Блэк Боб. Деревянные башмаки или туфли на платформе?

2002, источник: здесь, пер. с англ. - Панда

Организационная платформа либертарианских коммунистов. Нестор Махно, Ида Метт, Петр Аршинов, Валевский и Линский. Дублин, Ирландия: Движение солидарности рабочих, 1989.

О том, что сегодняшние организационные анархисты находятся в идеологическом банкротстве, свидетельствует тот факт, что они вынуждены эксгумировать (а не возрождать) манифест, который уже был устаревшим на момент его публикации в 1926 году. Организационная платформа обладает незыблемой постоянностью: неактуальна тогда, неактуальна сейчас, неактуальна навсегда. Предназначенная для убеждения, она вызвала нападки со стороны почти всех видных анархистов того времени. Предназначенная для организации, она вызвала расколы. Предназначенная для переформулирования анархистской альтернативы марксизму, она переформулировала ленинскую альтернативу анархизму. Предназначенная для того, чтобы войти в историю, она едва попала в учебники истории. Зачем читать ее сегодня?

Именно потому, что, несмотря на все ее недостатки, она так и не была превзойдена как программное заявление организационного, рабочего анархизма. Не то чтобы современные рабочие заслуживали того, чтобы на них взваливали архаизмы, такие как платформистская политика в отношении крестьянства, которой посвящено много слов. Но большая часть риторики знакома — настолько, что формулировки, находящиеся в обращении сейчас, по-видимому, не могут быть улучшены. Платформа, возможно, оказала большое влияние на тех, кто не имел большого влияния.

Языком, напоминающим недавние тирады против «анархизма как образа жизни» — вплоть до пренебрежительных кавычек — Платформа приписывает *«хроническую общую дезорганизацию» анархистов «любителям утверждения «я», [которые] исключительно с целью личного удовольствия упорно цепляются за хаотическое состояние анархического движения». Отсутствие организационных принципов и практик является «наиболее важной» причиной слабости анархизма (11). Наиболее прискорбным является утверждение о праве «проявлять свое «я» без обязательства отчитываться перед организацией» (33). Примечательно, что в 1926 году эти анархисты не считали более важными, чем любые внутренние причины слабости, пройденные ими всеми государственные репрессии, или международное влияние коммунистов, победивших их и отправивших в изнание, или даже тенденции в развитии капитализма, подрывающие социальные основы анархизма. Платформа — это триумф идеологии над опытом.

Ни один документ такого рода не является полным — Коммунистический манифест является еще одним примером — если он не начинается с некоторых радикальных, категорических фальсификаций истории. Всем известно, это неправда, что «вся история человечества представляет собой непрерывную цепь борьбы трудящихся масс за свои права, свободу и лучшую жизнь» (14)[1]. В течение длительных периодов «трудящиеся массы» были бездейственны. В другие времена — в том числе и в наше, во многих местах — борьба ограничивалась небольшим числом активистов. «В истории человеческого общества эта классовая борьба всегда была главным фактором, определявшим форму и структуру этих обществ» (14). Может быть, давным-давно, в далекой-далекой галактике... Не хватает места, чтобы перечислить все общества, в которых это даже отдаленно не соответствует действительности (такие как колониальная Америка, древняя Греция, англосаксонская Англия, Япония эпохи Токугава или...).

В чем смысл данных исторических нелепостей, пролетарских благочестивых изречений? Дать читателю ощущение, что, если он вступит в конфликт с классовым обществом, то станет частью основного определяющего фактора истории, даже если, как это обычно бывает, его усилия ничего не решают.

Далее Махно и Ко обсуждают «принцип порабощения и эксплуатации масс с помощью насилия составляет основу современного общества» (14) (только современного общества?); они перечисляют многие формы институционального и идеологического господства. Пока все хорошо. Вывод:

«Анализ современного общества [скорее «описание»] приводит к выводу, что единственный способ преобразовать капиталистическое общество в общество свободных рабочих — это путь насильственной социальной революции» (15).

Что? Здесь пропущен средний термин, возможно, что-то вроде «если капиталистическое общество очень сильное, то его можно свергнуть только путем насильственной социальной революции». Но возможны и другие антецеденты, например, «если капиталистическое общество очень сильное, сопротивление бесполезно, вы будете ассимилированы» или «если капиталистическое общество очень сильное, единственный способ свергнуть его — не сопротивляться ему на его же поле насилия». Каждый из них столь же догматичен и непроверяем, как и другие.

Классовая борьба породила идею анархизма, возникшую, как настойчиво утверждают товарищи, не «из абстрактных размышлений интеллектуала или философа» (15). Это, конечно, неправда. Современный анархизм как нечто, имеющее непрерывную историю, есть идея Прудона. Он был в равной степени интеллектуалом и рабочим, а в 1840 году не участвовал в классовой борьбе и даже не задумывался о ней. «Выдающиеся анархические мыслители, Бакунин, Кропоткин и другие», открыли идею анархизма в массах (15-16) — необычайный подвиг ясновидения, поскольку массы не имели представления, что эта идея принадлежит им. Если Бакунин почерпнул идею анархизма из борющихся масс, то это заняло у него достаточно много времени. Кропоткин почерпнул идею у швейцарских рабочих из Юрской федерации, получивших свой анархизм от Бакунина. Как он пишет в своих «Мемуарах», их эгалитаризм — он не упоминает классовую борьбу — более всего привлек его к анархизму.

Платформа, сродни катехизису, не может вместить в себя сложность, множественность или неопределенность. Идея должна иметь единственное происхождение и единственный результат. Если идея исходит от масс, то она не может исходить от отдельного человека. Если анархизм не может быть сведен к гуманизму, то он вовсе не является продуктом гуманизма (16), и неважно, были ли реальные личности (например, Уильям Годвин), пришедшие к анархизму, доведя свою версию гуманизма (в случае Годвина — утилитаризм) до логического завершения.

После некоторых приемлемых, хотя и упрощенных критических замечаний в адрес демократии, социал-демократов и большевиков, платформисты утверждают, что, в отличие от последних, «трудящиеся массы обладают огромными творческими и конструктивными возможностями» (19). Вместо того, чтобы позволить природе идти своим чередом, перед революцией Всеобщий союз анархистов (не путать с Союзом эгоистов) должен подготовить массы к социальной революции посредством «либертарианского образования» — но этого недостаточно (20). В конце концов, если бы этого было достаточно, Всеобщий союз анархистов (далее - ВСА) был бы не нужен.

ВСА должен организовать рабочий и крестьянский класс «на основе производства и потребления, пронизанных революционными анархистскими позициями» (20-21). Этот выбор слов либо показателен, либо неудачен. Организованное «потребление» означает кооперативы (20), но что означает организация вокруг производства, удивительно неясно для рабочей платформы. Товарищи являются антисиндикалистами, хотя с явной неискренностью заявляют, что они агностики в вопросе выбора между заводскими комитетами или рабочими советами (их предпочтение) и революционными профсоюзами для организации производства (24-25).

Однако синдикалистские профсоюзы должны использоваться как средство, «как одна из форм революционного рабочего движения» (25). Анархисты из ВСА должны повернуть профсоюзы в либертарианском направлении, чего не могут добиться даже революционные синдикалисты, не обладающие «определяющей теорией» и имеющие дело с идеологически разнородными членами профсоюзов. Но разве это не просто «либертарианское образование»? Ясно одно: анархисты «должны вступать в революционные профсоюзы как организованная сила, ответственная за выполнение работы в профсоюзе перед [?] всеобщей анархистской организацией и ориентированная на последнюю» (25). Другими словами, захватывайте чужие организации для своих целей, а не для их целей. Конечно, это же для их блага. Данная часть Платформы не имеет большого значения для современных организаторов, поскольку революционных профсоюзов, в которые они должны проникнуть, нигде не существует, и даже они должны понимать, что не стоит пытаться создавать такие профсоюзы, поскольку они никогда такого не делают.

Нынешний интерес к Платформе, по-видимому, сосредоточен на кульминационной «Организационной секции». После довольно подробного осуждения «всех минимальных программ социалистических политических партий» (22-24), авторы заявляют, что их схема «представляется минимумом, необходимым и неотложным для объединения всех активистов организованного анархистского движения»! (32).

Платформа неоднократно требует, чтобы все активисты работали над созданием Всеобщего союза анархистов и не предпринимали никаких революционных действий, не санкционированных организацией.

«Практика действий по личной ответственности должна быть решительно осуждена и отвергнута», потому что революция «по своей природе является глубоко коллективной» (32).

Возможно, в конечном итоге, никогда не существовало революции, которая не была бы подготовлена различными действиями отдельных лиц и групп (обычно небольших). И, если не считать большевистский государственный переворот, никогда не было революции, организованной и осуществленной авангардной организацией. Платформа непостижима как анархическая программа, за исключением реакции на поражение анархистов в России. Проигравшие, размышляя в изгнании (а в случае Махно — в пьяном угаре), фетишизируют единство именно потому, что оно всегда недостижимо в их обстоятельствах. Их ненависть, смешанная с завистью, заставляет их жаждать отомстить победителям. Они должны верить, что могли бы победить — и, возможно, они могли бы, как считал их критик Волин, — иначе их жертвы были бы бессмысленными. Примечательно, что в самом первом предложении они в религиозном смысле слова упоминают «героизм и бесчисленные жертвы, принесенные анархистами в борьбе за либертарианский коммунизм» (11).

«Теория представляет собой силу, которая направляет деятельность людей и организаций по определенному пути к определенной цели. Естественно, она должна быть общей для всех людей и организаций, присоединившихся к Генеральному союзу» (32).

Естественно. Поскольку критика оружия не принесла им успеха, платформисты берутся за оружие критики. Организация диктует цели и средства «всем боевикам». Но теория не должна непосредственно направлять деятельность, как в нынешнем «хаотичном состоянии анархического движения» (11). Теоретики-лидеры переводят теорию в команды. Я преувеличиваю? Союз «требует от каждого члена выполнения определенных организационных обязанностей и требует выполнения общинных решений» (34). Союз предписывает общие «тактические методы» для всех (32). Становясь однородными и предсказуемыми, революционеры дают огромное преимущество своим врагам. Принимая «твердую линию против безответственного индивидуализма» (30), Союз лишается преимуществ ответственного индивидуализма.

Разделение между лидерами и подчиненными не ограничивается «исполнительным комитетом» на вершине иерархии (Платформа называет его «федерализмом»). «Каждая организация, присоединившаяся к Союзу, представляет собой жизненно важную клетку общего организма. Каждая клетка должна иметь свой секретариат, выполняющий и теоретически направляющий политическую и техническую работу организации» (34). Мне это напоминает знаменитый фронтиспис к книге Гоббса «Левиафан», на котором изображен гигант с головой короля и телом, состоящим из роя маленьких людей. Именно в этот момент истории фашисты выражали похожие идеи в похожих метафорах об организме. Обратите внимание, что секретариат и предлагает, и распоряжается. В качестве теоретического руководства он берет на себя инициативу по передаче и интерпретации директив Союза, а в качестве исполнительного органа он распоряжается и контролирует их выполнение. Рядовые активисты являются лишь проводниками.

Издание «Движения солидарности рабочих», не указывая на это, опускает несколько интересных отрывков из «Платформы», которые цитируются в «О платформе для организации анархистов», опровержении Волина и других русских анархистов. Например:

«Мы считаем, что решения советов будут выполняться в обществе без принудительных декретов. Но такие решения должны быть обязательными для всех, кто их принял (как? на какой срок?), и к тем, кто их отвергает, должны применяться санкции».

Это государство. Кроме того:

«Могут быть конкретные моменты, когда пресса, какими бы благими ни были ее намерения, будет в определенной степени контролироваться на благо революции».

Критики спрашивают: контролироваться кем? Они высказывают и другие возражения, в том числе против защиты революции централизованной регулярной армией. Десять лет спустя этот вопрос был поставлен в Испании между революционными милициями и контрреволюционной Народной армией.

Предвидя критику, платформисты попытались заранее ее опровергнуть, приписав ее ярым индивидуалистам:

«Мы предвидим, что несколько представителей самопровозглашенного индивидуализма и хаотического анархизма будут атаковать нас, пенясь от ярости, и обвинять нас в нарушении анархистских принципов» (13).

Вместо этого они подверглись нападкам со стороны самых видных коллективистских анархистов: Волина, Малатесты, Фаббри, Бернери, Неттлау и Беркмана. (С помощью похожей, хотя и еще более грубой уловки, недавно обратившийся в организационизм Букчин осуждает своих самопровозглашенных врагов как индивидуалистов, хотя Дэвид Уотсон, Джон Зерзан, Л. Сьюзан Браун и остальные без исключения являются коллективистами). Платформисты раздраженно реагируют на обвинения в том, что Платформа «находится всего в одном шаге от большевизма, шаге, который авторы Платформы не осмеливаются сделать» («Некоторые русские анархисты»), — но главный автор, Аршинов, сделал этот шаг, вернувшись в сталинскую Россию в 1933 году, только для того, чтобы быть ликвидированным в 1937 году (9).

То, что Организационная платформа на первый взгляд является предательством анархизма, — это почти наименьший из ее недостатков. Она фундаментально ложна в своем историческом методе, постулируя воображаемый, смутно определенный революционный класс как вечное, неизменное историческое явление — а не как нечто с реальными пространственными и временными координатами, нечто, неоднократно порождавшееся само собой, но никогда не было в одной и той же форме или с точно таким же значением. Она призывает к созданию организации, настолько сильно предрасположенной к олигархии, что могла бы быть создана именно для этой цели. Она предлагает формулу победы, придуманную проигравшими. Прежде всего, противоречиво требуя организации, которая была бы одновременно инклюзивной и ортодоксальной. Она не может требовать инклюзивности, но может навязывать ортодоксию, и ясно заявляет, что будет это делать. Результатом является еще одна секта. Проект, объявленная цель которого — устранить запутанное многообразие анархистских организаций, только увеличивает это многообразие, добавляя еще одну.

1. Ссылки в скобках относятся к страницам вышеуказанного издания.