Трусевич Ольга. Встречи в «Мемориале»

Никак не вспомню, где и когда впервые увидела Стаса. То ли на общем собрании нашей медбригады, где-то накануне основных событий октября 1993 г. в Москве. То ли уже 2 октября на Смоленской площади, там он сам подошел к нашей группе. В тот момент я не обратила на него внимания. Промелькнул мимо просто веселый парень, прическа – длинные волосы хвостиком. На десять лет меня моложе.

Когда же Стас пришел с «малой гражданской» записывать интервью к нам в Правозащитный центр «Мемориал», общее дело сдружило нас. Мы встречались не часто, помню свои радостные впечатления от разговоров и ощущение его надежной дружеской руки все эти пятнадцать лет. Пересматривая сейчас эти годы, я вижу яркие «вспышки», встречикартины, в них нет хронологического порядка. Их значимость для меня определяется по-другому. Буду рассказывать, как помню.

...Вот, например, после какого-то заседания Совета Правозащитного центра (кажется, оно касалось ситуации в Пригородном районе Северной Осетии, куда Стас ездил в командировку) мы вышли из здания на Малом Каретном. Оба были в веселом настроении, взяли по чашке эспрессо в летнем кафе, шутили, используя взаимные подколки. Я ему: «Ну ты, такойсякой, высокий, хайрастый, всех распугаешь... На Кавказе, да и в любом официальном учреждении, тебя с твоим внешним видом не поймут».

1 Вооруженный осетино-ингушский конфликт в Пригородном районе Северной Осетии н - чался 30 октября 1992 г. В результате него ингушское население района – по разным оценкам, до семидесяти тысяч человек – стали вынужденными переселенцами. Правительство РФ вело противоречивую политику по возвращению изгнанных людей. Результаты работы экспедиции 1994 г. с участием Маркелова были использованы в докладе ПЦ «Мемориал» «Через два года после войны» (М., 1994).

У нас идет шутливый, но вполне «народнический» разговор, вроде «Народ освобожден, но счастлив ли народ?». На этом мы «завязались языками», поругались, в горячке друг на друга начали орать. Стас вообще громко разговаривал. На нас начали оглядываться посетители кафе. Причем тема спора – отвлеченно-философская: очередной народнический треп о том, как сохранить в единстве протестную форму и позитивное содержание деятельности – реальную помощь людям.

Потом мы оба об этом забыли. Но тогда дискуссия закончилась чемто типа пари. Я: «Ты свой хаер скоро уберешь. Как хочешь, а ты свой хаер уберешь». Он: «Нет! Никогда». Он держал свою протестную прическу еще два-три года.

...Помню встречи Нового года в «Мемориале». Это был 1994 год, да и еще другой, 1995-й, кажется, тоже встречали вместе. Я хоть и давно закончила вуз и успела поработать в библиотеке и в школе, но просто не могла не участвовать в новогодних посиделках нашей студенческой компании. Было невозможно удержаться. Начиналось веселье с того, что приходил Стас с огромной бутылью напитка собственного изготовления – то ли по белорусскому, то ли еще по какому-то рецепту. За столом были Саша Паповян, Леша Тавризов, Лена Паповян, я и еще два-три человека. Почти все остались сидеть со Стасом до утра. Все это сопровождалось, конечно, интереснейшими разговорами. Самое хорошее были, конечно, разговоры, и это тоже забыть невозможно.

...Самое яркое воспоминание – Стас Маркелов в Останкино, 3 октября, поздний вечер. Накануне на Смоленской ничего не было: баррикады разобрали и мирно разошлись. Мы готовились лечить царапины, порезы, удары дубинками. Да, с обеих сторон было оружие, но мы не думали, что люди начнут друг в друга стрелять. Когда у мэрии мы впервые услышали выстрелы, когда во все стороны и в нас полетели пули, когда стало ясно, что не холостые, все растерялись. Я вот очень сильно растерялась. Стас при этом постоянно находился в движении: отбегал и смотрел всюду, что происходит на площади у Белого дома, что у мэрии, что вокруг. Мы скрылись во дворе большого желтого дома с башенкой, где устроили медпункт: разложили медикаменты на лавочке и сделали надпись на стене, чтобы люди видели, куда можно обратиться. Там, во дворе, мы кому-то помогали, шину накладывали. Но раненых с огнестрелами у нас еще не было.

Дальше решили ехать со всеми в Останкино. Надо было сесть в машину. Мы хотели быть с возбужденным народом, с толпой. Понятно было, что именно там можно ожидать всего, в том числе раненых. У внутренних войск были захвачены грузовики – «Уралы». Потом по телевизору много раз показывали, как эти «Уралы» едут в Останкино наперегонки с правительственными БТРами.

Как мы попали в эту машину? Подошли к формирующейся колонне – Григорьев, Стас, девочка Ира Федорова, Андрей Ершов и я залезли практически первые. Cказали: «Мы медики». Нахально. За нами погрузились казачки´ со щитами, касками, дубинками, отобранными у ОМОНа.

Не бригада Макашова, а толпа с митинга. Между кабиной и тентом грузовика угнездился тележурналист Иван Скопан. Он погибнет в Останкино.

Казачки́эти белодомовские несли по дороге всякую националистическую чушь, всякую гадость. Я видела, как Стас закипает. Мы были подавлены неминуемостью происходящего. А я вижу, что Стас им сейчас что-то скажет, нас выпрут на ходу из этой машины, и мы никуда не доедем. Вот сейчас он скажет, что люди не делятся на «черножопых» и каких-то еще... Помню, взяла его за руку, как-то пытаясь удержать...

Когда мы добрались в Останкино, уже темнело. Не буду пересказывать все.

Как стояла толпа, как таранили машинами стеклянные двери Телецентра. И вдруг сверху, со второго этажа, «Витязи» начали палить из автоматов. Спаслись те, кто стоял чуть подальше и успел отбежать, как Стас, как мы с Ершовым. Десяток человек из тех, кто был ближе к дверям, упали на землю ранеными или убитыми. «Витязи» просто поливали по толпе из автоматов. Вспышки памяти, как вспышки блицев и вспышки очередей: Стас вместе с другими добровольцами кого-то тащит... кого-то перевязывает... кого-то спасает. Периодически возобновлялась пальба. Но страшно было потому, что если ты подойдешь к раненому, перевернешь, потащишь, то неизвестно, не убьешь ли ты его этими действиями. Решиться вообще что-то делать было тяжело. И Стас решался. Я видела, как он это делал, подавала ему бинты. Бинтов не хватало. Я стояла практически на месте. А как там было бегать? А вот он перебегал с одной стороны улицы Королева на другую.

Потом я уехала ненадолго. Когда вернулась, Стаса уже не застала. В это время там было глупо оставаться. Правильно сделали ребята, которые со Стасом пошли к нему домой. Началась стрельба в 7 часов вечера, а уже был, по-моему, одиннадцатый или двенадцатый час ночи.

Потом подъехали БТРы, которые мятежники безосновательно приняли за «свои», но это был последний подарок от Ельцина. Поверить в дальнейшее сложно... Невозможно рассказать подробно. Просто расстрел. Мясорубка началась.

Макашовцы все почти убежали. Пожарные разворачивали свои машины, чтобы тушить огонь на первом этаже. Но стояла толпа зевак, и все равно по этой толпе в роще около Телецентра из пулеметов палили БТРы. Причем КПВТ свой крупнокалиберный они опускали достаточно низко. Несмотря на то, что там оставались еще убитые и раненые, умирающие... очереди шли почти у самой земли и поражали лежащих.

Слава Богу, что ребята ушли. Они до утра пробыли у Стаса дома, отмывали грязь и чужую кровь.

А рано утром 4 октября пошли через «Мемориал» к Белому дому. И Стас был уже там. Я пыталась подойти с Димой Лозованом и Лешей Тавризовым поближе. А Стас попал в отряд спасателей и медиков, в «семерку». Они где-то нашли автобус с «демороссами», и с ними делали рейс за рейсом к стенам Белого дома, вывозили раненых к Смоленской площади. Издали нам было видно, как они туда пробирались. Случались и минуты затишья, но бывало, они таскали и возили людей под выстрелами. Мне в этот отряд не удалось пристроиться, хотя Стас и пытался похлопотать за меня. «Девчонок не надо».

Потом было много дружеских встреч, застолий и разговоров, но к этой теме мы ни разу не возвращались...

В конце 2002 г., после «Норд-Оста», я обратилась к адвокату Маркелову по делу матери погибшей заложницы Маши Пановой. Я, как правозащитник, была ее доверенным лицом, а он – защитником потерпевшей. Мама не верила, что похоронила именно свою дочь.

Следствие нагло завралось. Более 70 заложников погибли в самом начале «блестящей» спецоперации по их освобождению. Потом от газа умерли еще – всего 125 заложников. У тех, кто выжил, стоит в историях болезни диагноз: отравление газом в 2002 г. У тех, кто мертв, – совершенно другие причины смерти1 ( Подробности дела изложены в сборниках публикаций: «Норд-Ост»: 3 года спустя. М., 2005; «Норд-Ост». Неоконченное расследование. М., 2006.). Заключения, лежащие в их историях болезни, написаны под копирку. Как и акты вызова «Скорой». Общее экспертное заключение: люди погибли от чего угодно, но не от газа.

С обычаем силовиков подделывать документы Стас сталкивался и раньше, например в деле «Кадета», но в нашем случае потерпевшей была прежде всего нужна повторная экспертиза тела дочери. Ведь, наслушавшись вранья от следователей, мать заподозрила: «Это не моя дочь. Моя дочь жива и где-то находится». Я пыталась ей как-то помочь, добиться от следствия установления точных обстоятельств гибели ее ребенка: момент смерти? кто и когда доставил в больницу? есть ли какая-то девушка, которая выжила, похожая на Машу? и кто она? и, наконец, почему генералы так долго говорили, что все заложники живы? Я пыталась получить от следствия официальные документы как доверенное лицо потерпевших. Поняв, что моих сил не хватит, я попросила о помощи Стаса.

Он согласился сразу, хотя мне отказывали другие известные адвокаты, даже те, у которых собственные дети были в числе заложников. Тогда Стас работал в адвокатской коллегии. Я пришла в его консультацию, и оказалось, что только за первый разговор там берут 200 долларов. Я прикинула общую сумму гонорара – для нас, для «Мемориала», это были большие деньги. Я сказала: «Нет, Стас, мы с тобой официальным образом недолго будем сотрудничать». С самих потерпевших в таких делах он денег никогда не брал. За многомесячную адвокатскую работу по этой девушке, – организацию пресс-конференции, участие в двух судебных заседаниях, – я лишь 4 000 рублей заплатила ему, и только после того, как он «добил» следователя по «Норд-Осту».

Следователь Кальчук стукнул кулаком по столу и сказал: «Все, вы меня достали, вы действуете через Госдуму, через журналистов!» Давая разрешение на эксгумацию, следователь понимал, что уставшая от многомесячных хождений мать на это уже не согласится. А ранее собранные вещественные доказательства и объекты экспертиз тела погибшей к тому моменту были уже уничтожены.

После этого мы с Маркеловым задумали общий правозащитный проект. Собирались исследовать репрессивные практики и злоупотребления правом в «серых» зонах нашего законодательства, которые как бы находятся между строками закона. Времени и целеустремленности у обоих не хватило.

Что же удалось? Не в последнюю очередь благодаря усилиям Стаса сейчас общество может узнать, насколько фальшиво было «расследование» дела о захвате «Норд-Оста». Как были сфальсифицированы нужные доказательства и уничтожены доказательства неудобные. Неизвестно рассмотрит ли наконец это дело суд. Если когда-то будут писать об истории борьбы с преступлениями власти, совершенными под предлогом «контртеррора», обязательно вспомнят работу Стаса Маркелова по «Норд-Осту».