Глава XXII. Падение Примо де Риверы
Единственное, что доказали арест Камило Бернери и допросы Аскасо и Дуррути, — это то, что Муссолини всё ещё преследовала его вечная мания выдумывать «заговоры» и «покушения». Быть может, таким образом проявлялась его тоска по неосуществлённым акциям во времена его пребывания в рядах социалистов, когда он в Швейцарии представлял себя как «профессиональногоo революционера».
Бельгийская полиция, строго придерживаясь устанoвленных стандартов, произвела расследование связей между Дуррути, Аскасо и Бернери. Бернери сразу же после освобождения из полицейского участка изгнали из страны. Ранее oн въехал в Бельгию нелегально, с поддельным паспортом. Однако против Дуррути и Аскасо не были приняты те же самые меры, что указывало следующее: или кто-то из членов бельгийской соцпартии заступился за них (так как в действительности их обвиняли в подготовке покушения на итальянского министра юстиции, которое не удалось, поскольку министр отменил поездку), или же всё это дело было рассмотрено как очередная акция антифашистского движения в изгнании.
По вероятности, правдой было и то, и другое. Но главным являлось то, что полиция наконец оставила их в покое и не приняла особых мер. Таким образом, наши друзья имели возможность продолжать свою деятельность в Брюсселе. Что касается организации подрывной работы, то Аскасо и Дуррути постоянно находились в гуще событий. Так, в январе 1929 года они содействовали подготовке акции испанского политика Санчеса Герры из Брюсселя — там в то время проживал один из участников, полковник Франческ Масия, известный каталoнист. Тем не менее заговор, как и все другие, ранее организованные против Примо де Риверы, не удался.
Упоминание здесь конспиративной акции Санчеса Герры связано с её значением в активации сил НКТ и самого анархизма. Сразу же после подтверждения провала, группировки анархистов провели 6 февраля 1929 года важное заседание в Париже. В центре обсуждения стояла тема «Роль анархистов в актуальной ситуации Испании». Была принята резолюция: испанские анархисты обязаны быть наготове к пересечению границы, с тем чтобы принять прямое участие в национальном восстании любого рода. Такое решение требовало, ещё раз, закупки оружия. Эту задачу поручили анархисту Эргидо Бланко. Возможным пунктом снабжения был Брюссель. Нам известно, что Бланко вышел на связь с Нестором Махно и другими людьми, чтобы договориться о технических вопросах, но в Брюсселе никто не подтвердил факта его присутствия в этом городе. Однако очень маловероятно то, что брюссельские группировки либо товарищи не были осведомлены об этом деле, особенно принимая во внимание, что на упомянутом заседании также шла речь об анархистском печатном органе La voz Libertaria («Голос либертариев»). Ввиду сложностей с продолжением его издания во Франции из-за преследований полиции было принято решение передать это дело товарищам в Брюсселе. И эти товарищи (скорее всего, Либерто Кальехас, при поддержке Аскасо и других) опубликовали 30 сентября 1929 года единственное издание, под номером 3. Когда Ида Метт писала, что консультировалась с Дуррути по поводу выбора брошюр на испанском языке для печати246, то, скорее всего, испанскими публикациями занимался именно Дуррути, и, конечно же, рядом всегда был Аскасо.
В книжный магазин Mont des Arts в Брюсселе под началом Хема Дай поступали все анархистские издания, в особенности испанские. Аскасо и Дуррути, по словам Лео Кампиона, старательно посещали это заведение. Как же могли они пройти мимо чтения статей, поступающих из Испании, с тем чтобы быть в курсе событий? В силу позиции, занятой Аскасо и Дуррути в Лионе и Париже, можно сделать вывод о волнении, объявшем их, когда в газете из Виго Despertar («Пробуждение») за декабрь 1929 года они прочли следующее: «СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ НКТ». Так назывался доклад Национального комитета НКТ, подписанный Анхелем Пестаньей и Хуаном Лопесом. Данный документ представлял из себя текст пессимистического содержания, где ставился такой вопрос: «Для чего нужен Национальный комитет, если региональные комитеты не подают никаких признаков жизнедеятельности?» В Испании активисты отреагировали сразу же, и в редакцию газеты Despertar пришли письма с критикой в адрес директора издания Вильяверде за то, что он предоставил право на публикацию «такого позорного документа». Негативная реакция в отношении доклада сработала, как реактив, в рядах активистов, которые тотчас же усилили свою деятельность. Относительная апатия была результатом не чего иного, как упорства Пестаньи в поддержании полемики, которая вместо активизации НКТ, напротив, ослабляла эту организацию. Можно предположить, что Аскасо и Дуррути написали Рикардо Сансу в Барселону с просьбой разъяснить этот вопрос и одновременно призывая его усиленно работать с эмигрантами, занятыми на строительстве метро. Судя по реакции Профсоюза рабочих-строителей, выбравшего председателем Рикардо Санса, можно сделать вывод, что «Солидарные» продолжали активно влиять на рабочих и активистов в Каталонии, хотя многие из них находились в изгнании или в тюрьме.
В конце 1929 года возможно было предсказать скорый конец диктаторского режима, и не по причине народного давления, а вследствие износа самого правительства и потому что большинство организаций и людей, ранее поддерживавших его, постепенно становились в оппозицию. Монархия вступала в период кризисной агонии, и даже самый мудрый из «докторов от политики» не был способен приписать какое-либо лекарство, способное возродить её функции. В силу наcтолько жалкого положения королевской власти любая помеха только ускоряла указанную агонию. Абсурдная деятельность Мигеля Примо де Риверы, противоречия, создаваемые им в политике, и особенно иллюзия диктатора, считавшего самого себя «народным любимцем», — всё это вместе послужило причиной его краха. 28 января 1930 года диктатор в чине генерала поставил на кон своё будущее — и проиграл. Король заменил его другим офицером — генералом Беренгером, — а низложенному не оставалось ничего другого, как искать убежища в Париже. Казалось, в стране всё осталось по-прежнему: диктаторская власть продолжалась, всё так же функционировал репрессивный аппарат, законы оставались в силе. Тем не менее все почувствовали, что смена премьер-министра означала нечто большее, нежели замена одного человека другим. Испания — страна парадоксов и необъяснимых явлений. Непоследовательность её истории удивляет многих исследователей, не способныx анализировать глубинные причины политических преобразований. Рассматривать социальные и политические изменения в Испании, применяя правила, действующие в других странах, в нашей стране не срабатывает. Такие аксиомы у нас не находят применения, потому что, когда на сцену, так сказать, на штурм истории, выходит простой народ, создаются неожиданные и непредсказуемые ситуации. Эта обычная для Испании характеристика проявилась вновь с передачей власти от Мигеля Примо де Риверы Дамасо Беренгеру. Какие указания в области политики дал Альфонсо ХIII своему новому премьер-министру? Несомненно, не приказ ликвидировать монархию — напротив, спасти её. В той ситуации у монархии не было другой надежды на спасение, кроме как прибегнуть к жёстким мерам и постоянным репрессиям, что и происходило до того. Любая другая инструкция, в особенности позволяющая восстановление толерантности, должна была сразу же превратиться в противоречащую господствующему режиму. Именно это и произошло. В истории Испании имеются подобные примеры. Самым классическим и конкретным является период после смерти Фердинанда VII, в 1833 году: «когда пробка вылетела из бутылки», всю испанскую землю заполнили страстные волнения, подавляемые покойным королём постоянными репрессиями.
Альфонсо ХIII с добровольной передачей власти в руки Мигеля Примо де Риверы сам лично покончил с Конституцией 1876 года. Семь лет диктатуры подавили своим грузом все политические свободы: право на собрания, печати без цензуры и личные права индивидов. Как же мог Дамасо Беренгер с самого порога сказать: здесь ничего особого не произошло, и давайте перестроим историю для испанского общества на основах либерализма и демократии? Но неожиданно так и случилось: постепенно генерал Беренгер начал процесс, основанный на идее возвращения конституционных норм, по которым страна жила вплоть до 1923 года. Принимая меры, преследующие такую цель, развитие событий набрало неожиданный импульс и курс на опасный поворот, что привело к потере yправления рычагами власти со стороны Беренгера. Тот страх, что ранее испытывали рабочие массы перед лицом каждодневных репрессий, вдруг сменил направление и поселился в правящих кругах. Мы проанализируем такое перемещение страха на общественной лестнице применительно к ситуации в НКТ ввиду связи этой организации с жизнью Дуррути.
Начальной мерой, принятой НКТ в Барселоне, стал выпуск газеты для прямого контакта с рабочим классом. Первый номер еженедельника под названием Acción вышел 15 февраля 1930 года. В то же самое время НКТ проводила Национальный пленум, на который прибыли делегаты из Астурии, Леона и Паленсии, Арагона, Риохи-иНаварры, Каталонии и Леванте. На повестке дня стоял важный вопрос: «Реорганизация НКТ и открытие её синдикатов». Участники Пленума поняли, что возрождение НКТ — наиболее насущная задача. Быть может, было бы важным разрешить внутренние проблемы, перед тем как начинать вслепую процесс реорганизации, который выявил противоречия руководящих структур, многие из которых не разделяли взглядов региональных филиалов НКТ, прибывших на данный пленум. Именно поэтому параллельно с процессом реорганизации произошло столкновение между фундаментом и верхним этажом. Этот конфликт исходил из лона НКТ, когда она в тот политический момент так определила позицию организации:
«1. НКТ будет поддерживать общественное мнение в отношении всех попыток образования конституционных судов.
2. Восстановление конституционных гарантий и всех прав испанских граждан.
3. Абсолютная свобода профсоюзов.
4. Соблюдение восьмичасового рабочего дня и всех завоёванных ранее прав.
5. Освобождение всех политических заключённых и пересмотр судебных приговоров»247.
В этих пяти пунктах были такие, в отношении которых НКТ ещё не определила свою позицию; но тем не менее Национальный комитет, со своей стороны, обозначал своё мнение. Здесь чувствовалось влияние Пестаньи. Сразу же был составлен ответ Национальному комитету, критикуя то, что он брал на себя чрезмерные полномочия. За этим последовали объяснения со стороны Национального комитета, но как бы ни старались разъяснить его намерения, произведённое впечатление оставалось. После вновь завязалась ненужная полемика в письменном виде, что не укрепляло, а напротив, ослабляло НКТ именно в те моменты, когда организация нуждалась в соединении всех сил для огромной политической задачи реорганизации.
Политический мир, или мирок, оживился. На поверхность неожиданно всплыли республиканцы с явно монархической душой. Две главные фигуры монархического сценария — Мигель Маура и Нисето Алькалá Самора — пополнили лагерь республиканцев без должного перехода; и, соблюдая порядок значительности, также стал именоваться республиканцем в прошлом известный политикмонархист Хосе Санчес Герра, публично объявивший Альфонсо ХIII своим врагом.
После того, как указанные монархисты заняли республиканские позиции, республиканцы-либералы и социалисты также принялись за дело, внося во все сферы деятельности поспешные образцы решения всех национальных проблем. Страна переживала действительно безумный период. Эти великие политические деятели так энергично говорили и обещали, как будто бы за ними следовали толпы сторонников. Политическое и идеологическое сумасшествие заразило и репрезентативных деятелей НКТ, например, Хуана Пейро и Пера Фуа (Делавиля), и др. Они, хотя только от своего личного имени, подписали «Манифест каталонской интеллигенции», опубликованный в марте. Одним из требований этого документа, подписанного представителями всех политических партий Каталонии, было образование федеративной республики.
Tierra y Libertad («Земля и свобода») — анархистский еженедельник, вторично увидевший свет 19 апреля, — используя приём политической сатиры под заголовком: «В Испании насчитывается 36 партий», так описывал общественное положение в стране: «36 партий, и ни на одну меньше! Мы провели статистический подсчёт — в результате на сегодняшний день мы имеем 36 программ, составленных деятелями левых, правых и центра. Для того чтобы прочесть манифесты и официальные заявления, требуется приблизительно четыре с половиной часа в день при отягчающем обстоятельстве, что мы так ничего и не узнаем. Все апелляции и зажигательные речи замалчивают самое главное: их авторы преследуют цель властвовать над нами, то есть проглотить нас живьём»248.
Несколько дней спустя после опубликования этого документа, а точнее — 27 апреля 1930 года НКТ созвала митинг, где двое из ораторов не имели права выступать от имени этой организации. Речь идёт о Хуане Пейро и Анхеле Пестаньe. Пейро в скором времени реабилитировал себя. Сначала, после подписания манифеста, он послал открытое письмо в газету Acción, в котором отказывался от всех постов в НКТ, а спустя некоторое время убрал свою подпись из Манифеста. Проблема Пестаньи была сложнее, так как он «думал о чём-либо, а потом не говорил об этом». Другими словами, в общении с ним чувствовалась некая зыбкость. Однако настал день митинга. Он прошёл в здание Театро Нуэво дель Паралело (Teatro Nuevo del Paralelo) в Барселоне. Публики пришло вдвое больше, чем мог вместить зал, что было полным успехом. На митинге высказались за одобрение деятельности профсоюзов и продолжение процесса реорганизации НКТ, начатого в феврале. Выступили, кроме уже двух упомянутых ораторов, Себастьян Кларá и Педро Массони. Собравшиеся с энтузиазмом приняли Кларá и Массони, при выступлении Пестаньи их энтуазиазм убавился, а когда вышел Пейро, послышался неодобрительный шёпот. Тот, стоя на трибуне, заверил публику в неизменности идеям анархизма и объявил, что убрал свою подпись из документа Манифеста. Участники на волне оптимизма встретили аплодисментами решение Пейро, показывая готовность забыть его промашку и бросить все силы на возрождение НКТ.