Таубина Наталья. Сотрудничество с фондом «Общественный вердикт»

Наша организация – Фонд «Общественный вердикт»1 – занимается правовой помощью пострадавшим от произвола правоохранительных органов. Для этого мы, в частности, обеспечиваем пострадавшим адвокатскую помощь. Станислав Маркелов работал с нашим фондом по нескольким делам, и у нас установились с ним деловые взаимоотношения.

1 Фонд «Общественный вердикт» был учрежден в феврале 2004 г. Международным «Мем - риалом», Московской Хельсинкской группой, «Открытой Россией» и др.

Нас познакомил Олег Орлов из «Мемориала». Маркелов в 2005– 2006 годах работал как адвокат по нескольким делам, которые вел наш фонд, это «благовещенское дело», «маковое дело» и дело Лапина «Кадета», с которого и началось наше сотрудничество.

Мы подключились к делу «Кадета» уже после начала его рассмотрения в суде, поскольку следствие и суд начались до того, как был создан наш фонд. В январе 2001 года оперуполномоченный Сергей Лапин со товарищи из Октябрьского временного отдела внутренних дел в Грозном задержали и зверски пытали молодого чеченца, Зелимхана Мурдалова. Когда его вернули в камеру после допроса, Зелимхан был уже в агонии. «Кадет» (таков был оперативный позывной Лапина) вывез его куда-то, и Мурдалов «исчез». А потом Лапин попал под следствие и суд. Это был исключительный случай – не «исчезновение» человека, в Чечне такая участь постигла не менее трех тысяч человек, – а привлечение за это к ответственности, забегая вперед, случай единственный: больше ни один федеральный «силовик» за это не осужден.

Начинали это дело Наталья Эстемирова1 из «Мемориала», работая в Грозном, и Анна Политковская – публикациями в «Новой газете». Стас уже работал по делу как адвокат – как адвокат потерпевшей стороны, он вел дело от имени семьи Мурдалова на всех стадиях.

1 Эстемирова Наталья Хусаиновна, (1958–2009) – учительница истории, журналист, прав - защитник, Грозный. С осени 1999 г. работала сотрудником грозненского отделения Правозащитного центра «Мемориал». Была инициатором правозащитного расследования дела «Кадета», с которого и началось в 2002 года ее знакомство и постоянное сотрудничество со Стасом. Похищена в Грозном и убита 15 июля 2009 г.

Через Орлова он обратился к нам с просьбой о содействии для продолжения работы, в первую очередь финансовом, – и мы подключились.

Следствие и суд шли в Грозном. По делу «Кадета» Стас часто и надолго уезжал в Чечню, а когда начался суд, проводил там много времени. Это требовало больших командировочных расходов, что, в частности, и обеспечивал «Вердикт».

По опыту работы я знаю, что дело по обвинению должностного лица в тяжких преступлениях: в похищении, пытках – сложно довести до суда в любом регионе Российской Федерации, а уж тем более на Кавказе. То, что удалось добиться в суде обвинительного приговора, что человек в погонах получил срок за преступление, совершенное в Чечне, – огромная заслуга адвоката потерпевших. В характере Стаса меня поражала эта удивительная напористость: если взялся за дело, то дальше уж роет глубоко и качественно. Семья Мурдаловых, видя, как яростно работает Стас, прониклась к нему дружескими чувствами.

Второе наше совместное со Стасом дело – «маковое». Московский регион. Обвиняемой Б., химику по образованию, инкриминировалось культивирование мака. Мак она выращивала в личных целях на садовом участке, на грядке. Это ей и ставилось в вину: дескать, раз мак не дико рос, а на грядке, которую женщина пропалывала, то, видимо, проделывала это в каких-то наркоцелях. Сама она утверждала, что мак выращивала в минимальных количествах и для кондитерских целей. Дело Б. длилось не меньше года. Результат – оправдательный приговор.

В декабре 2004 года сотрудники милиции «зачистили» и «отфильтровали» город Благовещенск в Башкирии, были избиты сотни молодых людей. Практически сразу туда поехали Лев Пономарев, Людмила Алексеева и еще несколько правозащитников из Москвы.

Что было предпринято помимо той работы, которую вел Стас в суде и в прокуратуре, – была создана «сводная мобильная группа» из нижегородских, казанских, йошкар-олинских и московских активистов правозащитных организаций – такие группы не раз создавали в подобных экстренных случаях. По итогам работы этой «мобильной группы» – опроса свидетелей и потерпевших, а также большой работы, которую провели юристы на местах, прошло много судебных слушаний. Нижегородский Комитет против пыток со своим башкортостанским отделением пытался привлечь к ответственности прокурорских работников, которые не проводили необходимого расследования. До сих пор работа по Благовещенску, по еще ряду связанных с этим эпизодом дел находится в разных судебных инстанциях. Все происходило постепенно: сначала было одно уголовное дело, потом его разделили на два, выведя милицейских начальников нижнего звена в отдельное производство, потом эти два дела распались на четыре, и по эпизодам уже их разделили. Следователи старались вовсю дробить дело. Обвиняемых с разными полномочиями, разные эпизоды одного события преступления разводили в разные дела. Назначали дополнительные проверки, которые по каким-то эпизодам и в самом деле стоило проводить. Все делалось так, чтобы затянуть сроки, и дело не уложилось в определенные законом рамки расследования. Сработала система заматывания и затягивания. И на сегодня, по-моему, только осужден один кто-то из сержантского состава, который просто выполнял приказы. Основные виновники, которые отдавали приказы на проведение этой операции, гуляют на свободе. Формально продолжается и следствие, сроки которого продлеваются. Происходят обжалования решений. Потерпевшие ведут себя по-разному, – некоторые под давлением отказываются от своих заявлений. Совсем недавно, в августе 2009 г. первый потерпевший получил компенсацию за причиненный ущерб. Это нудная рутинная работа, с которой мы сталкиваемся практически по всем делам: следствие то прекращается, то возобновляется, то выносятся незаконные постановления, добиваешься потом их отмены, и опять по замкнутому кругу – как белка в колесе.

В Благовещенск Станислав сначала ездил со Львом Пономаревым, он находил на это средства, а потом – от нас. В деле были сотни потерпевших. Он работал с местными адвокатами, журналистами, правозащитниками.

Едва ли не главный результат его работы по этому делу – скандальное приложение к приказу № 870. Маркелов был очень доволен, этот документ. Это была своего рода «бомба», с которой надо, с одной стороны, срочно что-то делать, а с другой – каким-то образом ее обезопасить. Станислав был полон идей относительно того, как добиться его отмены.

Была даже дискуссия с нашими юристами по поводу того, какие юридические действия надо предпринимать, чтобы как можно быстрее добиться его отмены. Стас не смог прийти к согласию с нашим тогдашним юристом Павлом Чиковым – тот предлагал одну стратегию, Стас был убежден в верности своей. Спор был сугубо юридический, с множеством терминов, они апеллировали к разным статьям законов и должностным инструкциям. К согласию они не пришли, – это бывает с юристами, – и каждый остался «при своем» – при убеждении в правильности своей точки зрения. В благовещенском деле Стас действовал в соответствии со своей стратегией.

Скандальный приказ № 870 был в итоге подредактирован – убрали какие-то положения, в частности, о фильтрационных пунктах. Но это произошло из-за общественного резонанса, потому что судебного решения, которое бы признало этот приказ незаконным, все-таки не было. Для Стаса же было важно в рамках уголовного дела, возбужденного по факту незаконных действий, применения насилия, незаконного ареста пострадавших жителей Башкортостана, добиться признания в судебном порядке незаконности секретного приказа. Ведь приказ, который задевает базовые конституционные права граждан и может затронуть каждого, не должен быть секретным, он должен быть публичным.

Достоверно известно, что на пострадавших по «благовещенскому» делу оказывали давление местные милиционеры. Были угрозы родственникам, угрозы забрать в армию... Правоохранители «били» по наиболее чувствительному для конкретного человека месту. Обычное дело: ненормальная, но распространенная практика, с которой сталкиваешься, работая по делам о произволе правоохранительных органов. Власти сначала пытаются пострадавшего представить как чуть ли не дикого зверя, который сам набросился на милиционера, а тот-де в рамках необходимой самообороны его отдубасил, и, соответственно, попытаться возбудить против самого пострадавшего дело по применению насилия. Другая тактика – это запугивание...

Из-за этого давления многие отказались от дальнейшего судебного разбирательства. Сначала там было несколько сот потерпевших, но не все осмелились писать жалобы в прокуратуру, а из тех, кто написал, большинство под давлением отказалось от судебных претензий.

Оплата этой работы Маркелова за полтора года с нашей стороны составила порядка 15 тысяч долларов. Сумма, на первый взгляд, кажется большой. Но напомню, во-первых, о количестве потерпевших, в защиту которых выступал Стас. Во-вторых, о дорогостоящем обсуждении по междугороднему телефону вопросов, связанных с давлением на участников процесса. В-третьих, о необходимости постоянных разъездов и, соответственно, невозможность заниматься какими-то другими делами. В-четвертых, работа над делом была долгой и продолжалась уже после истечения сроков нашего договора. Поэтому такая сумма не кажется особенно большой.

Но с другой стороны, эта сумма равнялась четверти годового адвокатского бюджета фонда – это, учитывая, что мы работаем по всем регионам страны, говорит о том первостепенном значении, которое мы придавали его работе.

Дело в том, что, вопреки распространенному мнению о больших деньгах, которыми распоряжаются правозащитники и которые получают адвокаты, мы постоянно становимся перед необходимостью «накормить всех тремя хлебами». На каждое заседание Правления фонда, которое принимает решение о поддержке того или иного потерпевшего, возникают споры: кого? Дать деньги на одно «знаковое» дело – или на восемь, десять в разных регионах? Оплата московского адвоката – это, прежде всего, командировки. В исключительных случаях – а именно такими были дело «Кадета» или «благовещенское» дело – такое решение оправдано. Но в большинстве дел ту же работу может выполнить местный адвокат. Как правило, мы так и работаем. Тем более что дело «Кадета» стало едва ли не последним громким делом, где федеральный «силовик» сел на скамью подсудимых и отправился отбывать срок: для них система организованной безнаказанности на Кавказе работает исправно. Есть в последние годы много других дел, где местные, северокавказские адвокаты защищают жертв фабрикаций уголовных дел по терроризму и т. п. – Станислав Маркелов был первым, теперь появилось новое поколение. А по «маковому делу» гонорар Стаса был около двадцати тысяч рублей за, как минимум, год работы – «золотые горы»?

Стас был человеком веселым, живым: юридические курьезы он очень любил обыгрывать, пересказывал, даже смаковал, специально приходил поделиться. Другая важная его черта – самостоятельность, присущая, наверное, многим сильным натурам. Стас был убежден: какая концепция сидит в его голове, та и есть самая правильная, ей и надо следовать. Если Стас продумал и решил для себя, как он будет действовать, то изменить его установку, заставить его свернуть с выбранного пути было практически невозможно, никакие аргументы не срабатывали. Порою это порождало трения, споры, конфликты при обсуждении юридических нюансов, при поиске возможных вариантов работы по делу. Он старался убедить себя и других, аргументировать правильность выбранной тактики.

Мы виделись последний раз года за два до его гибели, – на совещании экспертов в «Мемориале», где обсуждали вопросы правовой защиты в разных случаях нарушений прав человека, где разбирали методику работы разных правозащитных организаций, насколько удалось или не удалось добиться успеха, как происходит взаимодействие с адвокатским сообществом. Говорили тогда и о дефиците адвокатов по общественно значимым делам: таких юристов – единицы. Мы ведь с этим сталкиваемся в каждодневной работе: приходит новое дело – и крайне сложно найти адвоката, который бы за него взялся, не испугался и готов был до конца с этим делом возиться и работать.