классовую борьбу двигателем прогресса. Любая борьба, считал он, ведет к разрушению и уничтожению. Она не может быть созидательной. Даже борьба за существование в животном мире. И тем более людей с людьми. «Освобождение человечества вернее, чем освобождение одного класса», - писал он,

Кропоткин, по-видимому, раньше других революционеров - случай редкий! - проставил общечеловеческое выше узкоклассового. И люди, несомненно, это чувствовали, Георг Брандес в предисловии к первому изданию «Записок революционера» писал: «В настоящее время есть только два великих русских, которые думают для русского народа, и которых мысль принадлежит человечеству: Лев Толстой и Петр Кропоткин… Оба любят человечество и оба сурово осуждают индеферентизм, недостаток мысли, грубость и жестокость высших классов; обоих одинаково тянет к униженным и оскорбленным. Оба видят в мире большие трудности, чем глупости. Оба - идеалисты, и оба имеют темперамент реформаторов» 2.

2 Брандес Г. Предисловие. В кн.: Кропоткин П. А. Записки революционера СПб. 1906. С. XIV. 14.

В феврале 1897 года В. Г. Чертков с женой уезжал из России. Провожать его приехал в Петербург Толстой. Быть может, среди прочих поручений просил Лев Николаевич Черткова зайти в Лондоне к князю Кропоткину… Тогда был озабочен проблемой переселения притесняемых в России духоборов.

Кропоткин и Чертков жили в Лондоне довольно далеко друг от друга. Но часто встречались, а кроме того, обменивались письмами, записками, телеграммами.

В этой обширной переписке то и дело упоминается имя Толстого. В письме от 10 июня 1897 года Кропоткин благодарит Черткова за присланные ему брошюры Толстого: «Многое бы хотелось сказать по поводу их - но лучше оставить до следующего разговора. Одно скажу - читал их с большим удовольствием…»1. В этом письме, открывшем переписку, Кропоткин сразу же высказывает свое несогласие с основными идеями учения Толстого, особенно с его проповедью непротивления злу насилием.

1 Отдел рукописей Гос. музея Л. Н. Толстого.

Тесное общение Кропоткина и Черткова продолжалось до возвращения Черткова в Россию в 1906 году. В своих письмах Кропоткин рассказывал о событиях, представляющих интерес для Толстого, а тот, в свою очередь, сообщал свое мнение о статьях и книгах Кропоткина.

Особенно восторженной была реакция Кропоткина на роман «Воскресение», печатавшийся в «Ниве». В письме к Черткову от 29 августа 1899 года он пишет: «Большое спасибо за «Воскресение». Я и на «Ниву» подписался из-за него. Великое произведение. И как нужно было именно это! А о художественности и говорить нечего».

По возвращении из Соединенных Штатов Кропоткин советует Черткову»: «Будете писать Льву Николаевичу, скажите, что в Бостоне, Чикаго - большое, т. е. главное, движение против тюрем. Все сомнения, накапливавшиеся годами, прорвало после «Воскресения». Милый он, Лев Николаевич. Сколько людей свет увидели после «Воскресения» 2.

2 Там же.

И еще раз возникает в переписке разговор о «Воскресении» в январе 1903 года, когда в Лондоне готовилась инсценировка романа. Режиссер В. Фри пригласил Кропоткина в качестве консультанта по вопросам «русского быта». После премьеры. 18 февраля, он сообщал: «Представление вчера «Воскресения» было настоящим триумфом. Впечатление драма производи глубокое…»3

3 ЦГАЛИ, ф. 552, ед. хр. 1707.

В нескольких письмах отразилось беспокойство Кропоткина в связи с болезнью Толстого в 1902 году. А когда поступили сведения о его выздоровлении, он выразил искреннюю радость: «Спасибо большое за хорошую весть о дорогом Льве Николаевиче».

Время от времени книги Кропоткина попадали в руки Толстого, он с одобрением отзывался о них. Особенно ему понравилась брошюра «Узаконенная месть, именуемая правосудием…» Толстой тоже не верил в справедливость суда, назначаемого государством, в законы, которые служат лишь сохранению существующего положения, выгодно тем, кто к нему приспособился. Всякий свод законов Кропоткин считал лишь кристаллизацией прошлого, препятствующей развитию будущего. В нм живая, стремительная вода жизни застывает, омертвляется. Лишь жар солнца может освободить живую воду из коков оледенения. Это солнце - революция… Толстой соглашался, но только он имел в виду революцию духовную, в каждом человеке. Он не верил, что после устранения власти государства сразу же «установится мирное сосуществование» всех со всеми и что без принуждения можно заставить «эгоистов работать, а не пользоваться трудами других». Это место в рассуждениях Кропоткина он называл «поразительно слабым» 1.

1 ЦГАЛИ, ф. 552, ед. хр. 1707.

28 августа 1908 года, в день 80-летия Толстого, в Ясной Поляне была получена, среди множества поздравлений со всего мира, и телеграмма, в которой русский текст передавался латинскими буквами:

«В Тулу из Лондона. Сердечно обнимаю дорогого Льва Николаевича. Петр Кропоткин» 2.

2 Отдел рукописей ГоС. музея. Л. Н. Толстого.

Еще в январе 1905 г. Кропоткин закончил рукопись статьи о Толстом для английского издания под названием «Лев Толстой - Художник и мыслитель». Ему не удалось ее нигде опубликовать, но, когда великий писатель умер, в сокращенном и переработанном виде ее напечатала газета «Утро России» в качестве некролога. В заключительной ее части Петр Алексеевич писал:

«…Могуществом своего художественного гения он расшевелил лучшие струны человеческой совести…» 3.

3 «Утро Росси». 21 ноября 1910.

В 1920 году, за несколько месяцев до смерти Кропоткин был приглашен на вечер памяти Льва Толстого в Большой зал Московской Консерватории. Он не смог приехать, но зачитали его письмо, в котором он вспоминает о Толстом, как о том, «Кто учил людей любви и братству, кто будил в людях совесть и звал их могучим голосом к построению нового общества на братских и безначальных основах» 1.

1 Соединенный выпуск журналов «Голос Толстого и Единение» и «Истинная свобода». М., 1920, с 25.

Из переписки
П. А. Кропоткин - Х. Р. Миллю 2

2 Архив Королевского географического общества в Лондоне, H. R. Mill Miss, N 3. Пер. с англ. А. В. Бирюкова (предоставлено Дж. Слэттером).

55 Frognal
Хэмпстед N. W.

с завтрашнего дня - 13, Woodhurst Rd., Актон
17 ноября 1893

Уважаемый д-р Милль!

Искренне благодарю Вас за Ваше внимательное отношение к (планам) моих курсов общедоступных лекций…

Я предложил три курса:

1) ледниковый период, главным образом в связи с доказательствами его существования;

2) строение Центральной и Северной Азии и его влияние на климат, флору, фауну. Человека и современную колонизацию;

3) происхождение и развитие институтов взаимной защиты и поддержки среди первобытных дикарей, во времена варварства, в средние века и в наше время.

Как видите, я следовал Вашим советам относительно последнего курса, однако не решаюсь последовать им в отношении второго, так как не уверен, что знаю материал столь хорошо, что могу читать общий курС. В нынешнем виде он, видимо, был бы более полезен слушателям университета как приложение общих закономерностей к тому району, который мне посчастливилось узнать ближе.

Сегодня вечером я возвращаюсь домой, но до вторник уеду в Манчестер. Думаю, что перевод я отдам мисс Войнич (урожд. Буль, дочери математика), которая хорошо знает немецкий и прекрасно пишет по-английски. Я просмотрю перевод на предмет географических терминов, прежде чем посылать его Вам. Вы получите его в среду утром. Думаю, Вы будете довольны - она серьезно относится к случайным переводам. Кроме того, она прекрасно знает по-русски и вообще очень одаренный человек.

Искренне Ваш П. К.

П. А. Кропоткин - Элизе Реклю 3

3 ГАРФ, ф. 1129, оп. 3, ед. хр. 534. (Пер. с фр. Е. В. Старостина)

Виола, Бромлей, Кент, 1 декабря 1900

Дорогой друг!

Спасибо большое за рукописи перевода. Теперь я смогу сделать необходимые исправления. Я их уже начал, но это занимает много времени, (к тому же) я завален работами подобного рода в особенности в Энциклопедии, да и в других местах. Эти дни я провел ночами над статьей для «Recent Science» («Современная наука»), и это тебе объяснит мое опоздание. Чтобы успеть к назначенному сроку, я должен отложить в сторону всю переписку. Наконец, к полудню все было готово, как раз к номеру «XIX столетия».

Теперь, что касается предисловия. Мое намерение было раскрыть (приказать) или в форме предисловия, или в приложении применение идей орографии Сибири (высказанных в «Очерке») в орографии Азии в целом, затем несколько положений об аналогии Азии и в этом плане с Северной Америкой и несколько очень кратких замечаний (уже написанных) о теории Дэна…

Применение ко всей Азии идей «Очерка» может быть включено или в форме введения или в виде приложения. В этом или в другом случае название этому легко может быть найдено. Например, это могло быть таким: «Очерк орографии Сибири с предисловием, содержащим очерк об орографии Азии. Или лучше: «Очерк орографии Сибири, сопровождаемый приложением по орографии Азии». Но, поскольку деньги не позволяют, придется оставить все как есть.

Публикации на французском приложений в Очерку (который касается только Сибири) по всей Азии и указаний об аналогиях с Америкой, которые из этого вытекают, будут добавлены, и ты мне возвратишь рукопись. Моя работа по переводу (орогрфии Азии в «Чемберс-Энциклопедии») не должна пропасть. Я мог бы, если это тебе покажется интересным, направить этот манускрипт в Энциклопедию…

С другой стороны, если рассматривать орографию Азии, как я об этом писал в статье в Энциклопедии, замечают, что существует поражающая аналогия между структурой орогрфии Евразии (к северу Ирана-Армянского плато) и Северной Америкой.

Мы встречаем ту же последовательность типов: плато, прибрежные холмы, высокие равнины и т. д. На двух континентах направленность с Атлантического океана к Тихому. На эти аналогии было указано в «XIX» столетии» (март 1898, сС. 495-198).

Что касается происхождения береговой горной гряды (цепи), возвышающейся (над) Азиатским плато, оно объясняется очень просто, и мне кажется, в гипотезе Дэн о происхождении гор (4 издания его учебника по геологии, 1896). В то же время эта гипотеза находит свое подтверждение в концепции орографии Азии, которую я только что подтвердил (см. «XIX век», ноябрь 1897, сС. 805-807; декабрь 1900).

П. А. Кропоткин П. К. Козлову 1

1 АРГО, ф. 11.

Лондон. 9 сентября 1910

Дорогой, многоуважаемый Петр Кузьмич

Извините, пожалуйста, что не тотчас ответил. Г. Кельти был в отъезде и только вчера вернулся; я уже сегодня заехал в Общество, но его нет, должен был куда-то уехать.

Во всяком случае, библиотекарь г. Хивуд… вышлет нам сегодня же «Монголию и Кам». Не знаю, нужно ли все высылать, вы все-таки решили выслать все тома, на всякий случай.

Г. Хивуд вышлет вам также немедленно 25 экземпляров вашей чрезвычайно интересной статьи.

Теперь - насчет вашего доклада - чрезвычайно благодарю вас за лестное предложение быть вашим докладчиком и с большим удовольствием это выполню, если доклад состоится в Обществе, а не в громадной зале возле, где начинаются с ноября Собрания. Большой залы я боюсь, сердце не совсем в порядке. Впрочем, все это узнаю дня через два, так как Кельти сегодня не застал. Так как мне говорят, что в октябре Собрания бывают в самом Обществе, то, вероятно, не будет затруднения выполнить ваше намерение.

Я столько лет с любовью следил именно за вашими работами и так наслаждался, когда вы давали общие описания природы более оживленных частей Монголии, так радовался вашим успехам, что для меня составит особое удовольствие быть чем бы то ни было полезным вам. Лично познакомился с вами и познакомить вас с женою и дочерью будет большое удовольствие.

Искренне вам преданный

П. Кропоткин

Из статьи «Какой должна быть география?» (1885) 1

1 РО РГБ, ф. 410, к. 2. ед. хр. 1. (Пер. с фр. Л. Б. Шейнина.)

Легко было предвидеть, что великое возрождение естественных наук, свидетелем которого наше поколение имело счастье быть на протяжении уже 30 лет, равно как и новое направление, представленное в научной литературе фалангой выдающихся людей, которые осмелились выразить в понятной для рядового учителя форме результаты самых сложных научных исследований, принесет что-то вроде возрождения и географии. Эта наука, которая восприняла законы, открытые смежными областями науки, и показала их взаимодействие и взаимовлияние на поверхность Земли, не могла остаться в стороне от общего научного движения, и теперь мы наблюдаем пробуждение интереса к географии, очень напоминающее общий интерес, который она вызывала у прошлого поколения в первой половине века. Между нами нет такого одаренного путешественника и философа, как Гумбольдт; но нынешние путешествия в Арктику и изучение глубин морей, также еще более неожиданные достижения в биологии, климатологии, антропологии и сравнительной этнографии придали географическим работам такую привлекательность и такое значение, что сами методы описания Земли в конце концов подверглись глубоким изменениям. Снова появились в географической литературе те же высоки стандарты научного мышления и философских обобщений, к которым нас приучили Гумбольдт и Риттер. Поэтому не удивительно, что как описания путешествий, так и общегеографические работы, снова стали наиболее популярными среди читателей. Понятно также, что возрождение вкуса к географии должно направить внимание публики к преподаванию географии в школе. Были проведены опросы, и, к нашему изумлению, оказалось, что эту науку - самую привлекательную и поучительную для людей всех возрастов - мы ухитрились превратить в один из самых сухих и бессмысленных предметов…

Конечно, едва ли есть другая наука, которую можно сделать столь же интересной для ребенка, как география, равно как и сильнейшим инструментом развития человеческого ума, и вместе с тем средством ознакомления ученика с правильными методами научного мышления, пробуждения интереса к естественным наукам вообще. Дети небольшие почитатели природы, как таковой, если она не имеет ничего общего с Человеком. Эстетическое чувство, которое играет такую большую роль для воодушевления натуралиста, очень слабо в ребенке. Гармония в природе, красота ее форм, удивительная приспособляемость организмов, удовлетворение от познания физических законов - все это придет позже, после детства. Ребенок все привязывает к человек, к его борьбе с препятствиями, к его поступкам. Минералы и растения оставляют его равнодушным: он переживает период, когда превалирует воображение. Его интересуют человеческие драмы, или… рассказы об охоте, рыбной ловле, морских путешествиях, борьбе с опасностями, об обычаях и манерах, традициях и переселениях; все это одно из лучших средств для развития в ребенке страсти к изучению природы. Некоторые нынешние «педагоги» стремятся убить в ребенке воображение. Лучшие из них поймут, насколько ценным является помощь воображения для научного мышления.

Описание Земли и ее обитателей - это, конечно, лучшее средство для достижения такой цели…

Не география должна выполнять и другую, более важную задачу. Она должна научить нас с самых ранних лет, что мы все братья, к какой бы нации мы ни принадлежали. В наше время войн, национального самомнения, самоутверждения и шовинизма, которые умело подогреваются людьми, преследующими собственные, эгоистические, личные или классовые цели, географии должна быть - насколько школа может это сделать в противовес враждебным влияниям - средством опровержения этих предрассудков и создания иных представлений, более отвечающих человечности. Она должна показать, что каждая нация кладет в фундамент общего благосостояния свой неповторимый камень и что только малая часть каждой нации, заинтересована в поддержании чувства национальной ненависти и шовинизма. Следует учитывать, что независимо от других причин, питающих шовинизм, многие народы плохо знают друг о друге.

Эта вторая задача достаточно велика. Но есть еще и третья, еще более грандиозная, - рассеять воспитанные в нас предрассудки относительно «низших рас». Это особенно важно в эпоху, когда все заставляет нас предвидеть, что мы вскоре вступим в ними в гораздо более тесные контакты, чем когда-либо раньше…

Существует отрасль знания, которую систематический французский ум называет Физика Земли и которую, благодаря тесной связи с другими науками, следует развивать и изучать отдельно - как для ее собственной выгоды, так и выгоды смежных наук. Она преследует определенную цель: раскрытие законов развития планеты. И это не просто описательная наука, не просто карты, как однажды сказал о ней один известный геолог, но и работа ума, потому что она открывает законы, управляющие процессами определенного типа - предварительно описав и систематизировав их.

География, во-первых, должна быть наукой о законах, которые управляют процессами изменения лика Земли. Законы эти - как бы ни были несовершенны наши нынешние знания о них - касаются формирования континентов и их исчезновения, их прошлых и настоящих границ, направлений действия различного рода стихийных сил. Эти модификации континентов подчинены законам движения земной коры, точно так же, как распределение планет Солнечной системы - космическим. Вот один пример из сотен; если рассмотреть два континента - Азию и Северную Америку, то заметим ту роль, которую в их в их структуре играют колоссальные равнины; древность эти равнин, серия веков, в течение которых они оставались континентами, направление их осей и узкие оконечности, вытянутые к району около Берингова пролива, и когда к тому же мы примем во внимание параллельность горных цепей и последовательность к которой главные направления горообразования - северо-западное и северо-восточное - повторяются, направлены на юг, мы должны прийти к выводу: какие-то единые законы действовали там и тут при формировании громадных возвышенностей и плато на земной коре. Эти законы до сих пор не открыты. Сама орография четырех континентов в эмбриональном состоянии. Но мы уже нащупываем известную гармонию в крупных структурных линиях Земли и можем строить догадки об их происхождении…

Из статьи «Послеледниковые изменения климата» 1 (1894)

1 The Nineteenth century, v. 35, p. 141-157.

Если бы ледниковая теория основывалась только на наших знаниях воздействии ледников и покровов льда на горные породы, о характере ледниковых отложений, которые рождаются на их поверхности, а также на доказательствах того, что эти отложения никогда не были транспортированы текущей водой, а сконцентрированные в валы, которые не могли быть созданы водой, - короче, если бы только на фактах динамической геологии - уж тогда она покоилась бы на прочной основе. Но теория располагает для своего подкрепления еще и целой армией палеонтологических фактов, прямо доказывающих охлаждение климата в то время, когда огромный ледяной покров начинает отступать из умеренной теперь зоны; сверх того, она подтверждена данными, недавно полученными относительно послеледникового времени.

Уже в 1846 году Е. Форбс осмелился предположить, что близкое сходство арктической флоры и растительности высочайших вершин Альп, Пиренеев и Гималаев обязано тому факту, что было время, когда низменности Средней Европы полностью покрывались арктической и субарктической растительностью, которая оставила свои следы в верхней части плоскогорий. Его предположение теперь полностью подтверждено многолетними исследованиями как шведского геолога Натхорста, так и исследованиями Неринга в области послеледниковой флоры и фауны. Натхорст, который специализировался на этом предмете, действительно доказал, что на всей площади Европы, которая была подвергнута обследованию, имеются многочисленные след субарктической растительности. Он исследовал Швецию, Германию, Великобританию и Россию с этой специальной целью, и всюду извлекал из верхних моренных отложений ледяных щитов образцы глин и торфяников, содержащие остатки арктических карликовых видов березы и ивы, которые вместе с другими видами характеризуют в настоящее время тундры далекого Севера или растут у краев арктических ледников. Действительно, эти отложения совершенно подобны тем, которые теперь образуются у краев ледников Шпицбергена и Гренландии. Таким образом, очевидно, что в то время, как многочисленные ледяные покровы медленно отступали к Северу, тундровая растительность сменялась степной, и в Европе обитали в это время виды, встречаемые нами теперь на берегах Арктического океана…

Теория Неринга встречает во многом неблагоприятную критику, но эта критика была вызвана частично легкими преувеличениями в его первых выводах и, главным образом, неправильным толкованием слова steppe (степь). В Западной Европе это слово вызывает мысль о сухих пустынях, тогда как в действительности для обитателей собственно степей - это синоним «прерий» и «пампасов». Подразумеваются легко всхолмленные земли, покрытые степными травами, но не полностью безлесные. То, что русские ботаники назвали «лесостепной зоной» южной России, где растительность леса и степи находится в борьбе друг с другом, было бы лучшим ответом на факты, установленные Нерингом. Это также должно наводить на мысль, что широкое распространение степных земель неизбежно подразумевает засушливый климат, подобный тому, какой преобладает в среднеазиатских пустынях. Однако Барабинская степь, например, источена бесчисленным количеством озер, и слой дождевых осадков в этих степях, так же, как в южной России, варьирует от 14 до 20 дюймов. Идея Неринга, таким образом, правильна, поскольку подразумевается, что тундры, которые покрывали Среднюю Европу после отступания ледяного покрова, постепенно вытеснялись лесами, но в то же время большие пространства оставались безлесными. Это делает в действительности очень вероятным, что в то время, как низкие и плоские заболоченные пространства, погребенные под глинистыми моренными отложениями, покрывались болотистыми лесами, подобно «урманам» на Оби и Иртыше, оставались широкие пространства, покрытые более проницаемыми ледниковыми и флювио-глициальными отложениями, которые обретали облик прерий. На сегодняшний день мы можем видеть то же самое как раз в Амурском регионе с его влажным климатом, в степных пространствах Биры и Зеи.

И, наконец, мы имеем верные доказательства того, что мириады озер покрывали в послеледниковом периоде Европу и Северную Азию так же, как и Северную Америку. То, что мы теперь видим в озерных районах Финляндии, Канады, Юго-Западной России и на севере высоких плоскогорий Азии, являлось тогда характерным обликом всей страны. Где бы мы ни проводили исследования, мы обнаруживали следы мириадов и мириадов озер всевозможных размеров: мелкие вытянутые бассейны были выработаны в скалистых плато «ледниковым плугом»; многие старые дренирующие каналы выполнены ледниковыми отложениями, и текущая вода затем прорыла новые каналы таким же образом, как это теперь делается в Финляндии, где мы видим будущие реки, образованные цепочкой постепенно вытягивающихся озер.

Очень медленное в самом начале, высыхание этих озер теперь достигло такого темпа, который допускали лишь некоторые геологи около тридцати лет тому назад. Они высыхают на наших глазах. Даже в сравнительно влажном климате Западной Сибири мы можем наблюдать высыхание озер группы Чаны по картам, возраст которых меньше, чем восемьдесят лет, и видеть, как деревни возникают там, где полвека тому назад было озерное дно. Но в Восточной Сибири и Центральной Азии высыхание идет еще быстрее: Каспийское море отделилось от Аральского в течение послеледникового периода, а их блуждающее соединение через Сары-Камышские солоноватые озера - совсем недавно. Большой залив Альбугир Аральского моря полностью исчез после 1821 года.

Короче, мы можем с уверенностью заключить, что за ледниковой эпохой следовала эпоха болот и тундры…

Из статьи «Полярный бассейн Фритьоф Нансен» (1897) 1

1 The Nineteenth Centure, L. 1897, v. 41, p. 250-259. (Пер. с англ. В. М. Маркина.) На русском языке публикуется впервые (с сокращениями).

Угол завесы, которая в течение многих столетий скрывала от человека Северную полярную область, приподнят экспедицией Нансена - Свердрупа. Все, что мы прежде знали об этой обширной области льда, было только ее окраинами; но смелые норвежцы глубоко проникли в ее сердце, за 836 0 С. ш., и весь комплекс наших гипотетических знаний об этих сумрачных районах уже изменился. От неопределенного названия «Северная полярная область» можно отказаться, и отныне мы можем говорить о Северном полярном бассейне.

Этот бассейн часто рассматривается как, если бы он был круговым, в центре его - Северный полюс; но на самом деле он не имеет округлой формы. Если мы посмотрим на него со стороны Гринвичского меридиана, то увидим, во-первых, канал шириной 900 миль, между Гренландией и Норвегией, выклинивающийся к северо-востоку и ведущий из Атлантического в Арктический океан. От этого широкого прохода ответвляются длинные и широкие заливы, слегка серпообразной формы, между берегами России и Сибири справа, и североамериканскими архипелагами и Аляской слева. Он расширяется, пересекая полюс, и оканчивается в широком полукруге, из которого вытекает один лишь Берингов пролив. Этот узкий выход имеет, однако, столь малое значение, что мы можем пренебречь им, так же, как различной изрезанностью двух берегов, и можно сказать, что Арктический бассейн - широкий, грушеобразный залив 2300 миль длиной, 900 миль шириной, расширяющийся на входе до 2900 миль при почти незаметном Беринговом проливе.

Теплая вода входит в пролив, а холодная, нагруженная льдом, выходит и позже возвращается в Атлантику. «Правило дороги» для океанических течений заставляет отклоняться вправо, и оба течения подчиняются этому. Теплое течение Атлантики, которое дрейфует на Север и может рассматриваться как продолжение Гольфстрима, течет мимо берегов Норвегии и перед тем, как достичь Нордкапа, разделяется на две ветви. Одна из них принимает северное направление; она достигает западных берегов Шпицбергена и течет вдоль них вплоть до их северного окончания, случайно принося к этим берегам стеклянные шары, используемые как буи норвежскими рыбаками, так же, как крупные плоды вест-индийского бобового растения Entada di dalobim, которое доставлено Гольфстримом через Атлантику. Другая ветвь заворачивает на восток. Она минует Нордкап и проходит некоторое расстояние вдоль берегов Кольского полуострова; затем пересекает Баренцево море и достигает русского двойного острова Новая Земля, к морозным берегам которого также приносится некоторое количество стеклянных шаров и тех же вест-индийских бобов. Подветвь последнего, кажется, даже проходит летом в Карское море. Конечно, жестокий холод, который царит в этих широтах, охлаждает поверхностные слои теплого течения; но термометр еще определяет его присутствие и его голубоватые воды отличимы даже с виду от зеленоватой и холодной воды полярного течения. И негостеприимные эти районы были бы еще более неприветливыми и недоступными, если бы тепло, запасенное водой в низких широтах, не выносилось течением на север. Благодаря этому, Баренцево море свободно ото льда ежегодно в течение нескольких месяцев. Западные берега Шпицбергена и Новой Земли легко достижимы, и кроме лишайников и мхов, растущих на этих островах, путешественники находят там в лучше защищенных углах флору, подобную высокогорной альпийской.

Значительное количество теплой воды, таким образом, входит в Арктический залив с юга. Следовательно, не менее значительное количество холодной воды выходит из него в форме мощного ледового течения, около 300 миль шириной, которое также придерживается правила движения и входит в Северную Атлантику между Шпицбергеном и Гренландией. Отсюда оно течет а юг, вдоль восточного берега Гренландии, прижимаясь к его скалам и обрывам и нагромождая ледяные поля друг на друга, вынуждая их двигаться через Датский пролив (проход между Исландией и Гренландией). Когда оно достигает южной оконечности Гренландии (мыса Фарвел) оно также раздваивается. Малая ветвь его огибает мыс и проходит в Баффинов залив, в то время как основная продолжает двигаться южным курсом, встречаемая атлантическими пароходами, идущими к берегам Америки. Однако айсберги, которые эти пароходы встречают, выносятся этим мощным течением, т. к. оно проходит мимо ледников Восточной Гренландии; в высоких широтах оно несет с собой лишь толстые поля многолетнего льда, который наращивает свою толщину по мере дрейфа в Арктическом заливе.

Это течение омывает восточное побережье Гренландии, которое так труднодоступно. Оно определило судьбы экипажа второго корабля Германской экспедиции «Hansa». Маленькая шхуна прочно вмерзла в лед на широте 74 0 и дрейфовала на юг. Внезапно она была раздавлена давлением модных ледяных полей и затонула, в то время как отважная команда судна, которая нашла убежище на ледяном поле… пронесена, и после семи месяцев «заключения» они спаслись на своих трех лодках. Обогнув мыс Фарвел, они достигли датской колонии на юго-восточной оконечности Гренландии…

Еще одна особенность широкого атлантического прохода в Полярный залив должна быть упомянута. В середине его - ближе к Гренландии, чем к Европе - Исландия и Ян-Майен поднимаются на вершине подводного гребня, который протягивается с юго-запада на северо-восток; дальше, в том же направлении, поднимается Шпицберген и архипелаг Франца-Иосифа; и эта гряда островов представляет собой важную демаркационную линию; глубокий желоб располагается к северо-западу от нее, в то время как, за исключением одного подводного залива, море является намного более мелким на нашей стороне этих островов; так что Исландия, Ян-Майен, Шпицберген и Земля Франца-Иосифа, так же, как и Новосибирские острова далее на восток, могут рассматриваться как своего рода внешняя стена Европы и Азии. Теперь это более заметно, хотя не вполне ясно, почему вышеупомянутое теплое течение придерживается этой внешней стены, в то время как холодное полярное течение движется над более глубоким желобом. И то же самое было обнаружено Нансеном далее на восток, по всему протяжению ледового течения. Таковы ведущие черты Северного Полярного залива.

Четырьмя различными путями стремились люди достичь Северного полюса; один - через пролив Смита, вдоль западного побережья Гренландии; три - через широки атлантический проход; и одно - через Берингов пролив; три пути - по направлению теплого течения, и два - навстречу холодного. На протяжении 80 лет все эти пути были испробованы по очереди. Несомненные признаки новых земель были открыты; эти экспедиции принесли науке неизмеримую пользу почти во всех ее областях; каждый шаг, сделанных в ледяной пустыне был отмечен актами возвышенного героизма и самоотверженности. Но результат всех этих благородных усилий был в том, что все меньше и меньше надежд оставалось на достижение в ближайшем будущем самого сердца обширного, еще не исследованного пространства - Северного полюса… Везде мощное ледовое течение преграждало путь, и когда была достигнута северная оконечность Гренландии, обнаружилось, что она блокирована ветвью того же самого течения.

Хорошо известно, как находка остатков затонувшей «Жаннетты» на ледовом поле близ южной оконечности Гренландии подсказала Нансену идею - попытаться найти новый путь. Де Лог на борту «Жаннетты» вышел в Арктический бассейн в 1879 г., через Берингов пролив и поплыл на запад навстречу «Веге» Норденшельда, но «Жанннетта» вскоре была пленена льдом и дрейфовала с ним почти два года - сначала вокруг острова Врангеля, а затем в северо-западном направлении. Она затонула 21 июня 1881 г. к северо-востоку от Новосибирских островов, а команда, которая отправилась на шлюпке в устье Лены, в основном погибла. Два года спустя различные вещи, принадлежавшие «Жаннетте», были обнаружены в Гренландии, и Нансен, намечая свой путь прямо через полярный бассейн, предположил, что пойдет по этому же следу.

Он построил корабль, который мог устоять против постоянного бокового давления льда. Вытолкнутый наверх, он включился в ледовое течение и дрефовал с ним через неизвестную полярную область - таким был, как хорошо известно, с самого начала план Нансена. Известно также, что этот план встретил ожесточенные возражения большинства арктических авторитетов не только за его беспрецедентную смелость, но также потому, что он, как говорили, базировался на неподтвержденных гипотезах. Надо, однако, сказать, что гипотезы, напротив, прочно основывались на научных обобщениях, полученных многими физикогеографами.

На происхождение великого ледового течения ясно указывало обилие сибирских деревьев, недавно только вырванных из мест, где они росли, которые дрейфовали каждый год к берегам Гренландии. Из 25 образцов плавника, определенного германской экспедицией Колдевея во время зимовки в 1869-70 гг. на восточно-гренландском побережье, не менее, чем 15 были отнесены к деревьям сибирской лиственницы, да и 10 других принадлежали тоже к видам, растущим в Сибири…

В целом существование этого течения было представлено настолько достоверно в 1870 году скандинавскими экспедициями, что в 1871 г. на существование затем открытой земли между Шпицбергеном и Новой Землей, «простирающейся дальше к северу, чем Шпицберген» (теперь Земля Франца-Иосифа), могло быть указано в арктическом докладе, сделанном мной в Русском Географическом обществе, потому что, как было сказано в докладе, - если такой земли не существует, то ледовое течение должно было бы достичь Нордкапа и Лапландского побережья и нагромоздить на нем этот лед - теплое течение слишком слабое для того, чтобы предотвратить это нашествие. Небезынтересно Нансену узнать, что даже величайший авторитет по океанским течениям Мори был с ним. Он предвидел существование течения «Фрама» в 1868 г.

Идея этого течения т. о. лелеялась в арктической литературе на протяжении последних 25 лет, хотя никто не осмелился реализовать ее. И только Нансен раскрыл истинный характер океанической циркуляции. То, что его заключение было совершенно верным, теперь полностью доказано дрейфом «Фрама». В течение трех лет этот великолепный маленький корабль дрейфовал на северо-запад и запад до того, как начал дрейфовать на юг, к Гренландии. Только в конце каждого лета его регулярно относило к востоку (на короткое расстояние) под влиянием противоположных течению ветров. Постоянное ледовое течение, почти столь же мощное и той же протяженности, как Гольфстрим (теперешний, от полуострова Флориды к арктическим островам), указывает такое же определяющее влияние на жизнь нашей планеты. Его ширина огромна и должна достигать по крайней мере 300 миль. Более того, мы знаем положительно… является продолжением желоба Северной Атлантики. Полярный бассейн оказывается, таким образом, не мелкой депрессией, каковой его часто представляли. Он - реальное продолжение Атлантического океана, и его вода вовлечена в систему циркуляции, как и в других океанах.

Мы узнали, сверх того, в результате дрейфа «Фрама», что происходит с теплым течением, когда оно достигает высоких широт! Под широтой 58 0 оно еще ощущалось, но его нашли под слоем холодного течения. Его воды следовательно, текут во впадину Арктического океана и т. о. препятствуют тому, чтобы полярная область стала грозным резервуаром холода. Таким путем достигается более равномерное распределение температур по Земле, и хотя норвежская экспедиция испытала большой холод, она не обнаружила на 85-ой параллели такой же суровой зимы, что известна для Верхоянска, полюса холода восточного полушария. Что касается южных берегов архипелага Франца-Иосифа, они полностью испытывают смягчающее влияние юго-западных ветров, а теплые атлантические воды заходят и в Баренцево море, как теперь стало известно из наблюдений Джексона.

Удивительное плавание «Фрама» завершено, и в то же время закрыты все гипотезы об обширной земле, простирающейся к полюсу со стороны Евразии. Земля Франца-Иосифа - всего лишь архипелаг, как это теперь доказано путешествием на шлюпке Джексона, распространяющийся на запад, к Шпицбергену, но не простирающийся далеко на север…

О том, что может находиться к северу от трассы «Фрама», никто не может ничего сказать, и Нансен сам в первую очередь воздерживается от необдуманных обобщений. Правда, большие глубины, открытые «Фрамом», кажется, указывают на существование глубокого моря вокруг полюса…

Огромное пространство Северного полярного бассейна, в котором Гренландия могла бы легко разместиться, еще остается меньше известным, чем поверхность Маркса. Кажется даже вероятным, по форме трассы дрейфа «Жаннетты» и «Фрама», так же как восточного дрейфа вдоль северных берегов Америки, что какая-то земля может существовать между двумя течениями. Не следует забывать, что большие стаи птиц различных видов видели летящими на север от побережья Сибири, не только в устье Лены, но также на месте зимовки «Веги», и что их пунктом назначения не мог быть маленький остров Врангеля, примечательным отсутствием птичьей жизни летом 1.

1 В 1913 г. в этом районе русской гидрографической экспедицией на кораблях «Таймыр» и «Вайгач» открыт архипелаг, названный первоначально Землей Николая II, а теперь известный как Северная земля.

Относительно магнитных и метеорологических наблюдений, которые были сделаны на борту «Фрама» в течение трех последовательных лет с помощью прекрасных саморегистрирующих инструментов и метеорологические отчеты Нансена и Огансена о наблюдениях, проведенных во время их смелых бросков к полюсу и зимовки… в меховых мешках на Земле Франца-Иосифа, просто бесценны. Мон справедливо отметил в своем докладе о научных результатах этой экспедиции, что в течение трех лет «Фрам» был первоклассной обсерваторией, расположенной на крайнем севере…

Арктическая природа так сильно воздействует на человека одаренного поэтическим восприятием, что тот, кому довелось пожить среди этой суровой природы, наполненной своим особенным очарованием, будут стремиться вернуть его. «Только бы встать ногой на ту землю! - и умереть», сказал однажды барону Толлю старый проводник, когда говорили о таинственной Земле Санникова, которая возникла как сказочное видение среди сверкающих льдов к северу от Новосибирских островов…

Это не случайно, что Норденшельд, первооткрыватель Северо-Восточного прохода, и Нансен являются скандинавами; не простая удача сделала возможным их успех, он потерял бы свои краски при потере этих двух возглавлявших экспедиции исследователей. Арктические исследования покоятся на прочной научной основе, и то, что они проводились от года к году в научных целях, подготовило их успех. В течение почти сорока последующих лет (с 1858 г.) шведы посылали научные экспедиции на Шпицберген и в примыкающие к нему моря для того, чтобы провести исследования по всем отраслям науки…

И когда Нансен рассказал нам, как билось его сердце, когда он, 22-летний юноша, отправился в свое первое арктическое путешествие и случайно увидел «Вегу», отплывающую в Арктическое море, он выразил только то, что чувствовали тысячи скандинавских сердец…

А в 1878- 79 гг. Норденшельд на борту «Веги» совершил великий подвиг плавания вокруг Азии, к чему стремились многие поколения арктических исследователей. Австро-венгерская экспедиция в 1873-77 гг. результатом которой было открытие Земли Франца-Иосифа, и экспедиция «Жаннетты» (встретившая «Вегу») -прямой итог смелых плаваний норвежских китобоев, путешествия которых были подготовлены шведскими научными экспедициями.

Настоящие герои нашего столетия - Нансен и Юхансен - показали, что два человека, затерянные в ледяной, дикой пустыне, могут действительно жить в этом бесконечном одиночестве, исследовать его и выполнить научные наблюдения высочайшей ценности, даже когда они провели зиму в грубом подобии хижины из камней и шкур, лишенные приспособлений для добывания пищи, тепла и света. Современная наука может гордиться присутствием таких людей в своем арсенале.

Их труд, энтузиазм и энергия, с которыми они завоевывали каждую милю на арктических архипелагах и морях, не пропадет, пока они способны будут вдохновлять других людей на подобный героизм.

Из книги «Идеалы и действительность в русской литературе» 1 (1901)

1 Кропоткин П. А. Идеалы и действительность в русской литературе. (Пер. с англ. В. Батуринского.) СПб, 1907, С. 1-367.

Русская литература представляет такое богатейшее сокровище оригинального поэтического вдохновения: в ней чувствуется свежесть и юность… ей присущи искренность и простота выражения…

Одним из последних заветов, с которым умирающий Тургенев обратился к русским писателям, была его просьба - хранить чистоту нашего драгоценного наследия - русского языка. Тургенев, знавший в совершенстве большинство западно-европейских языков, имел самое высокое мнение о русском языке как орудии для выражения всевозможных оттенков мысли и чувства… русский язык особенно богат в выражении различных оттенков чувств - ненависти и любви, скорби и веселья…

Самое крупное произведение (А. С. Пушкина. - В. М.) в стихах - «Евгений Онегин» - отличается таким блеском и легкостью стиля, таким разнообразием и живописностью образов, что его можно рассматривать как единственное в своем роде произведение в европейской культуре… Он является, несомненно, великим поэтом в его способе описания самой незначительной мелочи повседневной жизни, в разнообразии человеческих чувств… в изящном выражении различных оттенков любви и, наконец, в яркой индивидуальности его произведений.

…Вся красота природы Кавказа отразилась в поэмах Лермонтова… в такой форме, что ни в одной другой литературе не найдется описание природы более прекрасным… описание его настолько всегда верно природе, что возникает картина, полная живых красок поэтической атмосферы, благодаря которой чувствуется свежесть этих гор, аромат их лесов и лугов, чистого горного воздуха.

В интеллектуальном отношении Лермонтов, пожалуй, стоит ближе всего к Шелли. Его ум занимали великие проблемы Добра и зла, борющихся между собой и в сердце человека и во Вселенной…

Пессимизм Лермонтова не был пессимизмом отчаяния. Это был могущественный протест против всего низменного в жизни, и в этом отношении его поэзия оставляла глубокие след на всей последующей литературе… Лермонтов прежде всего был гуманистом - глубоко гуманитарным поэтом.

С Гоголя начинается новый период русской литературы… Гоголь - скрупулезный реалист, рассказы его полны юмора и остроумия. Сквозь видимый смех источать невидимые, незримые миру слезы… Литературное влияние гоголя было колоссально. Он был великим художником. В основе искусства его лежит чистый реализм, но все оно было проникнуто стремлением привить человечеству нечто истинно доброе и великое… Произведения Гоголя ввели в русскую литературу социальный элемент и социальную критику, основанную на анализе тогдашнего положения вещей в России.

Тургенев и Толстой - два величайшие беллетриста России, а может быть, и целого столетия, и отчасти - Достоевский - преодолели затруднение, которым являлся русский язык, делавшее недоступными для Западной Европы произведения русских писателей. Эти трое сделали русскую литературу известной и популярной вне пределов России; и благодаря им, мы можем быть уверены, что впредь лучшие произведения русского ума уже будут становиться частью общего умственного достояния цивилизованного человечества.

Художественная мощь Толстого попирает его собственные теории. Его оценка того или другого действующего героя может быть ложна; исповедуемая им «философия» может вызывать возражения; но сила его описательного таланта и его литературная честность настолько велики, что чувства и действия его героев часто говорят вопреки намерениям их творца и доказывают нечто совершенно противоположное тому, что он хотел доказать…

Несмотря на недоверие Толстого к науке, я должен сказать, что при чтении его произведений всегда чувствую, что он обладает наиболее научным взглядом на вещи, какой мне приходилось встречать среди художников. Он может ошибаться в заключениях, но он всегда безошибочен в изложении данных. Истинную науку и истинное искусство нельзя противополагать друг другу: они всегда находятся в согласии…

«Война и мир» - великая эпопея, не имеющая равной себе во всемирной литературе (1805-1812). Мы знакомимся более чем с сотнею физических лиц, и каждое из них так определенно, что носит черты собственной индивидуальности. Когда вы вспомните о массе человеческих характеров, проходящих перед вами, у вас остается впечатление огромной толпы исторических событий, которые вы сами пережили вместе с целым народом, пробужденным несчастьем: литературный гений Толстого высказался с особенной яркостью…

Влияние Толстого останется надолго. Влияние это не ограничено одной какой-то страной… его произведения читаются на всех языках, будят совесть людей всех классов и всех наций. Толстой является наиболее любимым, наиболее трогательно любимым человеком во всем мире.

«Обломов» (И. А. Гончарова.- В. М.) - глубоко национальный роман, но он имеет и общемировой характер, так как в нем изображен тип, почти столь же общечеловеческий, как Гамлет и Дон Кихот. Обломов - хорошо образованный и воспитанный человек, обладающий утонченным вкусом. Он, не способен на бесчестный поступок органически. Он всецело разделяет самые благородные, высокие чаяния своих современников… Употребляемо всеми для характеристики положения России слово «обломовщина». Вся русская жизнь, вся русская история носят на себе следы этой болезни, той лености ума и сердца, того консерватизма и инерции, того презрения к энергичной деятельности, которые характеризуют Обломова…

Достоевский… В 24 года - «Бедные люди»… написал очень быстро и так мало заботился об обработке своих произведений, что, как указывал Добролюбов, их литературная форма иногда бывает ниже всякой критики… И все же, несмотря на все недостатки, произведения Достоевского проникнуты местами глубоким чувством реальности, что рядом с совершенно фантастическими характерами вы находите характеры, часто встречающиеся в жизни и настолько реальные, что вы забываете о недостатках таланта Достоевского.

«Записки из Мертвого Дома» - единственное произведение, которое можно признать безупречным в художественном отношении; руководящая идея этого произведения - прекрасна, и его форма вполне соответствует идее…

«Преступление и наказание» производит сильное впечатление, благодаря чрезвычайно реалистическим картинам нищеты…

Поэзия Некрасова сыграла такую значительную роль в моем личном развитии, во время моей юности… Его любовь к народу проходит красной нитью по всем его произведениям, он остался верен ей всю жизнь. В его произведениях вы очень редко найдете поэтический образ, который не соответствовал бы общей идее данного произведения…

Островский вывел в своих драматических произведениях громадное количество характеров, разнообразно взятых из всех классов русского общества и народа… Островский - могучий драматический талант.

М. Горький - несомненно, большой художник, и при том - поэт. Счастливое соединение реализма с идеализмом…

Из всех современных беллетристов А. П. Чехов… был, несомненно, глубоко оригинальным. Говоря о Чехове, толстой сделал очень верное замечание, что он принадлежит к числу тех немногих писателей, произведения которых можно с удовольствием перечитывать. Чехов лучше всех русских беллетристов понимал основной порок массы русских интеллигентов, которые прекрасно видят мрачные стороны русской жизни, но у которых не хватает силы воли и самоотвержения, чтобы присоединиться к кучке молодежи, осмеливающейся деятельно бороться со злом! Чехов знал, более того - он чувствовал каждым нервом своей поэтической натуры, что за исключением кучки более сильных мужчин и женщин, истинным проклятием русского интеллигента, является слабоволие, отсутствие сильных, страстных стремлений. Чехов начал писать именно в это мрачное время и будучи истинным поэтом, который чувствует и отзывается на все настроения момента, он сделался выразителем этого поражения интеллигенции, которое, как кошмар, нависло над культурной частью русского общества.

Будучи великим поэтом, он изобразил всепроникающую филистерскую пошлость в таких чертах, что его изображения, помимо высокой художественности, имеют громадную историческую ценность. Но он не был пессимистом в истинном значении этого слова. Он твердо верил в возможность лучшего существования, верил, что оно придет.

Влияние Чехова, как заметил Толстой, останется и не ограничится одной Россией. Он довел рассказ до такого совершенства, как одно из средств изображения человеческой жизни, что его можно рассматривать как одного из реформаторов в области литературной формы… неподражаемое поэтическое чувство, прелесть рассказа, особенная форма любви к природе, а главное - красота чеховской улыбки сквозь слезы! Старая, уходящая жизнь и требовала прощального слова, и оно было произнесено Чеховым.

Из статьи «Лев Толстой - художник и мыслитель» 1 (1898)

1 «Leo Golsoy as an arfist and dhinner ГАРФ, ф. 1129, ед. хр. (Пер.с англ. В. А. Маркина).

…В течение последних тридцати лет своей жизни Толстой проявил чрезвычайную активность - много читал и печатал, не говоря об огромной переписке, которую вел, не говоря об общественной деятельности - участие в Московской переписи, по оказанию помощи голодающим, помощи в деле переселения духоборов и т. д. Толстой за этот период написал более, чем в первую половину своей литературной деятельности.

Прежде всего он провел огромную работу по восстановлению первоначального текста «Евангелия» и очищения его от позднейших наслоений церкви. С этой целью он изучил сначала греческий, а потом и древнегреческий языки и принялся за сверку различных переводов «Евангелия». Результатом этой огромной работы явились его труды: «Краткое изложение «Евангелия» и «Критика догматического богословия», а также объединенный перевод и истолкование четырех евангелий.

И только после того, как Толстой закончил этот громадный труд, он приступил к разработке основ универсальной религии, мысль о которой преследовала его, начиная с 1855 года. Размышляя о сущности религии, Толстой пришел к выводу, что в основе всех религий лежит одно и то же начало, а именно: выяснение своих отношений к миру и признание равенства всех людей. Люди всех религий: буддисты, евреи, мусульмане, христиане и язычники, свободомыслящие и даже атеисты, все одинаково сходятся в том, что хорошо и что плохо. И часто такие люди в своей личной жизни стоят ближе к настоящему учению Христа, чем большинство тех, кто называет себя христианами. Отсюда Толстой пришел к мысли, что основой всех религий является одна и та же истина и что эта истина (будучи нравственным принципом) не должна содержать в себе ничего, что отвергает разум, освобожденный от предрассудков и суеверий.

Воодушевленный этой идеей, Толстой написал целый ряд статей замечательных, удивительно написанных, как и все, что выходило из-под его пера. Это: «В чем моя вера?» (1884), «Так что же нам делать? (1886), «О жизни» (1887), «Царствие божие внутри нас или христианство, не как мистическое учение, а как новое понимание жизни» (1893-1900), небольшая, подобие катехизиса, книжка «Христианское учение» (1902) и небольшая статья «Что такое религия?»

В этих работах Толстой рассматривает христианство как руководство к жизни, не считая его откровением свыше, а видя в нем - «то самое разрешение вопроса о жизни, которое более или менее точно было дано человечеству лучшими людьми до и после Христа, начиная от Моисея, Исаака, Конфуция, древних греков, Страбона и кончая Паскалем, Спинозой, Фихте, Фейербахом и многими другими, часто неизвестными людьми.

Таким образом, Толстой пытался в этих работах дать элементы универсальной религии, которая не имела бы ничего сверхъестественного, ничего такого, что разум и знание отвергают, но содержала бы в себе нравственное руководство для всех людей. Эта религия сохранила только два основных и главных элемента всех религий - определение отношения человека ко Вселенной (мировоззрение) и признание социального равенства всех людей. Таковы новые принципы той религии, которую Толстой выработал после 1882-1884 гг. и которой он придерживался до конца своей жизни…

Основу христианского учения Толстой видит в непротивлении злу. И в течение первых лет после духовного кризиса он проповедовал абсолютное «непротивление злу» в полном согласии с буквальным и точным смыслом евангельских слов. Однако пассивное отношение к совершаемому злу настолько противоречило всей натуре Толстого, что он не мог оставаться приверженцем подобного принципа и вскоре начал толковать евангельский текст в смысле «непротивления злу насилием…»

Все позднейшие произведения Толстого являются страстным противлением различным формам зла, которое он видел в окружающем его мире. Его мощный голос постоянно обличал и самое зло и совершающих его людей. Он осуждал только борьбу со злом при помощи физической силы, считая, что такая форма сопротивления причиняет только вред.

Когда в 1881 году был убит народовольцами Александр II и участники «дела 1-го марта», включая и Софью Перовскую, были приговорен к смертной казни, Толстой, потрясенный этим, написал письмо Александру III, в котором умолял его, как брата, ради своей совести, показать добрый пример христианского милосердия и не допускать казни. Толстой передал письмо Победоносцеву, прося отдать царю, но Победоносцев не решился на это и оставил его у себя.

Когда Николая II вскоре после своего воцарения на приеме представителей духовенства заявил, что либералы должны отказаться от бессмысленных мечтаний о введении в России конституции, Толстой написал молодому царю гневное письмо. Царь не обратил на него никакого внимания. Тогда Толстой написал в 1902 году другое, а в 1908 году взволновал весь культурный мир своим обращением к царю «Не могу молчать!» Он протестовал против многочисленных казней революционеров, происходивших после 1906 года по всей России после того, как революционное движение было подавлено.

Так Толстой «противился злу» со всей силой, какая была в его власти, и он лишь отказывался одобрять сопротивление злу силой. Его призывы к крестьянам, чтобы они перестали брать в аренду землю у помещиков и прекратили бы работать на них, а также его призывы к солдатам и офицерам отказываться от военной службы, конечно, были призывами к противлению, протесту против существующего несправедливого строя жизни…Можно сказать с уверенностью, что ни один писатель со времен Руссо не имел такого глубокого влияния на весь мир в смысле пробуждения человеческой совести, как Толстой…

Из книги «Современная наука и анархия» (1901) 1

1 Кропоткин П. А. Современная наука и анархия. (Пер. с франц. под ред.)

…В каждой науке, когда мы начинаем изучать ее основательно, мы доходим до известного предела, дальше которого в данный момент не может идти. Это именно и делает науку вечно юной, вечно привлекательной. Какой экстаз и какой восторг охватывал нас в середине девятнадцатого века, когда были сделаны такие прекрасные открытия в астрономии, в физических науках, в биологии, т. е. науке жизни, и в психологии. Какие прекрасные горизонты открывались перед нашими глазами в это время, когда границы науки так внезапно были раздвинуты. Раздвинуты, но не уничтожены, потому что сейчас же установились новые границы, и со всех сторон возникли новые проблемы, требовавшие разрешения.

Наука постоянно раздвигает, таким образом, свои пределы. Там, где двадцать лет тому назад она останавливалась, теперь уже завоеванная область. Граница отступила. Но, сделав большой шаг вперед, наука снова останавливается, чтобы пересмотреть свои победы во всем их целом, позондировать новые открывающиеся перед ней горизонты и собрать новые факты, прежде чем сделать дальнейшие шаги и идти к новым завоеваниям…

…Так, пятьдесят лет тому назад мы говорили: «Вот группа явлений - притяжение и отталкивание - которые имеют что-то общее. Назовем их «Электрическими явлениями» и будем называть «электричеством» неизвестную до сих пор причину этих фактов, какая бы она ни была». И когда нетерпеливые спрашивали нас: «А что такое это электричество?», то мы имели честность ответить им, что пока, в данный момент, мы не знаем. Теперь сделан еще один шаг вперед. Мы нашли пункт сходства между звуком, теплотой, светом и - электричеством. Действительно, когда колокол звенит, он производит воздушные волны, попеременно сжатые и разреженные, которые следуют друг за другом, как волны на поверхности пруда.

В воздухе звуковые волны идут со скоростью около 300 метров в секунду, и они распространяются столь хорошо известным нам образом, что мы можем подвергнуть их математическому вычислению. Это мы знали уже давно. Но теперь открыли, что теплота, свет, а также электричество распространяются совершенно таким же образом, только с быстротою 300 000 километров в секунду. Конечно, то, что вибрирует в электрических явлениях, есть материя, бесконечно более разреженная, чем воздух; но электричество, как и теплота, и свет, обязано этим вибрациям, абсолютно сходным с теми, которые производит колокол в воздухе, и мы можем подвергнуть их тому же математическому изучению.

Без сомнения, это еще далеко не все, что можно знать об электричестве, - неизвестное окружает нас со всех сторон, но это первое приближение. Зная это, мы придем ко второму приближению, которое объяснит факты еще более точно. А между тем, мы уже можем говорить с одного континента на другой, даже не прибегая к подводному кабелю, и вам сообщают новости дня на борт корабля, несущегося на вех парах через океан…

Как могли мы, например, предсказать в 1860 году, что к концу столетия будем посылать электрические волны из Ирландии в Нью-Йорк, когда мы не знали, что электричество есть вибрации, сходные со световыми вибрациями?

Главное - «развить смелость в молодых умах…»

Но для того, чтобы сказать, что то, что находится «за пределами» современной науки, непознаваемо, нужно быть уверенным, что оно существенно отличается от того, что мы научились знать до сих пор. Но тогда это уже является громадным знанием об этом неизвестном. Обнаружив в этом «вопиющее противоречие», утверждать, что существует непознаваемое, значит сказать одновременно: «Я ничего об этом не знаю» и «Я знаю об этом настолько, что могу сказать, что это совсем непохоже даже издалека на то, что я знаю».

Если мы знаем что-либо о Вселенной, о ее прошлом существовании и о законах ее развития, если мы в состоянии определить отношения, которые существуют, скажем между расстояниями, отделяющими нас от Млечного пути и движениями солнц, а также молекул, вибрирующих в этом пространстве; если, одним словом, наука о Вселенной возможна, это значит, что между этой Вселенной и нашим мозгом, нашей нервной системой и нашим организмом вообще существует сходство структуры.

Если бы наш мозг состоял из веществ, существенно отличающихся от тех, которые образуют мир солнц, звезд, растений и других животных; если бы законы молекулярных вибраций и химических преобразований в нашем мозгу и нашем спинном хребте отличались бы от тех законов, которые существуют вне нашей планеты; если бы, наконец, свет, проходя через пространство между звездами и нашим глазом, подчинялся бы во время этого пробега законам, отличным от тех, которые существуют в нашем глазу, в наших зрительных нервах, через которые он проходит, чтобы достичь нашего мозга, и в нашем мозгу, то никогда мы не могли бы знать ничего верного о Вселенной и законах, о постоянных существующих в ней отношениях. Тогда как теперь мы знаем достаточно, чтобы предсказать массу вещей и знать, что сами законы, которые дают нам возможность предсказывать, есть не что иное, как отношения, усвоенные нашим мозгом.

Вот почему не только является противоречием называть непознаваемым то, что неизвестно, но все заставляет нас, наоборот, верить, что в природе нет ничего, что не находит себе эквивалента в нашем мозгу - частичке той же самой природы, состоящей из тех же физических и химических элементов, - ничего, следовательно, что должно навсегда оставаться неизвестным, - то есть не может найти своего представления в нашем мозгу…