XXIII. Положение пролетариата в Бельгии.

(Liberté. 1868. № 42)

Один из наших друзей, живущий в Боринаже, в среде углекопов, прислал нам ряд статей, касающихся положения пролетариата в Бельгии и, преимущественно, в местности каменноугольного производства.

Вот эти статьи:

I.

В чём состоят причины периодических стачек и возмущений в угольных копях Монса и Шарлеруа? Зависят ли они от причин временных и местных или причины эти постоянны и повсеместны? Возможна ли тут человеческая помощь или на эти причины следует смотреть, как на непоправимое зло, как на экономический факт, предопределённый провидением или происходящей по роковым законам человеческой природы? Вот вопросы, которыми мы намерены заняться.

События, только что совершившиеся в Шарлеруа, были предвидены и предсказаны за несколько месяцев. Чрезвычайная дороговизна припасов и недостаток произвели такую нищету, что рабочий, если только он не сделался таким же фаталистом, как какой-нибудь мусульманин, поневоле, следуя только инстинкту самосохранения, должен был прибегнуть к насильственным мерам, чтобы добыть себе тот кусок хлеба, который не мог быть добыт правильным трудом.

Итак, нищета была причиной возмущения в Шарлеруа; она же, несколько лет тому назад, произвела беспорядки в Марсинеле и Баринаже.

Вообще, можно сказать, что нищета в наш век просвещения и богатства производит и стачки, и беспорядки, и революции.

Мы не станем доказывать, что причина всех наших зол, всех преступлений есть нищета; это показалось бы слишком преувеличенным в глазах тех благодушных людей, которые утешаются мыслью, что всё на свете и в особенности в нашей счастливой Бельгии, идёт к лучшему; мы только ограничимся замечанием, что вот уже около 25 лет стачки и возмущения следовали друг за другом в весьма короткие промежутки времени и что всегда они происходили вследствие слишком низкой заработной платы или вследствие слишком продолжительной и тяжёлой работы.

Беспорядки в Шарлеруа предвидели многие; но надеясь на силу штыков и на пассивное послушание солдат, правительство ничего не сделало чтобы предотвратить возмущение. Его выжидательная политика оказывала ему до сих пор превосходные услуги; поздравляем его! Какой-нибудь дюжины пуль оказывалось всегда достаточно, чтобы рассеять бунтовщиков. Порядок торжествует! Да здравствует порядок!

Да, порядок торжествует, но надолго ли?

Если одинаковые причины всегда производят одинаковые последствия, то не нужно торопиться праздновать победу. Завтра же, быть может, движение начнётся снова, распространится, сделается всеобщим. Вместо местного возмущения будет уже революция. – Если до сих пор наши главные рабочие центры остаются в покое, то тем не менее, существует тот факт, что страшная нищета царствует в рабочем населении и губит его. Тот, кто только присмотрится в настоящее положение вещей в Боринаже, будет в состоянии сказать вам, каким бедствиям подвергаются углекопы. Недостаток работы всё ещё существует; заработная плата сделалась до того ничтожной, что рабочие принуждены прибегать к милостыне; так как в наших промышленных центрах кредит для рабочих вовсе не существует. В былое время рабочий, если у него не было работы, получал хлеб в долг и платил за него, когда снова находил работу; теперь же этого нет; рабочий разучился платить долги. Если его заработная плата высока, то он, забывая бывшую нужду и не думая о том, что его ожидают новые бедствия, растрачивает всё до копейки; он жадно пользуется минутой веселья и предаётся ему всей душой. Кутёж, расходы на туалет, на удовольствия, угощения, всё это делает невозможным сберечь что-нибудь на чёрный день.

Указывать на нравы и привычки рабочего-углекопа ещё не значит клеветать не него. Мы, конечно, не сделаем такой несправедливости, не обвиним его в его собственном несчастье; но мы не хотим также и отрицать существование слишком явных пороков, которыми запятнано его воспитание. Лучше признать зло и стараться разыскать причины его обусловливающие, чем систематически отрицать его из желания оправдать рабочего. Повторяем, углекоп живёт изо дня в день; нет никакой правильности в его существовании; заработная плата его весьма изменчива, потому что и самое производство идёт весьма неправильно, толчками. Если заработная плата высока, рабочий истрачивает всё, что получает; но спрос на уголь уменьшается, заработная плата понижается и доходит до чрезвычайно низкой цифры; и вот, рабочий, который в несколько месяцев сумел развить в себе широкие потребности доходит до того, что ему не на что даже купить хлеба; чтобы прокормить многочисленное семейство, ему приходится протягивать руку, что составляет для него не малое несчастье, так как рабочий вообще весьма самолюбив.

Я часто слышал, как добродетельные буржуа (конечно, такие эгоисты и скупцы, какие только могут народиться в наш суровый век) горько сетуют на пороки и дурные привычки рабочих; их нападки делаются особенно сильными, когда приходится давать милостыню; тогда они краснеют от негодования и с наслаждением мучат несчастного, который протягивает к ним руку.

И как будто бы от рабочего зависит внесение порядка в производство, по существу своему беспорядочное? Как будто бы от пролетария, лишённого всякого образования, зависит разрушить те роковые условия, которые из современного общества делают ад, проклятое место. Кто же во всём этом виноват? Он ли, у которого недостаток развития оставляет в полной силе животные инстинкты, или же вообще всё общество, в котором суетность, эгоизм и недостаток философского образования делают невозможной постановку новой системы воспитания, согласно с правом, справедливостью и разумом? Наконец, допустим даже, что и при настоящей экономической организации рабочий мог бы немного экономить и вносить сэкономленное в сберегательные кассы, но разве от этого он был бы счастливее?

Разве уменьшился бы пауперизм вследствие лучшего поведения пролетария? Вы без сомнения укажите мне на несколько примеров трудолюбивых рабочих, которые достигли возможности купить себе дом и создать спокойную жизнь. Но на каждого такого пролетария, который долгим путём лишений и страданий, сколотил себе кое-какой незначительный достаток, обеспечивающий его на старости лет от нищеты и богадельни, я приведу вам 10, 50 случаев, где рабочие, несмотря на своё хорошее поведение, никогда не сводят концов с концами; я вам покажу таких рабочих, которые приобретя, после многих лет труда, небольшие средства, вдруг вследствие травм, болезни, отказа в работе, должны проесть свои сбережения до последнего сантима.

Нужно быть справедливым; у рабочего есть пороки, но эти пороки необходимо порождаются средой, в которой он живёт, являются следствием его плохого воспитания и тех ловушек, которые расставлены для него со всех сторон. Если он много тратит, когда заработная плата его велика, так это потому, что он не может противостоять подстрекательствам, которые побуждают его к этому. В одном из будущих номеров я опишу средства, которые употребляют купцы и хозяева, чтобы вытянуть у углекопа последнюю копейку; когда вы увидите, действительно ли рабочий так виноват, как говорят; тогда вы увидите в интересах ли промышленности, торговли, финансистов и даже настоящего правительства, распространять в рабочих дух порядка и экономии и удерживать их от непроизводительных трат. Исследование положения многочисленнейшего и беднейшего класса Бельгии и именно население каменноугольного бассейна Монса и Шарлеруа, без сомнения, покажет нам причины стачек, беспорядков и возмущений, которые слишком часто вызывает вмешательство вооружённой силы.

II.

Вот второе письмо, которое мы получили от нашего корреспондента из Боринажа.

В целом свете, быть может, нет положения хуже того, в которое поставлен рабочий-углекоп. Низведённый до состояния орудия производства он уже не человек, обладающий известными общественными правами, имеющий известные обязанности, он – вещь, внесённая эксплуататорами в книги наравне с лошадьми, ослами, инструментами и прочим материалом. И заметьте, что это сказано не для красоты слога; это действительный факт: каменноугольная компания считается тем богаче, чем большее количество рабочих она держит. Когда компания, под предлогом человеколюбия, выстраивает рабочее население, то прямой видимый доход с затраченного капитала, действительно не превышает 2-3 процентов; но, кроме этой видимой пользы, есть ещё косвенная, и, по правде сказать, гораздо более значительная выгода, которая состоит в обладании как можно большим количеством рабочих, сгруппированных вокруг копи, прикреплённых к эксплуатации, которые бы таким образом гарантировали правильность производства. Право, будет гораздо вернее сравнивать углекопа с крепостным, с рабом, чем давать ему имя свободного человека, которым его пожаловали современные экономисты.

Из всех рабочих класс углекопов, кажется, более всех носит на себе отпечаток рабства. Невежество, грубость нравов, нравственная и физическая порча – вот печальные последствия этого ненавистного производства. Часто говорят, что углекоп сам виноват в своей нищете, что она зависит от его, якобы добровольного дурного поведения, от его непредусмотрительности, от его личных пороков; но такие господа не хотят вникать в причины; не хотят исследовать обстоятельства, производящие настоящее положение вещей, которого не поправишь сожалением, но которое нужно стараться прекратить как можно скорее, в виду общей пользы.

В числе частных причин, делающих из углекопа живую машину, мы, во-первых, можем указать на сам характер и условия подземной работы, во-вторых, на чрезвычайную продолжительность рабочего дня, которая в силу экономических законов нынешней социальной организации, стремится сделаться ещё большей, вследствие чего увеличивается и трудность самой работы.

Труд углекопа чисто физический и не требует никакого усилия мысли. Мозг его почти не работает; он постоянно находится в отупении; мозговые отправления вследствие недостатка возбуждения находятся в рудиментарном состоянии; мысль бездеятельна и круг идей чрезвычайно узок. Работа углекопа чисто мышечная, потребности его исключительно физические, стремления почти исключительно животные. Такой умственный и нравственный упадок ничуть не удивителен: стоит только посмотреть на занятия углекопа, на род его работы; было бы даже невероятно, если бы занятия, вредно действующие на физическую сторону человека, не оказывали гибельного влияния и на нравственную и умственную стороны. Как настоящий невольничий люд, углекопы обладают всеми недостатками, и всеми несчастиями рабов! Углекоп имеет цену лишь постольку, поскольку велика сила его мускулов; умственные способности тут не причём, они бесполезны. Чтобы работать в подземной галерее, не нужно ни ловкости, ни способностей, ни знаний – достаточно физической силы. Краткое описание различных работ, производящихся под землёй, покажет читателю насколько невозможно при настоящем социальном порядке умственное и нравственное развитие углекопа.

Одна группа рабочих исключительно занята добыванием угля; другая группа нагружает добытый материал на тачки и вывозят его; третья группа, наконец, занимается постройкой галерей и перевозкой земли и камней.

Все эти работы производятся при свете маленькой лампочки в нездоровой атмосфере, наполненной угольной пылью. Углекопу приходится принимать самые неестественные положения: он должен работать то лёжа на боку, то сидя на корточках, то согнувшись самым неудобным образом, или же стоя на коленях; часто случается, что подвигаться вперёд он может только ползком.

Несомненно, что положение каменноугольщика гораздо труднее положения землекопа или рабочего на ферме, потому что хотя их труд также исключительно мускульный, но, по крайней мере, он производится на открытом воздухе.

Не нужно, следовательно, удивляться, что в таких ужасных условиях развивается столь значительный упадок умственных и нравственных качеств. Как вы хотите, чтобы человек, работающий от 15 до 18 часов в сутки в яме, лишённый воздуха и света, сохранил следы человеческого достоинства. Существо наиболее хорошо организованное, самым богатым образом одарённое умственными способностями и то, в конце концов, превратится в животное, при таких подавляющих обстоятельствах. Уже прошло то время, когда можно было отрицать взаимную связь между состоянием тела и духа человека; обыкновенно уже по одному взгляду на наружность можно составить себе маленькое понятие о состоянии умственных способностей человека.

Каково же физическое состояние углекопа? Вот каким образом оно описано в одном официальном документе: «в молодости уже эти рабочие бледны, худощавы, вид у них усталый; в более старшем возрасте они сгорбливаются, ноги согнуты в коленах, походка медленна. Около сорока-пятидесяти лет они почти всегда уже представляют признаки ранней старости» (Доклад коммерческой палаты в Монсе. 1844.)

Вот каково печальное положение, до которого буржуазия довела большинство народонаселения. И вы смеете ещё после этого сваливать на недальновидность и пороки рабочего ту нищету, которая гнетёт его! Если тело искажено, то мозг, составляющий часть его, должен также измениться; орган мысли должен по необходимости потерпеть глубокие изменения под влиянием столь гибельных внешних условий. Физическая работа имеет громадное влияние на чувства и образ мысли.

«Невозможно отрицать», писал в 1843 году Бидо, один из инженеров шахт, в своём официальном донесении, «что это занятие, лишающее человека солнечного света, заставляющее его дышать вместо воздуха всякими вредными газами, заставляет его работать в самых неудобных положениях и подвергающее рабочего постоянной опасности, является одной из главных причин, отдаляющих человека от нормального образа жизни; поэтому оно должно обратить на себя особое внимание и вызвать ряд специальных мер. По моему мнению, это не подлежит сомнению»

Что было верно в 1843, верно в 1868. Материальное положение и нравственное состояние углекопа не улучшились, если даже ещё не ухудшились. Рабочий день не уменьшен, если ещё и не увеличен. Если и сделаны были значительные улучшения в способах разработки полей, то не рабочие воспользовались ими; если им уже больше и не приходится подниматься и опускаться по лестницам, зато приходится гораздо больше работать. Каковы же следствия этого несчастного состояния? Следствия те, что углекоп утратил свои способности, что он слышать не хочет об образовании и смотрит на него, как на пустое времяпрепровождение лентяев; он не заботится о том, чтобы дети его ходили в школу; он предаётся самым грубым удовольствиям. Вот что сделал из рабочего наш промышленный строй!

Бидо, которого мы только что процитировали, говорит о каких-то специальных мерах, которые должны помочь этому несчастному положению

Специальные, частные меры! Всегда и везде частные меры! Везде паллиативы[58]! Вместо того, чтобы начать радикальное лечение, предпочитают поддерживать болезнь; не хотят признавать, что мнимые облегчения пауперизма только ухудшают нищету. И вот, будут ждать, пока необходимость, крайняя необходимость, не заставит человека искать, найти и, наконец, приложить к делу радикальное средство.