Глава XXIV. «Нет — бандитизму; да — коллективной экспроприации!»

Дуррути, отбывавший срок в тюрьме «Модело» Барселоны, с большим интересом следил за развитием политической и общественной жизни страны. Ритм, навязанный Леррусом его правительственному кабинету, страшные репрессии в Барселоне и ненасытность правых, требующих «больше голов», — всё это вместе предвещало кровавую развязку. Такие темы постоянно обсуждались в камерах и дворах Модело. Позиция Дуррути не менялась: необходимо было оптимально использовать время и терпеливо заняться задачей восстановления профсоюзов. Для него организация представляла ключевое звено для победы революции или оказания сопротивления реакции, если бы та развернула широкое наступление. Он говорил, что если реакционные силы начнут свою атаку на улицах городов, то теперь положение не будет таким же, как во времена переворота Примо де Риверы. Астурия должна быть примером для понимания сущности: вопрос в Испании стоит о выборе не между буржуазной демократией или фашизмом, а между фашизмом и социальной революцией. «Буржуазная демократия, — говорил Дуррути, — умерла после выборов 19 ноября 1933 года»449.

Вопрос о рабочем союзе также входил в споры; он стоял более остро, чем до октября 1934 года. НКТ доказала, что в одиночку эта организация не сможет совершить революцию. Социалисты, принимая во внимание опыт октябрьских событий, также сталкивались с этой реальностью. Какой же урок извлекут социалисты из революции в Астурии? Анархисты скептически отвечали на этот вопрос: в состоянии напряжённой обстановки от заражённых реформизмом социалистов не приходилось ожидать революционных действий. Наиболее радикальные анархисты напоминали умеренным, что «всё ещё не были доказаны на деле революционные намерения социалистов, и в решающий момент». «Да, это так, — выражал своё мнение Дуррути (он занимал промежуточную позицию между радикалами и умеренными), но верно и то, что государственный переворот может откладываться на какое-то время, но pано или поздно мы столкнёмся с ним. Принимая этот факт во внимание и зная, что именно мы — наиболее революционное звено рабочего класса — примем на себя первый удар, мы обязаны усилить наши попытки в формировании рабочего альянса, чтобы показать рабочим — членам ВСТ всю тяжесть настоящего положения. От того, как интенсивно мы проведём нашу пропаганду, в решающий момент будет зависеть масштаб рабочей поддержки, возникшей в революционной лавине»450.

В спорах проходил месяц за месяцем. Между тем новоприбывшие пополняли число заключённых в тюрьме «Модело». Некоторых из них обвиняли в вооружённом грабеже, и ряд таких узников имел членство НКТ или ФАИ.

«Корь грабежей» (так начали называть распространение такого рода правонарушений) сильно обеспокоила активистов, отбывавших наказание в тюрьме. Их тревога возросла ещё более, когда некоторые из таких арестованных требовали вмешательства от Комитета защиты узников НКТ, с тем чтобы тот предоставил им адвокатов для защиты.

На одном из собраний заключённых с целью обсуждения создавшегося положения Дуррути занял непреклонную позицию: «Сейчас время не для индивидуальных экспроприаций, а для начала коллективных». Как и следовало ожидать, такое определение вызвало недовольство у тех, кто был замешан в такого рода преступлениях, но проблема не решалась путём принятия половинчатых мер, и Комитет защиты узников НКТ занял радикальную позицию.

Тем временем в начале апреля 1935 года тюремный срок «правительственного заключённого» Дуррути закончился.

Шесть месяцев в тюрьме только из-за каприза губернатора — этого было достаточно, чтобы вывести из себя самого кроткого человека, но несправедливость и предвзятость в жизни Дуррути на этом не заканчивались.

Едва он вышел на свободу, то прочёл одно сообщение газеты La Publicidad, подписанное «специалистом» в освещении новостей о вооружённых нападениях по имени Хосе Мария Планас, в котором говорилось самым натуральным тоном: «Дуррути и его банда несут ответственность за все недавние грабежи, совершённые в Барселоне». Прочитав новость, Дуррути вышел из себя и решил разыскать «нахального писаку»:

«Было воскресенье. На улице Ронда-де-Сан-Педро никого не было. И вдруг я вижу какого-то человека, идущего мне навстречу, по тому же тротуару. Это Дуррути. Проходит мимо и не видит меня. В его руке — газета, а на лице — возмущение. Когда он прошёл несколько шагов, я останавливаюсь и громким голосом — так, чтобы он услышал, — замечаю:

— С друзьями надо здороваться...! Он резко останавливается, смотрит на меня и, узнав, подходит:
— Как это я не заметил тебя?
— Почему идёшь как слепой?.. Что с тобой?
— На, прочти. — И подаёт мне газету. Это La Publicidad. Вижу — обведённая красной линией заметка, подписанная: “Хосе Мария Планас” … Я прикончу этого клеветника, этого писаку! — гневно говорит Дуррути, его лицо напряжено.
— Но куда же ты?
— В редакцию — я вытолкаю в шею этого лжеца!
— Но там никого нет...
— Пойдём, сейчас!

И мы пошли. Как я и сказал, там находился только сторож. Дуррути отодвинул его в сторону, и мы вошли в помещение. Он прошёл по всей пустой редакции, убедился, что персонал отсутствует, и мы ушли. Выйдя на улицу, Дуррути говорит мне: “Этот безответственный вешает на меня грабежи, а вчера я получил извещение об освобождении квартиры: пока я сидел в «правительственной тени», не смог платить за жильё. Разве не заслужил он хорошей взбучки?”»451.

Дуррути не ошибался в его оценке сложного политического положения тех первых месяцев 1935 года. Правительственные кризисы, подобно эпидемиям, шли один за другим, и, вероятно, секрет состоял в двух дополняющих себя фактах: первое — достаточно было пробыть на посту министра хотя бы 24 часа, чтобы получить пожизненную пенсию; таким образом, партия радикалов могла похвастаться наибольшим количеством министров «в запасе»; второе — последовательный план Хиль-Роблеса для его прихода к власти. Последний кризис кабинета был инициирован министрами ИНКП; они высказались против замены смертного приговора 18 осуждённым, которые ждали его исполнения в результате октябрьских событий.

Алехандро Леррус вышел из ситуации, замещая трех ИНКПистов тремя радикалами; но через пятнадцать дней возник новый кризис, разрешённый в мае, когда на шесть постов в Министерство обороны назначили членов ИНКП, включая Хиль-Роблеса.

Хосе Мария Хиль-Роблес в отношении своих истинных намерений останется загадкой в политической истории того времени, потому что ни один из его поступков не раскрывает его цели — прийти к власти законным путём, — а напротив, всё указывает на противоположное. Возглавив Министерство обороны, он сразу же назначил генерала Франсиско Франко Верховным Главнокомандующим. На пост заместителя секретаря Министерства обороны — генерала Фанхуля; Генеральное управление авиации доверил генералу Годеду, а ответственным за марокканские части стал генерал Мола. Именно эти четыре генерала привлекли внимание Кальво Сотело для формирования своего директората сразу же после военного переворота. Все эти меры показывали, что Хиль-Роблес откладывал исполнения своей диктаторской мечты до «греческих календ», однако расчищал дорогу конспираторам военного переворота; таким образом, никто из них не потерял времени для сокрытия своих намерений — они шли к нему прямиком. Что касалось генералов и военачальников, известных симпатиями к Республике, то их задвигали, снижая полномочия, пeреводя на второстепенные роли и лишая командования личным составом. Что касается структуры, которой было поручено произвести чистку в армии — Испанского военного союзa (Unión Militar Española), — то Хиль-Роблес так реорганизовал её, что, несмотря на потенциальные перемены в Министерстве обороны, та оставалась бы настоящим Главным штабом в рамках самого Главного штаба.

Все эти процедуры технического характера подготовки военного переворота сопровождались другими — психологическими, направленными на оказание впечатления на «молчаливое большинство», с целью оправдать перед ним необходимость навести порядок в жизни страны. В них включались: зарождающийся терроризм групп Фаланги, которые нападали на левые структуры, применяя тактику облав; систематический бойкот буржуазии в отношении трудящихся на фабриках; производства закрывались, и целые отрасли замораживались; трудовые конфликты провоцировались, и их решения длились месяцами, что вынуждало забастовщиков прибегать к саботажу, используя динамит или воспламеняющуюся жидкость при поджоге трамваев и автобусов в Барселоне, и т.д.

Что касается НКТ в Барселоне, где действовали Дуррути и группа «Мы», там имело место такое явление: в какой-то момент казалось, что репрессии, ослабляли ряды активистов, но после завершения болезненного перехода число членов организации значительно вырастало. Еженедельно продавалось 40 тыс. экземпляров подпольных изданий, например, La Voz Confederal. Уплата членских взносов производилась если не на фабриках и рабочих местах, то в барах, или же уполномоченные проходили по местам жительства товарищей, которые уплачивали посильные для них квоты.

Положение не представлялось наилучшим — не было возможности проводить крупномасштабные мероприятия и митинги, к которым привыкли рабочие, — однако на будущее нельзя было смотреть с пессимизмом. Тем не менее в рядах НКТ и ФАИ существовал повод для беспокойства: всё указывало на то, что пролетариат постепенно приближался к суровому столкновению с буржуазией, и именно поэтому необходимо было укрепить организацию рабочих и её наступательные резервы.

Исходя из этих убеждений, группа «Мы», которой наконец удалось собраться в полном составе, взяла на себя обязанность ускорить свою работу.

Согласно Гарсии Оливеру, намеченная цель состояла в координации структур действия НКТ и ФАИ через Комитеты в рабочих кварталах, организованные в стиле федерации — от местной до национальной, — между тем как Секретариат обороны НКТ являлся бы руководящим центром революционных событий. Кроме того, говорили о необходимости приступить к формированию партизанских структур в составе сто человек каждая, цели которых заранее были бы установлены. Эту концепцию оборонительного аппарата НКТ и ФАИ Гарсия Оливер должен был изложить на собраниях активистов и рабочих, как, например, встрече, организованной в те дни профсоюзoм работников деревообрабатывающей промышленности. Было очевидно, что подобная идея координации революционной борьбы не будет принята единогласно всеми активистами; против будут те, кто более доверял спонтанности масс, нежели революционной организации. Однако былo полезно решить этот вопрос в среде самих рабочих масс, ставя на повестку дня срочные вопросы, требующее категоричных решений перед лицом надвигающейся опасности. Информация и анализ основных проблем перед лицом непредвиденных обстоятельств были частью революционной стратегии группы «Мы».

Для начала задачи коллективного обсуждения основных аспектов группа «Мы» предложила Местной федерации анархистских групп созвать всеобщее собрание.

Другие группы, также разделяющие важность предложения, поддержали рекомендацию группы «Мы», и такое заседание было намечено на май 1935 года в Барселоне, на улице Эскудилерс.

На повестке дня среди других вопросов стояла тема, предложенная группой «Мы»: «Анализ политического положения и намечаемые меры для претворения в жизнь революционных действий ФАИ». Также, по рекомендации другой анархистской группы, был предложен другой пункт: позиция ФАИ перед лицом «эпидемии грабежей».

Когда пришло время обсуждения «индивидуальных экспроприаций» (другими словами — грабежей), Дуррути выступил от имени своей группы:

«Я считаю, товарищи, что имею своего рода моральное право, — начал свою речь Дуррути, — говорить на эту тему. Для меня это — императив совести. Группа, в состав которой вхожу я и члены которой вам всем хорошо знакомы, придерживается мнения, что подобный внезапный феномен грабежей составляет реальную угрозу нашему движению. Эта опасность заключается не в полицейской репрессии и во всём, что та из себя представляет, а в том, что это явление, если не прервать его каким угодно способом, может привести к органическому разложению.

То, что лица, посвящающие себя индустрии грабежей, после ареста первым делом достают свой членский билет НКТ и звонят в Комитет защиты заключённых, видится нам как чрезвычайно серьёзный факт, так как вынуждает народ иметь мнение, в корне отличное от истинного, которое вдохновляет нашу борьбу. НКТ — профсоюзная и революционная организация, целью которой является глубокое преобразование испанского общества в политической и экономической сферах. Профсоюзы — инструменты такой борьбы, а Комитеты защиты были созданы для поддержки рабочих, жертв этой борьбы, но не для предоставления адвокатов и помощи грабителям, задержанным полицией. Никто из нас в отдельности, никакая группа анархистов, никакой Комитет не может утверждать обратное тому, что я излагаю. Я, как активист, революционер и анархист, являюсь категоричным противником грабежей, так как при настоящем положении дел они могут привести к потере нашего авторитета. Поэтому мы предлагаем прийти к соглашению: каждый из нас должен оказать влияние в своей профсоюзной организации, чтобы профсоюзная борьба никоим образом не смешивалась с нападениями. Более того, не оказывая никакого рода помощи тем лицам, которые занимаются таким предпринимательством»452.

Этот вопрос являлся весьма деликатным, так как некоторые присутствующие на указанном заседании придерживались «странных социологических идей об экспроприации», в частности Руано — юноша недавно прибывший из Буэнос-Айреса. Он в последние этапы деятельности группы ди Джованни в Аргентине был одним из её активистов. Нужно отметить, что ди Джованни и его товарищ П. Скарфó вместе с другими анархистами были казнены 1 февраля 1931 года, в эпоху правления первой военной диктатуры в Аргентине этого столетия. Возвращаясь к нашему повествованию, именно Руано «упрекнул Дуррути в том, что он сам лично ранее применял на практике действия, критикуемые им сегодня». Дуррути, не теряя выдержки, ответил:

«Это так, товарищ. Я и группа “Мы” использовали такие методы борьбы в прошлом, но сейчас мы считаем, что это осталось позади ввиду движения вперёд организаций: НКТ и ФАИ. Более миллиона рабочих — членов НКТ, ожидающих благоприятного момента для совершения “великой коллективной экспроприации”, требуют от нас — активистов этого движения — соответствующего поведения, согласно потребностям борьбы. В настоящий момент не место индивидуальным поступкам, потому что единственно правильными являются коллективные поступки, действия масс. Именно по этой причине то, что было преодолено в результате исторического процесса, не может оставаться прежним, потому что такая форма борьбы — непродуктивная и устаревшая. Итак, тот, кто желает пребывать вне времени, также должен выйти и из наших рядов, отказываясь от активизма и принимая на себя ответственность, вытекающую из того образа жизни, который он избрал»453.

«Позиция Дуррути на этой ассамблее и действия, предпринятые после неё им самим в отношении многочисленных активистов НКТ и ФАИ, имели успех, и явление, угрожающее превратиться в эпидемию, было вовремя остановлено»454.

За этим пунктом перешли к обсуждению политического положения, и здесь мы приводим выступление Дуррути как часть дебатов и краткое изложение идей группы «Мы» на эту тему.

«Не знаю, товарищи, насколько вы отдаёте себе отчёт в сложности настоящего момента. Я считаю, что положение настолько трудно, что в любой момент может начаться революция. И не потому, что мы дадим ей толчок... Но мы должны быть готовы и настроены на извлечение пользы из складывающихся обстоятельств, вставая на передовые позиции революционного течения, которое будет инициировано другими в определённый момент. Какое выражение будет иметь эта борьба? Как я это сейчас понимаю, это будет гражданская война. Жестокая и опустошающая гражданская война, и мы должны быть бдительны (...). Нам нужно будет организовать рабочие милиции и также работать на селе, и это потребует от нас дисциплины, в нашем понимании этого слова, однако всё же дисциплины. Поразмыслите над этим, потому что если сегодня, в нынешней ситуации, это является предположением, то в ближайшем будущем станет реальностью»455.

Спустя некоторое время после этого собрания в июне Дуррути вновь арестовали и заключили в тюрьму как «правительственного узника».